Ясная Поляна - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ УСАДЬБА - Каталог статей

«Деревня Ясная Поляна Тульской губернии Крапивенского уезда, которая теперь, в 1879 году, принадлежит мне и 290 душам временнообязанных крестьян, 170 лет назад, то есть в 1709 году, в самое бурное царствование Петра I, мало в чем была похожа на теперешнюю Ясную Поляну. Только бугры, лощины остались на старых местах, а то все переменилось. Даже и две речки — Ясенка и Воронка, которые протекают по земле Ясной Поляны, и те переменились — где переменили течение, где обмелели… Где теперь три дороги перерезают землю Ясной Поляны, одна старая, обрезанная на тридцать сажен и усаженная ветлами по плану Аракчеева, другая — каменная, построенная прямее на моей памяти, третья — железная, Московско-Курская, от которой не переставая почти доносятся до меня свистки, шум колес и вонючий дым каменного угля, — там прежде, за 170 лет, была только одна Киевская дорога, и та не деланная, а проезжая… Народ переменился еще больше, чем произрастания земли, воды и дороги. Теперь я один помещик, у меня каменные дома, пруды, сады; деревня, в которой считается 290 душ мужчин и женщин, вся вытянута в одну слободу по большой Киевской дороге. Тогда в той же деревне было 137 душ, пять помещиков, и у двух помещиков свои дворы были, и стояли дворы эти в середине своих мужиков, и деревня была не в том месте, где теперь, а крестьянские и помещичьи дворы как расселились, кто где сел, так и сидели на том месте над прудом, которое теперь называется селищами, и на котором, с тех пор как я себя помню, сорок лет сеют без навоза, и где на моей памяти находили кубышки с мелкими серебряными деньгами…»

В 1763 году Ясная Поляна уже принадлежала одному помещику — генерал-майору князю С. Ф. Волконскому. Рассказывали, что в походах он носил на груди образок, подаренный женой; эта иконка однажды спасла ему жизнь, став преградой вражеской пуле. Великий писатель был хранителем семейных преданий. В «Войне и мире» княжна Марья отдает брату драгоценную реликвию — «овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе, на серебряной цепочке мелкой работы», который «дедушка носил во всех войнах». Но князю Андрею при Аустерлице он не помог.

Его сына, а своего деда Николая Сергеевича Волконского (1753–1821) Толстой сделал одним из главных героев первого тома «Войны и мира». Он дослужился до генерал-аншефа, но его карьера была неожиданно прервана. Человек строгих правил и решительного характера, он в резкой форме отказался от женитьбы на племяннице и любовнице Потемкина Вареньке Энгельгардт. По воспоминаниям писателя, реакция деда на такое недвусмысленное предложение была далека от светской корректности. В отместку его фактически сослали военным губернатором в Архангельск, где он пробыл до воцарения Павла I. Выйдя в отставку, он женился на княжне Е. К. Трубецкой (1749–1799) и безвыездно поселился в Ясной Поляне. После неожиданной смерти жены у него на руках осталась единственная любимая дочь Мария, будущая мать писателя.

Дед оставил по себе память как строгий, но умный помещик. Толстой слышал от крестьян о нем только добрые слова, полные похвалы его умелому хозяйствованию. Он всячески заботился об их благосостоянии, справедливо полагая, что благополучие крепостных — залог благополучия барина. В Ясной Поляне он много строил; при кажущейся внешней простоте все возведенное им не только функционально, но и отличается своеобразным изяществом. Хорош был и разбитый им парк. Все это позволило Толстому отметить у деда тонкое эстетическое чувство. Старый воин также любил музыку и содержал для себя и своей дочери небольшой оркестр.

Пути судьбы неисповедимы. На закате жизни дед писателя неожиданно для самого себя сблизился с той самой Варенькой Энгельгардт, о которой некогда неблагосклонно выразился. Она вышла замуж за князя С. Ф. Голицына, на которого посыпались чины и ордена. Оба семейства сдружились до такой степени, что юная княжна Мария была с детства обручена с одним из сыновей Вареньки Энгельгардт — Львом. Л. Н. Толстой считает, что этот молодой человек был предметом единственной подлинной любви его матери. К сожалению, свадьбе не суждено было состояться; жених неожиданно умер от горячки накануне венчания. По семейному преданию, будущий писатель был назван в его память; но сам он этому не особенно верил.

Вскоре после смерти Энгельгардта М. Н. Волконская вышла замуж за сына казанского губернатора Н. И. Толстого. По всеобщему мнению, брак отца и матери писателя был устроен родственниками. Невеста была богатой, но уже не первой молодости. Брак оказался счастливым; молодые поселились в Ясной Поляне. Крестьяне считали своего барина добряком, но находили, что у него уже нет хозяйственной хватки старого князя Волконского. Его любимым занятием была охота.

Первой постройкой в Ясной Поляне был так называемый «дом Волконского». Он стоит с конца XVIII века. Дед писателя выстроил его сразу же по приезде в усадьбу для собственного житья. Это вытянутое одноэтажное строение простой, но не лишенной выразительности архитектуры, по-видимому, с самого начала рассматривалось владельцем как временное пристанище. Действительно, вскоре он приступил к масштабному оборудованию своей вотчины. На высоком месте началось возведение основного усадебного ансамбля. Он состоял из главного дома и двух флигелей. Работа растянулась на годы; старик Волконский не дожил до завершения ее; строительство закончил отец писателя в 1824 году. В прежнем же «доме Волконского» были поселены дворовые.

О главном доме Ясной Поляны можно судить только по старым фотографиям. Он был в три этажа со строгим фронтоном, лишенным каких-либо украшательств. Его поддерживали неизменные восемь дорических колонн, стоявших в ряд по балкону фасада. В этом доме родился Л. Н. Толстой. Но к сожалению, до наших дней он не дошел. Уже в 1854 году его продали на своз помещику-соседу в село Долгое. К концу века он окончательно обветшал и накануне Первой мировой войны то, что от него осталось, разобрали. Последний раз Толстой видел его в декабре 1897 года, когда ездил в Долгое, и написал в дневнике об умиленном настроении при виде гибнущего дома и о нахлынувшем рое воспоминаний.

После продажи главным домом стал бывший северо-восточный флигель старого «дома Волконского». Он был значительно перестроен и расширен. Более скромный, он, по-видимому, соответствовал вкусам писателя.

В усадьбе не было церкви, и это особенность Ясной Поляны. Владельцы и крестьяне были прихожанами Никольской церкви в селе Кочаки, находящейся в двух с половиной километрах. Она построена около 1650 года, но последующие «топорные» переделки и прибавления отнюдь не способствовали сохранению ее первоначального облика. Кладбище около церкви стало семейным некрополем Толстых. В фамильном склепе похоронены отец и мать писателя; в 1928 году на это кладбище был перенесен из московского Спасо-Андроньевского монастыря прах «старого князя» Н. С. Волконского.

Л. Н. Толстой был последним из четырех братьев. Правда, разница в возрасте между братьями была небольшая. Старший Николай превосходил Льва всего лишь шестью годами. Уже в детстве он проявил себя человеком замечательных душевных качеств. Л. Н. Толстой вспоминал:

«Он-то, когда нам с братьями было — мне 5, Митеньке 6, Сереже 7 лет, объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей, никто ни не будет сердиться и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были Моравские братья, о которых он слышал или читал, но на нашем языке это были муравейные братья). И я помню, что слово «муравейные» особенно нравилось, напоминая муравьев в кочке. Мы даже устроили игру в муравейные братья, которая состояла в том, что садились под стулья, загораживали их ящиками, завешивали платками и сидели там в темноте, прижимаясь друг к другу. Я, помню, испытывал особенное чувство любви и умиления и очень любил эту игру.

Муравейное братство было открыто нам, но главная тайна о том, как сделать, чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и не сердились, а были бы постоянно счастливы, эта тайна была, как он говорил, написана им на зеленой палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага старого Заказа».

Детская сказка о муравейном братстве и чудодейственной зеленой палочке была для писателя не просто ярким впечатлением «первоначальных лет». Он заключает: «Идеал муравейных братьев, льнущих любовно друг к другу, только не под двумя креслами, завешанными платками, а под всем небесным сводом всех людей мира, остался для меня тот же. И как я тогда верил, что есть та зеленая палочка, на которой написано то, что должно уничтожить все зло в людях и дать им великое благо, так я верю и теперь, что есть эта истина и что будет она открыта людям и даст им то, что она обещает».

В октябре 1859 года в левом флигеле усадьбы Толстой открыл школу для крестьянских детей. Сначала набралось около 50 учеников, но число их быстро росло. Толстой был полон энтузиазма. Он писал А. А. Фету в марте 1860 года: «Любителям антиков, к которым и я принадлежу, никто не мешает читать серьезно стихи и повести и серьезно толковать о них. Другое теперь нужно. Не нам нужно учиться, а нам нужно Марфутку и Тараску выучить хоть немножко тому, что мы знаем». Сам Толстой взял на себя преподавание ряда предметов (математики, истории). Он отказался от методов «принудительного воспитания», стремясь всячески донести до крестьянских ребятишек, что учение в дальнейшем должно им помочь в повседневной жизни. Школе надо разбудить дремлющий ум подростка — и только тогда она достигнет своей цели. В то время такие взгляды были новым словом в педагогике. Поразительные успехи питомцев стали откровением для Толстого. Сначала даже не знавшие азбуки, они уже через несколько месяцев занятий сочиняли рассказы, оказавшиеся, по его мнению, вполне художественными. Восхищенный автор «Детства» даже написал статью, в заглавие которой поставил мучивший его вопрос: «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»

К началу 1862 года по примеру Ясной Поляны в Крапивенском уезде открылась 21 школа. Но все они просуществовали недолго. Причин несколько. С началом летних полевых работ родители не пускали детей учиться; они нужны в хозяйстве. Резко ощущался недостаток педагогов. Толстой был вынужден приглашать студентов, исключенных из университета за участие в беспорядках и видов на жительство в Тульской губернии не имевших. На писателя посыпались доносы; помимо множества студентов-нелегалов и их подозрительных собраний внимание полицейского начальства обращалось на то, что, по слухам, в Ясной Поляне существует тайная типография, для которой в господском доме отведено тщательно замаскированное помещение.

В июле 1862 года на Ясную Поляну был совершен настоящий карательный набег. Он длился целых два дня (6 и 7 июля). Свидетелем его оказался учитель тульской гимназии Е. Л. Марков (кстати, критически относившийся к педагогическим взглядам Толстого). Он вспоминает: «Въезжаем на двор, смотрим — там целое нашествие! Почтовые тройки с колокольчиками, обывательские подводы, исправник, становые, сотские, понятые и в довершение всего — жандармы. Жандармский полковник во главе этой грозной экспедиции, со звоном, шумом и треском подкативший вдруг к мирному дому Льва Николаевича, к бесконечному изумлению деревенского люда. Нас едва пропустили в дом. Бедные дамы лежат чуть не в обмороке. Везде кругом стража, все разрыто, раскрыто, перевернуто, ящики столов, шкапы, комоды, сундуки, шкатулки. В конюшне поднимают ломом полы, в прудах парка стараются выловить сетью преступный типографский станок, вместо которого попадаются только одни невинные караси да раки. Понятно, что злополучную школу и подавно вывернули вверх дном»^[162]. Ничего подозрительного обнаружено не было. Единственно, из найденных писем Тургенева следовало, что ранее Л. Н. Толстой поддерживал связь с Герценом и другими «лондонскими эмигрантами». Во время обыска Л. Н. Толстого в Ясной Поляне не было. Он как раз уехал в Самарскую губернию лечиться кумысом.

В сентябре 1862 года Толстой женился на Софье Андреевне Берс. Перед свадьбой он предложил невесте либо ехать за границу, либо сразу же отправиться на житье в Ясную Поляну. Молодая женщина решительно предпочла последнее.

Первые годы после свадьбы Толстой, по видимости, пытался энергично наладить усадебное хозяйство. Однако и тогда, как метко подметила Т. А. Кузминская (сестра С. А. Толстой), он вовсе не был деловитым помещиком; все его начинания диктовались жаждой гения ставить различного рода эксперименты — от разведения неизвестных в России сортов капусты до устройства свиноводческой фермы. Он много времени проводил на пасеке, скотном дворе, в поле. До конца своих дней великий писатель любил физический труд; в период сельских работ он целые дни пропадал на пашне и на сенокосе. Свою долгую жизнь он сам объяснял тем, что почти три четверти ее пробыл на деревенском воздухе в Ясной Поляне.

Толстой не признавал вдохновения; для него существовал только кропотливый, упорный труд. Утром он садился за письменный стол и не вставал до позднего вечера. Гостей Ясной Поляны всегда поражала аскетическая обстановка его небольшого кабинета, который хотелось просто назвать рабочей комнатой; здесь стояла самая обыкновенная мебель, массивный письменный стол и железная кровать. Останавливало внимание только обилие книг; среди них обязательно были Библия на еврейском языке и Новый Завет на греческом.

В своей жене Толстой нашел неутомимую помощницу. Каждый вечер она, превозмогая усталость, переписывала начисто дневную работу мужа. На следующий день он перемарывал рукопись, одно вычеркивал, другое добавлял — и вечером возвращал ей вновь переписывать. Так продолжалось долгие годы. А ведь речь идет о таких монументальных произведениях, как «Война и мир» и «Анна Каренина».

Ясная Поляна описана в «Войне и мире» под названием Лысые Горы. Толстой как бы листает семейную хронику, воскрешая образы своего деда и своей матери, которых он живыми не помнил. В «Анне Карениной» усадьба предстает такой, какой она была в пореформенную эпоху. Перед Левиным стоят те же проблемы, какие пытался разрешить Толстой в своей хозяйственной практике. Вообще яснополянская жизнь того времени, вплоть до мелких деталей, отразилась на страницах этого романа. Сын писателя С. Л. Толстой вспоминает, что даже сцена варки малинового варенья взята из действительности. Он пишет, что приехавший в Ясную Поляну владелец типографии, где печаталась «Анна Каренина», «толстый белокурый немец» Ф. Ф. Рис, увидев, как там малиновое варенье варят с водой, сказал, что без воды варить лучше. Сначала его слова вызвали недоверие, но после апробации нашли, что этот способ действительно лучше во всех отношениях. Именно его вводит в хозяйство Китти.

Потребовалось бы много страниц, чтобы только перечислить гостей Ясной Поляны. Здесь крупнейшие писатели: Тургенев, Фет, Лесков, Короленко, М. Горький, Л. Андреев, Бунин. Из художников следует прежде всего назвать И. Н. Крамского, написавшего осенью 1873 года в Ясной Поляне по заказу П. М. Третьякова два портрета Толстого, Н. Н. Ге, И. Е. Репина, создавшего целую толстовскую галерею, — для него Толстой был не просто великим писателем, но настоящим полубогом. Из музыкантов в Ясной Поляне бывали С. И. Танеев и А. Б. Гольденвейзер, из ученых — И. И. Мечников. Но главное — сюда стекалась масса людей всех сословий и состояний — студенты, мастеровые, крестьяне. Добирались до Ясной Поляны и иностранцы; среди них не должно затеряться имя молодого и тогда никому не известного австрийского поэта Р. М. Рильке.

Конец жизни Л. Н. Толстого трагичен. В ночь на 28 ноября 1910 года он ушел из Ясной Поляны и после непродолжительных странствований умер в домике начальника железнодорожной станции Астапово.

Хоронила Л. Н. Толстого «вся Россия». В Ясную Поляну съехалось множество народа. Скорбную процессию возглавляли крестьяне, шедшие с транспарантом: «Лев Николаевич, память о твоем добре не умрет среди нас, осиротевших крестьян Ясной Поляны». Согласно воле покойного его похоронили там, где, как он думал мальчиком, зарыта зеленая палочка, на которой написана тайна счастья всех людей. Его могила — просто холмик, поросший травой.

Участник похорон В. Я. Брюсов писал в те дни: «Толстой был для всего мира. Его слова раздавались и для англичанина, и для француза, и для японца, и для бурята… Ему было близко все человечество. Но любил он непобедимой любовью свою Россию. Ее душу понимал он, как никто; красоту ее природы изображал с совершенством недостижимым. И как хорошо, что могила его — в русском лесу, под родными деревьями, и что ее холм сливается с родной, дорогой ему картиной…»