ВРЕМЯ В ЛИТЕРАТУРЕ. Литература
(как и музыка) принадлежит, согласно разделению искусств, которое предложил немецкий
просветитель и теоретик искусств XVIII века Г. Э. Лессинг, к так называемым
«временным» искусствам (произведения литературы длятся во времени, их
невозможно воспринять сразу, нужно время, чтобы прочесть даже короткий рассказ)
в отличие от «пространственных» искусств — живописи, скульптуры, архитектуры,
произведения которых могут быть восприняты сразу, в целом.
Время, наряду
с пространством (самые
общие свойства бытия),
изображается словом в процессе раскрытия характеров, ситуаций, жизненного пути
героя, речи и пр. (изображение времени и пространства М. Бахтин предложил
обозначить термином «хронотоп»).
Три скачка коня Ильи
Муромца («Первый скок скочил — на пятнадцать верст..,» и т. д.) — это и
изображение пространства (просторов русской земли), и В. в былине. В. измеряется
скачками богатырского коня, которые раз от разу становятся все чудесней,
победоносно сжимают пространство.
Сказочный элемент в
былинном изображении В. не разрушает реальности мира, в нем — предвидение
фантастических возможностей власти человека над природой.
Изображение В. — важная
идейно-художественная проблема для писателя и тогда, когда В. не выделено в
произведении, и тогда, когда автор настойчиво напоминает о В. У А. Пушкина
изображение В. естественно, словно бы незаметно, но характеризуется
документальной точностью. Многие главы его романа в стихах «Евгений Онегин»
начинаются лирическим изображением перемены в жизни природы: «Зимы ждала,
ждала природа. Снег выпал только в январе. На третье в ночь Проснувшись рано, В
окно увидела Татьяна...» (гл. 5); «Гонимы вешними лучами, С окрестных гор уже
снега сбежали...» (гл. 7) и пр.
Известны попытки сблизить
В. художественное и В. реальное. Такой попыткой была драма классицизма с ее
принципом трех единств, в частности единства В. — одного события, «вместившегося
в сутки» (Б у а л о); этот принцип определил бурное развертывание действия в
драме.
Писатель иногда заставляет
В. длиться, растягивает его, чтобы передать определенное психологическое
состояние героя (рассказ А. Чехова «Спать хочется»), иногда останавливает,
выключает сюжетное В. (авторские отступления Л. Толстого в «Войне и мире»),
иногда заставляет В. двигаться вспять и вперед, в будущее.
Нередко, особенно у
романтиков, прошлое, настоящее, будущее противопоставляются друг другу как
несовместимые друг с другом. Героическим прошлым писатели «упрекают» безгероическое
настоящее («Богатыри, не вы!»—М. Лермонтов.
Бородино.)
В воплощении В. находит
отражение острая борьба между реализмом и представителями тех нереалистических
методов, которые создают субъективные концепции В. В этих концепциях находит
отражение страх перед будущим, неверие в историю. В многотомном романе
французского писателя М. Пруста «В поисках утраченного времени» время как бы
разрушено, мир, в котором живет герой, не является реальным миром. Это только «поток
сознания» (см.) героя, живущего прошлым.
В реалистических
направлениях XX века В. не разрушается, а укрепляется. В. Маяковский
изображает разные эпохи как бы протекающими одновременно — для того чтобы утверждать
идею бессмертия великого человека. Так, в стихотворении «Юбилейное» А. Пушкин
изображен современником В. Маяковского; уничтожение временной и
пространственной дистанции, их разделяющей, достигается интонациями их живого
дружеского общения. «Александр Сергеевич, / разрешите представиться/.
Маяковский» — это обращение живого Маяковского к живому же Пушкину предваряет
стихотворение, выводит все образы в атмосферу единого исторического В., где
великое не умирает, вечно живо.
В литературе
социалистического реализма движение, бег В., несущий перевороты и сдвиги,
осознается в свете перспективы, будущего. В. предстает во всей реальной
бесконечности, «космичности» и — впервые — как близкая, подвластная человеку
величина.
Движение в большой мир, в
будущее, из тьмы к свету, «заре навстречу», к социальному обновлению лежит в
основе тем, сюжетов, композиций, жанров советской литературы первой половины XX
века. Произведения представляют собой образы открытого будущего («А дальше
коммуна во весь горизонт»...— В. Маяковский), они строятся как «броски в будущее»
(«Мать» М. Горького, поэма А. Блока «Двенадцать», образы «огненных лав» ранней
советской прозы, «Разгром» А. Фадеева и др.). «Время, вперед!» (название романа
В. Катаева, созданного в 1930 году, строчка из «Бани» В. Маяковского) рисует
обобщенный образ В., «толкаемого» усилиями всего коллектива строителей.
В современной советской
прозе совершился временной поворот художественного целого. Писатель устремился
к корням и и истокам народной жизни и жизни человечества, и возникли образы
природного, расширенного, единого для всех В. Писатель нередко погружает героя
в «тот кипящий котел, который люди называют памятью» (В. Распутин), и
произведение строится как изображение «дня памяти» («Алеша Бесконвейный» В.
Шукшина, «И дольше века длится день» Ч. Айтматова).
Наша эпоха дополнила тот критерий ценности человека, который был
выдвинут горьковской художественной эпохой (труд, человек в труде), новым:
«человек трудолюбивой души»; мерилом личности стал также объем ее памяти, ее
«духовная нагрузка», «насколько в ней сконцентрировано ее время» (Ч.
Айтматов). Память названа этим писателем «именной песней» человека, она делает
его личностью. В современной литературе звучит грозное предупреждение каждому
от всех тех «дорог», которые могут отнять у Земли будущее. |