Указом от 15 января 1783 года Екатерина II, стремясь прослыть либеральной, разрешила всем беспрепятственно открывать собственные типографии. Этим разрешением воспользовался ряд богатых помещиков-графоманов, которые завели в своих имениях типографии для печатания собственных произведений.

К их числу принадлежал Николай Еремеевич Струйский. С 1763 по 1771 год он служил в Преображенском полку, но получил «абшит», т. е. ушел в отставку с чином всего-навсего гвардии прапорщика. Будучи очень богат, он выстроил в своем имении Рузаевка, Пензенской губернии, роскошный дворец, завел в нем типографию и велел обучить нескольких крепостных печатному делу.

Интересные воспоминания о нем оставил князь И. М. Долгоруков, бывший в то время пензенским губернатором:

«Струйский был оригинал в своем роде. Пристрастившись к стихотворству, он имел у себя собственную вольную типографию и в ней отпечатывал все свои сочинения. Тиснение в ней было доведено до наилучшего тогда в России искусства. Он подносил Екатерине разные свои труды, и она изволила красотой издания хвастаться даже перед чужеземными посланниками, дабы они видели, что за тысячи верст от столицы, в глуши, под ее скипетром процветают науки и художества, а ему неоднократно, для вящего одобрения, посылала перстни бриллиантовые в подарок.

...Сочинения его рассмешили бы мертвого. Потешнее, после «Телемахиды», ничего нет на свете. Как о сочинителе стихов, я о нем не сожалел нимало, ибо он писать их совсем не умел, и щеголять имел право более их тиснением, нежели складом. Правописание и пунктуация у него были свои, особенные. Сочинения его до крайности плохи мыслями и путаницей речи».

Действительно, даже современники Струйского могли лишь пожимать плечами, читая такие строки:

«Странен он был,— продолжает Долгоруков,— в образе жизни, в обращении, в одежде, в правилах, во всем.

Дом его в деревне был высок и огромен; в нем на самом верху он отвел себе кабинет и назвал его Парнасом. Там он предавался своим вдохновениям пиитическим. В сие святилище никто не хаживал, ибо, говорил он, не должно метать бисер перед свиньями. Все обращение его было дико: он носил с фраком парчевой камзол, подпоясывался розовым кушаком шелковым, обувался в белые чулки, на башмаках носил бантики, повязывал длинную прусскую косу».

«Я к нему приехал раз с женой, и он, показывая ей свою типографию, вдруг при ней велел тиснуть стихи, сочиненные им на ее приезд, и поднес ей экземпляр, напечатанный на атласе».

Другой современник Струйского рассказывает:

«По стенам его Парнаса были расставлены статуи Аполлона и девяти муз, развешано разное оружие. Там он принимал и старосту с докладами по хозяйству, и чинил суд и расправу над своими крепостными. У него была типография, в ней печатал он без всякой цензуры свои безвредные сочинения. Типография была превосходная: шрифт чистый и красивый, александрийская клееная бумага, прекрасно вырезанные на меди виньетки. Едва ли какая книга того времени была выдана так чисто, красиво и даже великолепно».

Печатал Струйский только свои сочинения, в продажу их не пускал, а раздавал сыновьям, знакомым и разным высокопоставленным лицам. Книжки, изданные силами крепостных в этой типографии, являются ныне большой библиографической редкостью.

«Сумасшедший издатель», как его называли, был таким страстным поклонником Екатерины II, что, узнав о ее кончине, заболел горячкой, лишился языка и вскоре умер. Оборудование его книгопечатни наследники продали Симбирской губернской типографии.

В одной из черновых рукописей Г. Р. Державина есть эпитафия этому чудаку: