Художественная форма произведения складывается из
отдельных образов. Их последовательность и взаимодействие между собой —
важный момент, который непременно должен быть проанализирован, без чего
зачастую нельзя понять ни оттенки художественного содержания, ни
своеобразие воплощающей его формы.
Так, в стихотворении Лермонтова
«Дума» размышления поэта о своем поколении сопровождаются рядом
однопорядковых образов (используется прием повтора), выражающих
состояние бессилия, пустоты, бессмысленности: «ровный путь без цели»,
«пир на празднике чужом», «тощий плод, до времени созрелый», «едва
касались мы до чаши наслажденья», «зарытый скупостью и бесполезный
клад». Этот ряд образов ведет к последнему, финальному, самому
выразительному и подводящему итог всему стихотворению: «И прах наш, с
строгостью судьи и гражданина, / Потомок оскорбит презрительным стихом, /
Насмешкой горькою обманутого сына / Над промотавшимся отцом».
Исследование образного строя и его композиции в данном случае позволяет
проникнуть не только в смысл рациональных рассуждений поэта, но и в
эмоциональный мир стихотворения, уловить силу и остроту лермонтовской
тоски и горечи, силу его презрения к собственному поколению, не исключая
из него и самого себя. Становится понятен и принцип единства
произведения, который осуществляется прежде всего композиционными
средствами.
Вообще построение образной системы часто вносит единство
и целостность даже и очень разнородные по составу композиционные
элементы произведения; в этом состоит одна из функций композиции. Так в
романе Булгакова «Мастер и Маргарита» особое значение имеет перекличка
образов в ершалаимских и московских главах (снова применен прием
повтора). Это образы (часто имеющие символическое значение) солнца,
луны, «черной желтобрюхой тучи», грозы и некоторые другие. Они создают
смысловую и эмоциональную связь между событиями в Москве и в древнем
Ершалаиме, работают на создание смыслового, эмоционального и
эстетического единства произведения, по-своему подчеркивая ту мысль,
что, несмотря на разницу в двадцать веков, речь-то и в том и в другом
случае идет об одном и том же: о человеческой натуре, трусости и
храбрости, нравственной ответственности и совести, добре и зле, свете и
тьме. Композиционное единство образной системы романа является здесь
отражением представлений Булгакова о единстве мира.
Вообще к повторяющимся образам в композиции произведения
следует проявлять повышенное внимание: они зачастую не только служат
объединяющим целое моментом, но и несут повышенную смысловую нагрузку,
воплощая какую-то важную для автора мысль. Так, в поэме Твардовского
«Теркин на том свете» повторяющийся образ «пушки к бою едут задом»
настойчиво указывают читателю на иносказательный смысл образной системы
произведения, напоминают о необходимости самому мыслить над строками
этого рассказа, который сам автор определяет как «необычный, может
статься; странный, может быть, подчас», раскрывая авторский подтекст
фантастического сюжета и образности:
Суть не в том, что рай ли с адом,
Черт ли, дьявол — все равно…
Пушки к бою едут задом -
Это сказано давно.
Столь же, а может быть, и более важную смысловую и
эмоциональную нагрузку несет повторяющийся образ дороги в поэме Гоголя
«Мертвые души». Являясь то в путешествиях Чичикова, то в авторских
отступлениях, этот образ противостоит мертвому застою русской обыденной
жизни, указывая на движение, на живые силы Руси, и композиционно
подготавливает один из ключевых образов поэмы — образ скачущей тройки.
Важны для композиции произведения не только
повторяющиеся, но и противопоставленные друг другу образы. Так, во
многих произведениях Есенина («Сорокоуст», «Я последний поэт деревни…» и
др.) наличествует важное в смысловом отношении композиционное
противопоставление образов города и деревни, мертвого и живого, причем
живое для Есенина воплощается в образах природы (всегда одушевленной у
поэта), дерева, соломы и т. п., а мертвое — в образах железа, камня,
чугуна — то есть чего-то тяжелого, косного, неестественного,
противостоящего нормальному течению живой жизни:
Видели ли вы, как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?
А за ним по большой траве,
Как па празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок.
Или:
Вот сдавили за шею деревню
Каменные руки шоссе.
Или:
На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость.
Злак овсяный, зарею пролитый,
Соберет его черпая горсть.
В последнем примере есть и еще одно важное для Есенина
образное противопоставление: цветовое. Черный цвет «скверного гостя»,
цвет неживой противопоставлен здесь разноцветью живой жизни: впрямую дан
голубой цвет, но подразумевается еще желтый («овсяный») и розовый
(«зарею пролитый»). Противопоставление в образной системе приобретает,
таким образом, более напряженный характер.
Для Есенина (как, впрочем, и для многих других поэтов и
писателей) вообще очень важны цветовые образы. Так, в его поэме «Черный
человек» нельзя пройти мимо двух буквально вспыхивающих на черно-белом
фоне цветовых пятен:
Жил мальчик в простой крестьянской семье,
Желтоволосый, с голубыми глазами.
Вообще в образной композиции произведения возможны самые
неожиданные находки. Так, в пьесе Чехова «Вишневый сад» чрезвычайно
важен для создания эмоционального колорита звуковой образ: «замирающий,
печальный звук лопнувшей струны». Звуковые же, а точнее, музыкальные
образы играют важную роль в композиции произведений Тургенева. Они
появляются, как правило, тогда, когда в структуру повествования просится
авторское отступление, прямое высказывание автора. В тургеневском,
принципиально нейтральном повествовании такому высказыванию нет места,
поэтому намеком на авторское понимание жизни звучит музыка. Как видим,
музыкальные образы занимают чрезвычайно важное место.
Интересно посмотреть, как строится произведение на
каком-то одном образе, что довольно часто случается в лирике. В таких
случаях образ обыкновенно раскрывается постепенно, часто как бы «играет»
разными своими гранями; композиция произведения сводится в этом случае к
раскрытию истинного и полного смысла образа. Например, и стихотворении
Лермонтова «Тучи» первая строфа задает образ и начинает уподобление туч
человеку, его судьбе:
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники,
С милого севера в сторону южную.
Вторая строфа продолжает, усиливает этот смысл образа
(применяется прием усиления), все больше и больше уподобляя природу
человеку. Кажется, что смысл образа исчерпан, но в третьей строфе
неожиданный поэтический ход все меняет:
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно- холодные, вечно-свободные,
Нет у нас родины, нет вам изгнания.
В природе не существует тех страстей и понятий, что в
человеческой жизни, только человеку дано мучиться изгнанием, иметь
родину. Так, применяя на этот раз прием противопоставления, Лермонтов
создает аффект обманутого ожидания: чем больше читатель поверил в
уподобление туч человеку, тем более неожиданно, а следовательно, и
сильно звучит последнее четверостишье, окончательно завершающее образную
систему.
В конкретном художественном произведении композиция
образов может быть сколь угодно разнообразной. Композиционное построение
произведения, как правило, индивидуально, хотя и базируется на четырех
основных приемах и их контаминации, поэтому дать какие-то общие рецепты
для анализа композиции образов представляется затруднительным. Однако — и
из приведенных примеров это понятно — мы хотели заострить внимание
прежде всего на композиции таких образов, которые не имеют отношения к
сюжету, то есть событийной канве произведения. Именно образы этого рода
чаще всего ускользают от внимания, а между тем они содержат в себе
немало интересного и важного. |