На Рождество мне всякий раз вспоминается одна
кошка.
В первый раз я увидел ее однажды осенью, когда
приехал посмотреть какую-то из собак миссис
Эйнсворт и с некоторым удивлением заметил на
коврике перед камином пушистое черное существо.
– А я и не знал, что у вас есть кошка, – сказал я.
Миссис Эйнсворт улыбнулась:
– Она вовсе не наша. Это Дебби.
– Дебби?
– Да. То есть это мы так ее называем. Она
бездомная. Приходит к нам раза два в неделю, и мы
ее подкармливаем. Не знаю, где она живет, но,
по-моему, на одной из ферм дальше по шоссе.
– А вам не кажется, что она хотела бы у вас
остаться?
– Нет, – миссис Эйнсворт покачала головой, –
это очень деликатное создание. Она тихонько
входит, съедает, что ей дают, и тут же исчезает. В
ней есть что-то трогательное, но держится она
крайне независимо.
Я снова взглянул на кошку.
– Но ведь сегодня она пришла не только чтобы
поесть?
– Вы правы. Как ни странно, она время от времени
проскальзывает в гостиную и несколько минут
сидит перед огнем. Так, словно устраивает себе
праздник.
– Да… понимаю…
Несомненно, в позе Дебби было что-то необычное.
Она сидела совершенно прямо на мягком коврике
перед камином, в котором рдели и полыхали угли. Но
она не свернулась клубком, не умывалась – вообще
не делала ничего такого, что делают в подобном
случае все кошки, – а лишь спокойно смотрела
перед собой. И вдруг тусклый мех, тощие бока
подсказали мне объяснение. Это было особое
событие в ее жизни, редкое и чудесное: она
наслаждалась уютом и теплом, которых обычно была
лишена.
Пока я смотрел на нее, она встала и бесшумно
выскользнула из комнаты.
– Вот так всегда, – миссис Эйнсворт засмеялась.
– Дебби никогда не сидит тут больше десяти минут,
а потом исчезает.
Миссис Эйнсворт – полная симпатичная женщина
средних лет – была таким клиентом, о каких
мечтают ветеринары: состоятельная заботливая
владелица трех избалованных бассетов.
Достаточно было, чтобы привычно меланхолический
вид одной из собак стал чуть более скорбным, и
меня тут же вызывали. Сегодня какая-то из них раза
два почесала лапой за ухом, и ее хозяйка в панике
бросилась к телефону.
<…>
Миновало, должно быть, три месяца, и меня даже
стала несколько тревожить столь долгая
бессимптомность бассетов, когда миссис Эйнсворт
вдруг мне позвонила.
Было рождественское утро, и она говорила со
мной извиняющимся тоном:
– Мистер Хэрриот, пожалуйста, простите, что я
беспокою вас в такой день. Ведь в праздники всем
хочется отдохнуть.
Но даже вежливость не могла скрыть тревоги,
которая чувствовалась в ее голосе.
– Ну что вы, – сказал я. – Которая на сей раз?
– Нет-нет, это не собаки… а Дебби.
– Дебби? Она сейчас у вас?
– Да, но с ней что-то очень неладно. Пожалуйста,
приезжайте сразу же.
Пересекая рыночную площадь, я подумал, что
рождественский Дарроуби словно сошел со страниц
Диккенса. Снег толстым ковром укрыл булыжник
опустевшей площади, фестонами свешивается с крыш
поднимающихся друг над другом домов, лавки
закрыты, а в окнах цветные огоньки елок манят
теплом и уютом.
Дом миссис Эйнсворт был щедро украшен
серебряной мишурой и остролистом; на серванте
выстроились ряды бутылок, а из кухни веяло
ароматом индейки, начиненной шалфеем и луком. Но
в глазах хозяйки, пока мы шли по коридору, я
заметил жалость и грусть.
В гостиной я действительно увидел Дебби, но на
этот раз все было иначе. Она не сидела перед
камином, а неподвижно лежала на боку, и к ней
прижимался крохотный совершенно черный котенок.
Я с недоумением посмотрел на нее:
– Что случилось?
– Просто трудно поверить, – ответила миссис
Эйнсворт. – Она не появлялась у нас уже несколько
недель, а часа два назад вдруг вошла на кухню с
котенком в зубах. Она еле держалась на ногах, но
донесла его до гостиной и положила на коврик.
Сначала мне это даже показалось забавным. Но она
села перед камином и против обыкновения
просидела так целый час, а потом легла и больше не
шевелилась.
Я опустился на колени и провел ладонью по шее и
ребрам кошки. Она стала еще более тощей, в шерсти
запеклась грязь. <….> Я приложил стетоскоп к
сердцу и некоторое время слушал слабеющие частые
удары. Потом выпрямился и сел на коврик,
рассеянно глядя в камин и ощущая на своем лице
тепло огня.
Голос миссис Эйнсворт донесся словно откуда-то
издалека:
– Мистер Хэрриот, у нее что-нибудь серьезное?
Ответил я не сразу.
– Боюсь, что да. У нее злокачественная опухоль.
– Я встал. – К сожалению, я ничем не могу ей
помочь.
<…>
Миссис Эйнсворт быстро отвернулась и некоторое
время пыталась справиться с собой. Это ей не
удалось, и она опустилась на колени рядом с Дебби.
– Бедняжка! – плача, повторяла она и гладила
кошку по голове, а слезы струились по ее щекам и
падали на свалявшуюся шерсть. – Что она, должно
быть, перенесла! Наверное, я могла бы ей помочь –
и не помогла.
Несколько секунд я молчал, сочувствуя ее
печали, столь не вязавшейся с праздничной
обстановкой в доме.
– Никто не мог бы сделать для нее больше, чем вы.
Никто не мог быть добрее.
– Но я могла бы оставить ее здесь, где ей было бы
хорошо. Когда я подумаю, каково ей было там, на
холоде, безнадежно больной… И котята… Сколько у
нее могло быть котят?
Я пожал плечами.
– Вряд ли мы когда-нибудь узнаем. Не исключено,
что только этот один. Ведь случается и так. Но она
принесла его вам, не правда ли?
– Да, верно… Она принесла его мне… она
принесла его мне.
Миссис Эйнсворт наклонилась и подняла
взъерошенный черный комочек. Она разгладила
пальцем грязную шерстку, и крошечный ротик
раскрылся в беззвучном «мяу».
– Не правда ли, странно? Она умирала и принесла
своего котенка сюда. Как рождественский подарок.
Наклонившись, я прижал руку к боку Дебби. Сердце
не билось.
Я посмотрел на миссис Эйнсворт.
– Она умерла.
Оставалось только поднять тельце, совсем
легкое, завернуть его в расстеленную на коврике
тряпку и отнести в машину.
Когда я вернулся, миссис Эйнсворт все еще
гладила котенка. Слезы на ее щеках высохли, и,
когда она взглянула на меня, ее глаза блестели.
– У меня еще никогда не было кошки, – сказала
она.
Я улыбнулся:
– Мне кажется, теперь она у вас есть.
И в самом деле, у миссис Эйнсворт появилась
кошка. Котенок быстро вырос в холеного красивого
кота с неуемным веселым нравом, а потому и
получил имя Буян. Он во всем был
противоположностью своей робкой маленькой
матери. Полная лишений жизнь бродячего кота была
не для него – он вышагивал по роскошным коврам
Эйнсвортов, как король, а красивый ошейник,
который он всегда носил, придавал ему особую
внушительность.
Я с большим интересом наблюдал за ним, но
случай, который особенно врезался мне в память,
произошел на Рождество, ровно через год после его
появления в доме.
У меня, как обычно, было много вызовов. Я не
припомню ни единого Рождества без них – ведь
животные не считаются с нашими праздниками… Но с
годами я перестал раздражаться и философски
принял эту необходимость. Как-никак после такой
вот прогулки на морозном воздухе по разбросанным
на холмах сараям я примусь за свою индейку с куда
большим аппетитом, чем миллионы моих сограждан,
посапывающих в постелях или дремлющих у каминов.
Аппетит подогревали и бесчисленные аперитивы,
которыми усердно угощали меня гостеприимные
фермеры.
<…> Проезжая мимо дома миссис Эйнсворт, я
услышал ее голос:
– Счастливого Рождества, мистер Хэрриот!
Она провожала гостя и весело помахала мне рукой
с крыльца:
– Зайдите выпейте рюмочку, чтобы согреться.
В согревающих напитках я не нуждался, но сразу
же свернул к тротуару. Как и год назад, дом был
полон праздничных приготовлений, а из кухни
доносился тот же восхитительный запах шалфея и
лука, от которого у меня сразу засосало под
ложечкой. Но на этот раз в доме царила не
печаль – в нем царил Буян.
Поставив уши торчком, с бесшабашным блеском в
глазах он стремительно наскакивал на каждую
собаку по очереди, слегка ударял лапой и
молниеносно удирал прочь.
Миссис Эйнсворт засмеялась:
– Вы знаете, он их совершенно замучил! Не дает
ни минуты покоя!
Она была права. Для бассетов появление Буяна
было чем-то вроде вторжения жизнерадостного
чужака в чопорный лондонский клуб. Долгое время
их жизнь была чинной и размеренной: неторопливые
прогулки с хозяйкой, вкусная обильная еда и тихие
часы сладкого сна на ковриках и креслах. Один
безмятежный день сменялся другим… И вдруг
появился Буян.
Я смотрел, как он бочком подбирается к младшей
из собак, поддразнивая ее, но, когда он принялся
боксировать обеими лапами, это оказалось слишком
даже для бассета. Пес забыл свое достоинство, и
они с котом сплелись, словно два борца.
– Я сейчас вам кое-что покажу.
С этими словами миссис Эйнсворт взяла с полки
твердый резиновый мячик и вышла в сад. Буян
кинулся за ней. Она бросила мяч на газон, и кот
помчался за ним по мерзлой траве, а мышцы так и
перекатывались под его глянцевой черной шкуркой.
Он схватил мяч зубами, притащил назад, положил у
ног хозяйки и выжидательно посмотрел на нее.
Я ахнул. Кот, носящий поноску!
<…>
Миссис Эйнсворт обернулась ко мне:
– Вы когда-нибудь видели подобное?
– Нет, – ответил я. – Никогда. Это
необыкновенный кот.
Миссис Эйнсворт схватила Буяна на руки, и мы
вернулись в дом. Она смеясь прижалась к нему
лицом, а кот мурлыкал, изгибался и с восторгом
терся о ее щеку. Он был полон сил и здоровья, и,
глядя на него, я вспомнил его мать. Неужели Дебби,
чувствуя приближение смерти, собрала последние
силы, чтобы отнести своего котенка в
единственное известное ей место, где было тепло и
уютно, надеясь, что там о нем позаботятся? Кто
знает…
По-видимому, не одному мне пришло в голову такое
фантастическое предположение. Миссис Эйнсворт
взглянула на меня, и, хотя она улыбалась, в ее
глазах мелькнула грусть.
– Дебби была бы довольна, – сказала она.
Я кивнул.
– Конечно. И ведь сейчас как раз год, как она
принесла его вам?
– Да. – Она снова прижалась к Буяну лицом. –
Это самый лучший подарок из всех, какие я
получала на Рождество.
Джеймс ХЭРРИОТ
(Из кн.: О всех созданиях – больших и
малых.
М.: Захаров, 2001. Перевод с английского И.Г. Гурова,
1985)
Задания к тексту
1. Расскажите, как встречали Рождество в
английском городе Дарроуби? Какие приметы
праздника Рождества названы в этом рассказе?
2. Расскажите (письменно или устно) как
выглядели кошка Дебби и котенок Буян. Как вели
себя? Как относились к людям?
3. Что такое рождественский рассказ? Что вы
узнали из рассказа о миссис Эйнсворт? |