Рукопись была создана для новгородского посадника Остромира, родственника князя Изяслава, дьяконом Григорием. На первом листе — пометка скорописью XVII века: «Софийская», что говорит, как предполагают, о ее принадлежности библиотеке Софийского собора. Евангелие это — подлинное произведение искусства, шедевр, переживший девять столетий. Отличный белый пергамент подчеркивает четкость текста, разделенного на два столбца. Каждая буква, каждый инициал выполнены с удивительным мастерством.

По достоинству оценил безусловную одаренность дьякона Григория В. В. Стасов: «Здесь проявляется столько вкуса, художественного умения, грации, нежных и деликатных сочетаний, что их невозможно относить к работе простого каллиграфа, либо должно признать, что каллиграфы XI века были… отличные живописцы своего времени» (Не отвергая первого положения, все же скорее согласимся со вторым: «Остромирово евангелие» — далеко не единственная такая рукопись в середине XI века).

На всех трех миниатюрах мы видим изображение письменных принадлежностей, книг, свитков. Перед евангелистом Иоанном — стол, пюпитр с раскрытой книгой; евангелист Лука смотрит в сторону тельца с развернутым свитком; евангелист Марк выводит на странице буквы золотом. Марк обращается к льву, держащему книгу, — она с красным обрезом, с двумя золотыми застежками, с верхней доской переплета, орнаментированной по пурпуровому фону, и с золотыми наугольниками.

Дальнейший путь рукописи весьма извилист. Иван Грозный наряду с другими книгами вывез ее в Москву, где она хранилась в ризнице Воскресенской церкви, «в большом сундуке», как значится в описи. Потом, в 1720 году, по указу «из государственной штатсконтор коллегии» «Остромирово евангелие» отправили в Петербург, и оно нашло себе пристанище в Сенате, а позднее попало вместе с другими рукописями в кабинет Екатерины II. В 1805 году совершенно случайно книга была найдена в гардеробе императрицы. Как и когда она там оказалась — неизвестно. На сей раз «Остромирово евангелие» заняло прочное место в Публичной библиотеке.

Кстати, в 1970 году вышел альбом факсимильно воспроизведенных автографов знаменитых деятелей русской культуры — «Страницы великой культуры от древнейшей русской рукописной книги до первой записи, сделанной советским человеком в космосе». Открывается этот альбом автографом Григория: «Азъ Григорий диакон написах Евангелие се».

Давно нет ни заказчика рукописи Остромира, обладавшего тонким вкусом, ни исполнителей его заказа — дьякона Григория и художников-миниатюристов, а книга осталась нам в наследство как свидетельство высокого мастерства наших предков, как бесценное богатство. И невольно вспоминаются слова древних каллиграфов: рука, державшая перо, истлела в гробу, но написанное живет вечно.

…Новгород в течение столетий накапливал памятники русской письменности. О каждом любителе книг, о каждой библиотеке, даже о судьбах отдельных произведений, в том числе и связанных с Новгородом, можно рассказать много интересного и поучительного. Вот «Мстиславово евангелие». По припискам в конце, которые сделаны «памяти ради», ученые смогли проследить его путь от «рождения» до наших дней. Евангелие изготовлено неким Алексой по поручению новгородского князя Мстислава (отсюда и название), старшего сына Владимира Мономаха. Золотом писал мастер по имени Жаден. Текст был закончен не позже 1117 года. Далее следует приписка «княжеского тиуна Наслава», относящаяся к 1125 году. Наслав, «недостойный, худой и грешный», совершил путешествие в Царьград, где переплет украсили драгоценными камнями, золотом и эмалями. Отделка переплета, или оклада, была завершена в Киеве. Уже тогда книга считалась драгоценной: «Цену же евангелия сего един Бог ведает…»

Еще одна приписка, теперь уже XVI века (1551 год), гласит, что по повелению Ивана Грозного оклад обновили, а корешок и нижнюю доску обтянули бархатом. Хранилось «Мстиславово евангелие» в Архангельском соборе Московского Кремля, затем в Патриаршей, а после этого в Синодальной ризнице.

С именем Мстислава связана и большая работа над русскими летописями. Летописец князя (некоторые исследователи склонны видеть в нем самого Мстислава) выдвигал роль Новгорода на первый план и внес в свой труд несколько народных преданий. Он же вставил туда «Поучение Мономаха».

В XI веке (1047 год) переписал «Рукопись толковых пророков» поп Упырь Лихой. До нас она не дошла, но заведомо существовала в XV веке. Именно в XV веке с нее было снято несколько копий. Все списки очень похожи, и ряд из них воспроизводят запись, сделанную в конце попом. В знаменитую «Геннадиевскую библию» были включены тексты пророков, которые также близки рукописи Упыря Лихого.

Новгород сохранил и вторую датированную книгу Руси — «Изборник» 1073 года князя Святослава. Трудно сказать, как попал «Изборник» в Новгород, но он находился там, пока его не вывез патриарх Никон… П. М. Строев и К. Ф. Калайдович в 1817 году нашли его в Истре, в монастыре Никона Новый Иерусалим. Через 17 лет президент Академии художеств А. Н. Оленин узнал, что лист с изображением княжеской семьи исчез. Оленин известил о пропаже московского митрополита Филарета, который настоял на том, чтобы «Изборник» передали из монастыря в Синодальную библиотеку. Передача состоялась 29 августа 1834 года… Злоключения на этом не кончились. Лист отыскался — какой-то неизвестный человек в конце того же года вручил его министру народного просвещения С. С. Уварову, а тот — Николаю I. Казалось, чего проще — соединить находку со всей книгой. Но нет, царь распорядился отдать ее Оружейной палате. Через 20 лет лист попадает в архив министерства иностранных дел. Ныне «Изборник» 1073 года вместе с изображением семьи Святослава можно увидеть в Государственном историческом музее.

…Древнейшая русская грамота — новгородского происхождения.

Древнейший частный акт — вкладная Варлаама Хутынского — тоже новгородского происхождения.

Новгород сберег потомству так называемый начальный летописный свод.

Древнейший список пространной редакции «Русской правды» заключен в «Новгородской кормчей» 1280 года.

В составе новгородской летописи и две уникальные краткие редакции «Русской правды».

Академик М. Н. Тихомиров считает: «…с большим вероятием можно предполагать, что и шедевр русской древней поэзии — „Слово о полку Игореве" — дошел до нас при посредстве новгородского или псковского списка».

А вот математическая рукопись «Учение им же ведати человеку числа всех лет». Написана она в 1134 году рано умершим дьяконом новгородского Антониева монастыря Кириком — человеком выдающимся, «числолюбцем». Кирик — знаток арифметики, историк, тонкий и внимательный наблюдатель неба. В рукописи также задачи на сложение, умножение и пример геометрической прогрессии. Чрезвычайно любопытно, что в работе Кирика нет религиозно-мистических наслоений.

Это первый на Руси труд, затрагивающий вопросы измерения больших промежутков времени. Автор обнаруживает хорошее знакомство с такими понятиями, как «индикт» (15-летний цикл), «лунный круг» (19-летний цикл), «солнечный круг» (28-летний цикл), «великий индиктион» (цикл в 532 года).

По жанру — это средневековый научный трактат. Историк математики Р. А. Симонов попытался восстановить, реконструировать его оригинальный облик (он известен в более поздних списках, самый ранний из них относится к XVI веку). И пришел к выводу, что сочинение Кирика обладало не только хронолого-математическими, но и литературными достоинствами. Первоначальный вариант «Учения» «может рассматриваться в качестве образца… произведения со светской основой содержания, свидетельствующего о существовании определенных литературных норм и требований к композиционному построению „научных трудов" в Древней Руси». В самом деле, у Кирика выпукло представлены систематичность и полнота, упорядоченность и единство логики изложения отдельных частей и трактата в целом.

Известен Кирик и тем, что по поручению новгородского епископа Нифонта переработал местную летопись, усилив в ней демократичность. Утверждалось даже, что Кирик был библиотекарем. Но эта версия, как показал М. И. Слуховский, «принадлежит к числу легенд, которыми изобилует наше библиотечное прошлое».

…Новгородцы оставили нам замечательные географические описания. Добрыня Ядрейкович — впоследствии архиепископ Антоний — составил «Хождение в Царьград» незадолго до разорения византийской столицы крестоносцами в 1204 году. Автор принадлежал к высшим кругам феодального общества; это известный политический и церковный деятель Новгорода, его имя не раз встречается в летописях. Поломника заинтересовали царьградские «святыни», произведения живописи, памятники прикладного искусства, церковные обряды. Он понимал толк в иконописи, так как близко стоял к художественной жизни своего города, и разбирает достоинства 17 икон. Добрыню поразили также иноземные ипподром, бани и водопровод. Приступая к книге, он придерживался правила, которое сформулировал великий писатель Древней Руси — игумен Даниил, основоположник жанра хождений: «И яко видех очима своима грешныма, поистине тако и написах».

Краткие, но поразительно яркие зарисовки свидетельствуют о мастерстве и талантливости Добрыни. Его «Хождение», как и многие другие, предназначенные для познавательного и нравственного чтения, — пользовалось большой популярностью. Оно дошло до нас в семи списках (один из них обнаружен в копенгагенской Королевской библиотеке).

Другой новгородец — Стефан — посетил Константинополь в 1349–1350 годах и поведал о его достопримечательностях в рукописи «От странника Стефанова Новгородца». Там есть весьма примечательное сообщение о том, что из Студийского монастыря посылается на Русь много разных книг. Рассказывая о встрече в монастыре со своими земляками Иваном и Добрилой, путешественник отмечает, что они «ныне живут туто, списаючи в монастыре Студийском от книг святого писания, зане бо искусни зело книжному списанию». Возможно, не только это, но и перевод книг на русский язык в Константинополе проводились и в более раннее время.

Новгородскому автору принадлежит и произведение, посвященное взятию Константинополя крестоносцами в 1204 году. Именно под этим годом оно внесено в летопись. Не говоря уже о том, что в «Повести временных лет» полулегенды о народах «в полуночных странах» записаны со слов новгородцев.

Перечень этот, конечно, можно продолжить. Но и сказанного достаточно, чтобы стал очевиден высокий уровень культуры древнего Господина Великого Новгорода. Книжные богатства в большинстве своем находились в Софийском соборе. Он был построен в 1045–1051 годах сыном Ярослава князем Владимиром. Здесь и сложилась крупная библиотека, настолько крупная, что это вызвало предположение об особом подборе рукописей — «самых древних, самых интересных». Это, разумеется, не так, но коллекция книг здесь, в Новгородской Софии, была, бесспорно, значительной. Сама библиотека была под наблюдением новгородского владыки. Отмечено, например, что архиепископ Климент смотрел в 1276 году соборную ризницу и поручил книги некоему Назарию.

Известно, что новгородской библиотекой пользовались архиепископы Геннадий в XV веке (при переводе библии) и Макарий в XVI веке.

Грандиозным по замыслу было предприятие Макария — создать собрание «всех книг, чтомых на Руси». Ион осуществил свое намерение, выпустив в свет знаменитые «Великие Четьи-Минеи». Кроме личных книг и запасов Новгородской Софии, он привлек фонды монастырей — Троице-Сергиева, Кирилло-Белозерского, Иосифо-Волоколамского (Заметим, кстати, что самого Макария называли «вторым Филадельфом, книголюбцем завидным»). Для переписки книг Макарий организовал в Новгороде специальную мастерскую, о чем и сообщил в предисловии к своему собранию. Состоит оно из двенадцати очень внушительных по размеру томов. Самый малый имеет 816 листов, а самый большой — 1759… В общей сложности это свыше 27 тысяч страниц. Чем же они заполнены? В «Великие Четьи-Минеи» вошли полные и краткие жития, поучения «отцов церкви», «Патерики», сказания, притчи, описания путешествий, «Кормчая», послания, грамоты, сборники «Золотая цепь» и «Пчела», «Иудейская война» Иосифа Флавия и светские повести. Макарий провел унификацию собранных житий, одни из них переработал, другие совсем исключил и т. д.

Предназначались «Минеи» для чтения в храме и дома.

…Слава о библиотеке в Новгороде шла «по всей Руси великой». Сюда приезжали монахи из отдаленных русских монастырей.

Досифей — игумен Соловецкого монастыря — переписывал здесь книги и пересылал их на Соловки, причем выбирал наиболее по тому времени авторитетные. Одна из приписок его гласит: «Книгу сию взял на список у владыки… а писана на харатьи, и есть ей за пять сот лет».

На скопированных рукописях Досифей ставил свой личный знак — древнейший русский экслибрис (1490 год), представляющий собой букву «С», внутри которой идет продолжение: «вященоинока Досифея». Честь этого открытия принадлежит Н. Н. Розову.

До наших дней от новгородской Софийской библиотеки, в отличие от Киевской, осталось множество книг. Из них 1575 томов хранится в Ленинграде. Есть и одна книга от XI века, так называемая «Путятина минея». Переписчик высказался прямо: «Путята писал. Если что неправильно — исправляйте, а не браните».

Организаторами переписки книг в Новгороде были не князья, а «владыки» — архиепископы, на подворье которых устраивались целые мастерские, где трудились группы ремесленников. К такому выводу ученые пришли и на основании изучения приписок. Из 94 известных по именам писцов Софийской библиотеки — 22 монаха, 30 священников и диаконов, 42 не указали своей принадлежности к духовенству. Значит, они были ремесленниками, мирскими людьми.

Значение книжных сокровищ Новгородской Софии огромно. Достаточно сказать, что ее рукописи легли в основу собрания Воскресенского (Новоиерусалимского) монастыря, основанного патриархом Никоном (XVII век). Более двух тысяч экземпляров увезли в Петербург.

В настоящее время этот фонд тщательно исследуется специалистами различных отраслей знания. И иногда удается сделать неожиданные открытия. Так, несколько лет назад научный сотрудник Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина Н. Н. Розов при разборе новгородских книг натолкнулся на рукопись, которая не значилась в описи.

…Рукопись испытала на себе влияние столетий: многие листы из середины и конца ее утрачены, переплета нет. Осталось около трехсот страниц. А по содержанию это сборник отрывков из произведений древних авторов. Особую ценность представляют 27 мудрых изречений нравоучительного и сатирического характера. Впервые в истории русской культуры удалось обнаружить специальную подборку афоризмов из различных литературных памятников.

По водяным знакам на бумаге и характеру почерка установили, что книга «издана» в первой половине XV века. Изречения находятся в середине книги, идут непрерывной строкой, лишь заглавные буквы, крашенные киноварью, отделяют одну мысль от другой. На книге — несколько приписок. На первом листе скорописью XVI века: «А сия книга списана была игуменом Ефимеем Кипрейского острова». Это — самое раннее упоминание Кипра на Руси. Вторая запись: «Сия книга… Юрьевского дворца».

Как выглядела библиотека? Это поразительно, но ее можно осмотреть и сейчас. Она открыта там же, где размещалась прежде, — в длинной анфиладе залов на хорах Софийского собора.

«Реконструированный» фонд насчитывает около тысячи рукописных книг в кожаных переплетах и старопечатных изданий. Есть уникальные, например трактат «Наказ писцам»; подлинные письма Петра I; первый топографический план Москвы на… титульном листе библии; различные лечебники, хронографы и другие.

Обстановка в библиотеке воссоздает атмосферу древности. Здесь даже можно зажечь свечи, и воображение легко перенесет нас в глубины веков, когда летописцы писали о том, что «велика бо бывает польза от учения книжнаго».

* * *

И еще одним мы обязаны древнему Новгороду — тем, что он сберег для нас берестяные грамоты, так называемый северный папирус. Это дает возможность совсем по-другому взглянуть на многие проблемы культурной жизни того времени (и не только культурной!).

Вплоть до середины нашего века господствовало убеждение, что образованность в Древней Руси — удел духовенства и князей. Ремесленники, торговцы, крестьяне в подавляющем большинстве своем прозябали в беспросветном невежестве. Грамотность им вроде бы и ни к чему, да и пергамент баснословно дорог. Кроме того, правящим классам невыгодно обучать простой народ. На первый взгляд все верно. Казалось лишь удивительным, как дикий, темный, неотесанный предок наш возводил великолепные здания, создавал чудесные изделия из железа, обрабатывал золото и серебро, совершал далекие путешествия в заморские страны, строил корабли и умело защищался от многочисленных врагов. Но реальных, весомых доказательств более широкого распространения грамотности не было.

Но вот в 1951 году 26 июля в Новгороде совершилось величайшее открытие: был найден содранный с березы кусок потемневшей коры. И на нем процарапанные, едва заметные буквы. Это — одна из самых больших берестяных грамот. В ней тринадцать строк, каждая по 38 сантиметров. Длина текста, следовательно, пять метров! Речь идет о повинностях ряда сел в пользу какого-то Фомы.

Потом находки берестяных грамот следовали одна за другой. Они убедительнейшим образом свидетельствовали: грамота известна в Новгороде уже с X века. И не только боярам, князьям да монахам, но и купцам, и ремесленникам, и крестьянам. И даже женщинам. Мы будто услышали голоса новгородцев, живших 700, 800, 900 лет назад. Помните, у Ивана Бунина?

Обнаруженные грамоты — а их общее число более 500 — дали ученым массу нового материала, обогатили наши представления о средневековом Новгороде… В то время о сохранении записок личного, бытового характера никто не заботился. Их просто выбрасывали… В прямом смысле слова — затаптывали. И священник Кирик вопрошал: «Нет ли в том греха — ходить по грамотам ногами…» Влажная почва сохранила их через столетия.

Надо сказать, что и до 1951 года имелись известия о бересте — писчем материале… Уже известный нам Ибн эль Недим в конце X века рассказывал, что он видел у руссов «кусок белого дерева, на котором были изображения». А в описи книг Троице-Сергиева монастыря (XVII век) упоминаются и «свертки на деревце чудотворца Сергия». Это же подтверждает и публицист Иосиф Волоцкий, который отмечал, что в монастыре и самые книги «не на хартиях писаху, но на берестех».

Береста употреблялась в Швеции, в Прибалтике, в Золотой Орде, а также в Северной Америке. В «Песни о Гайавате» говорится:

А вот небольшой отрывок из романа Дж. Кэрвуда «Охотники на волков»:

«В этот момент березовая кора внезапно развернулась во всю свою длину, и на столе оказался пресловутый ключ к тайне, в виде какого-то чертежа, по крайней мере в глазах наших охотников».

…Итак, посмотрим на некоторые страницы древнерусских берестяных грамот, послушаем голоса далеких наших предков (а это действительно живая разговорная речь!). Вот две самые ранние, самые древние — изодранные, попорченные (XI век!), и на них выделяется слово «грамота».

…Автор одного письма просит: «Человеком грамотку пришли тайно», а другой пишет: «Послал я тебе бересту…» Значит, сами новгородцы окрестили исписанную березовую кору грамотами и просто берестой.

Вот «учебная тетрадка» — так назвал А. В. Арциховский школьные упражнения на бересте шестилетнего Онфима. Мальчик изобразил рядом с буквами алфавита сказочного зверя, на другом рисунке — битва, далее опять идут слоги: «ба, ва, га… бе, ве, ге, би, ви…». Написано и нарисовано все это 700 лет назад! Буквы алфавита Онфим запечатлел и на донце берестяного туеска…

На ободке другого большого туеска нацарапана загадка: «Есть город между небом и землей, а к нему едет посол без пути, сам к ним везет грамоту неписаную».

Приказчик Михаил обращается к господину своему Тимофею: «Земля готова, надобе семена. Пришли, осподину, целовек спроста, а мы не смеем имать ржи без твоего слова». Вот письмо Бориса к жене Настасье о том, что он забыл дома рубашку.

Грамота, получившая номер 65, примечательна тем, что в ней — самое древнее упоминание рубля: «Ажь водя 3 рубля, прода. Али не водя, нь продай». Датируется грамота 1281–1299 годами. Письмо от Микиты к Ульянице — древнейшая русская любовная записка (XIII век).

Вот просьба крестьян к своему землевладельцу «дать им вольно ходить». Не от веселой жизни! Феодальный гнет буквально душил крестьян. Нельзя без волнения читать эту грамоту: «Поклон от Шижнян Побратиловичей господину Якову. Приезжай, господин, на свои всходы, чтобы дать, господин, семян. Нынче мы, господин, погибли. Всходы померзли. Сеять, господин, нечем, и есть также нечего. Вы, господин, между собой никак не договоритесь, а мя из-за вас погибаем». Просто поразительно, как разнообразен и содержателен материал, заключенный в «русском папирусе»! Как он расширяет наши представления об укладе средневекового Новгорода!

Встречаются на берестяных грамотах загадки и ребусы, упражнения по арифметике и избирательный бюллетень, отчет о судебном заседании и хозяйственные распоряжения, жалобы на семейные неурядицы, список повинностей, литературный текст…

Как правило, по форме, по внешнему виду грамоты представляют собой один «лист», один кусок коры бересты. Но однажды нашим археологам попалась и целая берестяная книжка! И хотя число страниц в ней невелико — всего лишь 12 — это была настоящая книжка с текстом и с виньеткой…

Наконец, археологи смогли связать авторов и адресатов писем с конкретными историческими лицами. Впервые это случилось 6 августа 1953 года, когда они извлекли письмо сыну новгородского посадника Онцифора — Юрию. Это событие Л. В. Янин считает самым значительным после открытия берестяных грамот. И объясняет: «Эта находка впервые слила воедино два мира, до тех пор лишь соприкасавшихся друг с другом, — мир летописных событий русской средневековой истории и мир вещественных, археологических источников».

Потом на стол исследователя легло письмо и самого Онцифора Лукинича — «Челобитие ко госпожи матери от Онсифора…». Он был интереснейшим политическим деятелем XIV века. Его род восходит к знаменитому Мише — соратнику Александра Невского. Онцифор прославился и как военачальник, и как правитель — им была предложена и проведена реорганизация системы управления боярской республикой. После этого, по словам летописца, «отступился посадничества Онцифор Лукин по своей воле».

Прошли века… И только лаконичные строки летописи хранили сведения об этой яркой личности. Письма Онцифора теперь позволили установить живые черты характера бывшего посадника, человека беспокойного, привыкшего вникать в каждую мелочь, все предусматривать. Из челобития мы узнаем, что кто-то должен отправиться в Торжок. Так вот, по приезде в этот городок коней следует кормить добрым сеном, к житнице приложить собственный замок, а на гумне нужно самолично наблюдать за молотьбой и т. д.

Кстати, установить местонахождение древней боярской усадьбы Онцифора помогла… книга, не адресная, конечно, а богослужебная. Это «Пролог», на последнем листе которого есть пространное разъяснение. Из него следует, что «Пролог» был написан в 1400 году при великом князе Василии Дмитриевиче и новгородском архиепископе Иване для церкви Кузьмы и Демьяна, что на Кузьмодемьянской улице, «повелением боголюбивых бояр Юрия Онисифоровича, Дмитрия Микитинича, Василья Кузминича, Ивана Даниловича и всех бояр и всей улици Кузмодемьяне». Эта приписка и помогла ученым определить, где жил Онцифор. Потом патриарх Никон вывез эту книгу (наряду с другими) в свою библиотеку; сейчас она — в Историческом музее.

…«Письма из прошлого» — берестяные грамоты приносят нам сюрприз за сюрпризом. Вот уже несколько лет в одном из раскопов археологи изучают обширную усадьбу, принадлежавшую в XII веке Олисею Петровичу Гречину — священнику и крупному политику. Этот знатный новгородец, как показали летописи, дважды домогался должности архиепископа. Большинство найденных здесь берестяных грамот были в основном поминания прихожан. Но вот в руках исследователей оказалась береста (ей присвоили номер 549), где какой-то поп Мина просит Гречина написать иконку. Она начиналась словами: «Поклоняние от попа ко Гречину…» Другая, более поздняя грамота «От попа от Мины ко Гречину» содержит просьбу прислать готовые иконки к Петрову дню. Были найдены эскиз будущей иконы на обороте грамоты, деревянные заготовки, остатки окладов, горшочки со следами краски. Это позволило ученым сделать важный вывод о том, что на территории усадьбы находилась художественная мастерская, а Олисей Гречин был чуть ли не первым русским живописцем. Он творил за двести лет до Андрея Рублева…

В одной грамоте приводятся цифры от единицы до сорока тысяч, в другой — начало цифрового ряда. Эта береста — типично детские «упражнения» — с рисунками, а материалом для нее послужило донце туеска. Находки такого рода, пишет Р. А. Симонов в своей книге «Математическая мысль Древней Руси», «осветили процесс обучения грамоте… о чем конкретно было известно крайне мало».

Всевозможные письма — «от Грикши к Есифу», «от Синофонта ко брату Офоносу», «от Петра к Марье», «от Терентия к Михалю» (оно пришло в Новгород из Ярославля) — раскрывают повседневные дела и заботы наших далеких предков, удивительные жизненные мелочи, о которых не сообщают ни летописи, ни официальные документы.

Познакомимся еще с одной — самой примечательной для нас — берестяной грамотой, получившей порядковый номер 271. Исполненная в XIV веке, изящным почерком, она гласит:

«Поклон от Якова куму и другу Максиму. Купи мне, пожалуйста, овса у Андрея, если продаст. Возьми у него грамоту. Да пришли мне чтения доброго…»

Итак, кроме овса, который следует купить у Андрея, Яков хочет еще и «чтения доброго» — интересную книгу. Какую же? Послушаем по этому поводу В. Л. Янина, одного из руководителей Новгородской экспедиции: «Здесь не может подразумеваться книга богослужебная. Если бы Якову нужна была книга для церковной службы, он точно указал бы ее название, потому что выбор таких книг был строго регламентирован. Якову нужно какое-то занимательное чтение. Может быть, летопись. Или воинская повесть. Или переводная повесть. Или житие какого-нибудь военного, святого, которое для средневекового читателя было тем, чем для современного — приключенческие романы. Максим знает вкусы своего кума и друга Якова и сам решит, какую книгу он выберет, чтобы она понравилась Якову».

Далее в своем произведении «Я послал тебе бересту…» В. Янин продолжает:

«Впервые из этой грамоты мы убедились, что грамотность, широко распространенная в Новгороде, развила у некоторых людей вкус и охоту к чтению. И, между прочим, познакомились с результатами этого процесса. Письмо Якова написано свободно, живым, не связанным языком, изобличая в нем человека интеллигентного. Но это письмо дает важные материалы для характеристики и нашего Максима. Человек, который мог выбрать для своего друга интересную книгу, несомненно, должен был располагать библиотекой таких интересных книг. А это незаурядная деталь».

В Новгороде были найдены письма, поступившие и из других городов. Терентий прислал послание из Ярославля, а Гордей — из далекого Смоленска (начало XII века). Особенно интересна грамота Гордея, который наказывает родителям: «…продав двор, идите сюда в Смоленск или в Киев. Дешев хлеб. Если же не идете, — заканчивает Гордей письмо, — то пришлите мне грамотицы, здоровы ли вы». Исследователи рассматривают этот документ как иллюстрацию к сообщениям летописей того времени о частых недородах в Новгородской земле. От неурожая и голода Гордей отправился на юг, где «дешев хлеб», и зовет родителей, после продажи двора, присоединиться к нему в Смоленске или сразу уезжать в Киев. Дальнейшая судьба Гордея, его отца и матери нам неизвестна, но ясна невеселая картина из жизни новгородцев.

Здесь уместно процитировать стихотворение доктора географических наук Ю. Ливеровского «Новгородская береста», посвященное А. В. Арциховскому.

Потом обнаружилась грамота в Смоленске: «Вывезли бревна, пошли Остатка к плотнику». В древнем Пскове первую грамоту отыскала экспедиция П. Г. Гроздилова. На бересте, которая дотла до нас из Старой Руссы, запечатлено начало завещания: «Се аз раб…». Возраст ее 600 лет.

В Витебске при случайных обстоятельствах — во время строительных работ, а не археологических раскопок — на глубине трех с половиной метров попалась записка на березовой коре. Это послание «От Степана к Нежилу». Записка неплохо сохранилась, хотя некоторые буквы едва заметны. По подсчетам ученых, ее следует датировать XIII–XIV веками.

Специалисты сумели расшифровать текст и перевести его на современный русский язык. Вот как все это выглядело первоначально: «ожеесипро далопортыакоупимицентаза в гривеноалицеголсинепро далоапослимилицемаалиеси продазая оброс твор ту коупимижита». Не так-то просто человеку, далекому от науки, догадаться, о чем здесь идет речь, тем более что старорусский текст дан без разбивки на слова, нет никаких знаков препинания. Перевод гласит: «Если ты продал одежды, то купи мне на 6 гривен ячменя. А если чего-либо (из одежды) ты не продал, то пошли мне в наличности. Если же продал, то, сделай милость, купи мне ячменя». Видимо, Степан оказался в беде, а может быть, он — ремесленник и поручил Нежилу продать свои товары, а на вырученные деньги купить хлеба…

Всего же берестяные грамоты найдены в пяти древних русских городах: Новгороде, Витебске, Смоленске, Старой Руссе, Пскове. И еще более чем в сорока городах нашлись стерженьки — «писала». Среди них — Москва, Киев, Минск, Старая Рязань, Чернигов, Новогрудок, Старая Ладога. Следовательно, и здесь применялась береста.

Кроме того, известно, что в Таллине до Отечественной войны хранилась грамота с немецким текстом (1570 год); близ Саратова в 1930 году была «раскопана» золотоордынская берестяная грамота XIV века.

Наконец, в Швеции, в Упсальской библиотеке, в течение четырех столетий берестяная грамота пролежала в древней книге и использовалась в качестве закладки. Правда, текст выполнен чернилами — какой-то монах записал на бересте свои стихи. Однако «натолкнувшийся» на грамоту шведский ученый О. Одениус считает, что буквы все-таки чаще процарапывали, а не писали чернилами.

Возможны находки берестяных грамот и в других странах Скандинавии, в Англии, Польше…

При публикации первых грамот профессор А. В. Арциховский предсказывал: «Чем больше будут раскопки, тем больше они дадут драгоценных свитков березовой коры, которые, смею думать, станут такими же источниками для истории Новгорода Великого, какими для истории эллинического и римского Египта являются папирусы».

Надежды советского ученого оправдались в полной мере.