Типологические различия литературных языков - СОЦИАЛЬНАЯ ЛИНГВИСТИКА - Каталог статей

Лингвистическая типология изучает сходства и различия языков, независимые от происхождения языков и их влияния друг на друга. Исследования сходств и различий в строении отдельных уровней разных языков позволили построить разноплановые типологические классификации: существует морфологическая типология языков, синтаксическая, типология фонологических систем и звуковых цепей, лексическая типология (о типологии языков см. подробно: Реформатский 1967, 450–464; см. также с. 179–183). Типология литературных языков является частью функциональной (социолингвистической) типологии языков.

Различия между отдельными литературными языками могут заключаться в ряде особенностей их функционирования.

Различия в социальных функциях.

Для каждого литературного языка существен состав его функций и сфер использования — этим определяется их разное место в жизни общества. Есть литературные языки с максимально разнообразным составом функций и сфер применения: от обиходно-бытового устного общения до межнационального и межгосударственного общения, например русский, английский, испанский, французский, немецкий. Известны литературные языки, которые используются преимущественно в письменной форме и в официальном устном общении (например, литературный арабский); устный обиходно-бытовой разговор на таком языке невозможен, а та речь, которой пользуются все говорящие в повседневном неофициальном общении, не считается правильной. Это так называемые диглоссные языковые ситуации (см. с. 75–76, 108–110). Есть литературные языки, которые исключаются именно из наиболее официальных сфер общения. Например, в Люксембурге литературный люксембургский язык используется в повседневном общении, в средней школе, массовой коммуникации, в художественной литературе, однако официальным языком органов власти признан французский язык, а в церкви (и в богослужении, и в проповеди) первое место отведено немецкому языку (Проблемы ареальных контактов 1978, 53–62).

Барьеры норм, открытые границы и переходные зоны (о разных дистанциях между литературной и нелитературной речью).

Рационально-историческое своеобразие литературного языка существенно зависит от характера взаимоотношений между литературным языком и нелитературными формами существования языка (территориальные и социальные диалекты, просторечие, сленг). Есть литературные языки, отделенные от нелитературной речи малопроницаемым барьером, и, напротив, языки, где граница между литературной и нелитературной речью подвижна и постоянно нарушается.

Так, в русском языке литературная речь в целом довольно терпима к просторечным, вообще стилистически сниженным вкраплениям. Поэтому в речи комментатора, международного обозревателя, спортивного журналиста, публичной речи гориста вполне обычны просторечные краски. Вот, например, типичные фрагменты из речи судебного обвинителя: Желая получить еще более прочные гарантии, набивая себе цену, Пеньковский настойчиво требовал от разведчиков организовать ему встречу с высокопоставленным английским представителем; как мог … докатиться до тягчайших преступлений; не гнушался всякими безделушками и барахлом, полученным от своих "дорогих друзей"; расплачивались за ротозейство и болтливость (Судебные речи советских обвинителей. М., 1965. С. 238, 245, 246, 247).

С другой стороны, и в разговорной русской речи могут использоваться, причем без особых экспрессивных целей, языковые средства книжных стилей — канцеляризмы, специальная терминология. В порядке иллюстрации можно привести фрагменты обиходных разговоров, записанных на магнитофон в ходе исследования русской разговорной речи: 1. [Воскресное утро в семье. Разговор мужа и жены]. Б. Алк! Ты с носом что-нибудь сделай! [У А. насморк]. А. Сейчас!.. Б. Помажь | тепло оденься | накапать надо || Принимай какие-то меры || Носки надень теплые. 2. [16-летняя школьница. Речь идет о занятиях в театральной студии]. Ну когда я была в пионерском возрасте я занималась во Дворце пионеров в студии | |… Через год… М… Ну я не знаю || Вообще я немножко боюсь даже иметь только профессию актрисы… | | Потому что | ну это такое проходящее дело мало ли что такое случилось с голосом еще и ни… ты собственно говоря остался без куска хлеба || [Со смехом]. Поэтому они тоже стараются даже сейчас стараются приобрести какую-нибудь профессию… (Русская разговорная речь: Тексты. М., 1978. С. 244, 215–216).

Иная картина наблюдается в таких языках, как французский или чешский. Здесь литературная речь и просторечие значительно удалены друг от друга, и это расстояние преодолевается с трудом.

В "молодых", или "новых", литературных языках (белорусском, украинском, словенском), напротив, языковая дистанция между обиходной разговорной речью на литературном языке и диалектной речью, географически близкой к литературному языку, почти не заметна. Легкая диалектная окраска такой речи не воспринимается как "неправильность"; скорее, это подчеркнутый "местный колорит" и языковая "органичность", вполне приемлемые в литературнообиходной (некодифицированной) речи.

Различия между разными языками в степени стилистического контраста между литературной кодифицированной и разговорной речью приходится учитывать при переводах. Так, вполне терпимый в русской публичной речи фразеологизм набивать себе цену (пример см. выше) при переводе на чешский требует стилистически более нейтрального соответствия — чтобы не нарушить степень стилистического контраста, допустимого в чешской литературной речи.

О разном внимании к нюансам и оттенками.

Различия между отдельными литературными языками могут заключаться в глубине и определенности смысловой дифференциации вариантных и синонимических средств языка. Для таких языков, как французский, английский, русский, безразличное употребление вариантов в целом не характерно. В других языках, например в белорусском, словенском, сербском, распространено функционально незначимое варьирование, т. е. во многих случаях выбор варианта из ряда параллельных или синонимических средств не связан с ощутимыми семантическими и/или стилистическими различиями.

Например, в русском языке выбор краткой или полной формы прилагательного в позиции сказуемого обычно функционально значим. Краткие формы чаще обозначают признак, ограниченный во времени или в каком-либо ином отношении, полные же формы — признак абсолютный, постоянный (ср.: девочка больна — девочка больная, пальто коротко — пальто короткое). Иногда краткие формы в сравнении с полными ощущаются как более книжные, с этим связана их отвлеченность, строгость, иногда категоричность. А.М. Пешковский, сопоставляя полные и краткие формы прилагательных (речь идет о синтаксически сходных репликах в "Трех сестрах" Чехова: "Ты, Машка, злая", "Ты, Маша, глупая", "О, глупая ты, Оля"), замечает: "Все три реплики отнюдь не враждебны. Это — по-родственному, по-дружески. Но сказать ты зла, ты глупа есть уже оскорбление… Ты зла — это голое констатирование факта, к которому не идет дружеский тон и небрежно-разговорный стиль" (Пешковский 1956, 226). В отличие от русского языка, в белорусском языке полные и краткие прилагательные употребляются без каких-либо заметных смысловых и стилистических различий (при том что полные формы употребляются чаще).

В белорусском языке обычно меньше также степень дифференцированности слов в синонимическом ряду. Например, по данным "Тлумачальнага слоўніка беларускай мовы" в 6-ти книгах (Минск, 1977–1984) и "Слоўніка сінонімаў i блiзказначных слоў" М.К. Клышко (Минск, 1976), между синонимами дрэнны, кепскі, благі нет ощутимых различий ни в семантике, ни в стилистической окрашенности. В аналогичном синонимическом ряду в русском языке — плохой, дурной, скверный, худой — слова дифференцированы в большей степени: дурной употребляется преимущественно в литературно-книжной речи; худой в современном литературном языке употребляется лишь в отдельных выражениях (не говоря худого слова, быть на худом счету), в пословицах и поговорках, а в других случаях слово имеет просторечный характер; скверный имеет усилительное значение и т. д. (по данным "Словаря синонимов русского языка" в 2-х томах, под ред. А.П. Евгеньевой. Л., 1970–1971).

Следует подчеркнуть, что различия языков в степени дифференцированности параллельных и синонимических средств нельзя объяснить субъективными факторами, т. е. различиями в степени и характере кодифицированное™ языковой нормы. Дело здесь не в разной подробности или зоркости словарей и грамматик, а именно в объективной картине — в том, что в "мйлодом" литературном языке функциональное размежевание параллельных средств могло еще не сложиться.