Объемно-прагматическое членение предельно дробно.

Текст «Уединенного» состоит из небольших по объему, разно-темных и, как правило, тематически гомогенных фрагментов, каждый из которых является и композиционной единицей произведения, и коммуникативно-смысловым сегментом целого. Не случайно В. В. Розанов считал необходимым, чтобы каждый фрагмент печатался на отдельной странице, вне связи с другими, как обычно: печатаются поэтические тексты. Требование это, однако, было выполнено лишь однажды — в первом издании «Уединенного». Границы каждого фрагмента строго определены, традиционные средства межфразовой связи, объединяющие компоненты текста и использующиеся внутри них, при этом отсутствуют: каждый фрагмент в результате может восприниматься как самостоятельная и; автономная миниатюра. Отношения когезии, таким образом, в; тексте ослаблены.

В то же время ряд первых фраз фрагментов-миниатюр начинается сочинительным союзом, сигнализирующим о связи с неким предтекстом. Этим предтекстом служит, однако, не предшествующая повествовательная единица, а не выраженное словесно содержание. За текстом остается «смысловое пространство», I рожденное мыслью повествователя и связанными с ней эмоциональными ассоциациями, читателю же предлагается только знакомство с развитием этой мысли или ее итогом: ...а ведь по существу — Боже! Боже! — в душе моей вечно стоял монастырь; И только одно хвастовство, и только один у каждого вопрос: «Какую роль при этом (здесь и далее выделено Розановым) я буду играть?»

Наличие скрытых смыслов, мотивирующих использование сочинительной связи, углубляет и усложняет структуру текста. Ту Я же функцию выполняют средства выражения согласия-несогласия, открывающие начальные предложения фрагмента: — Да, все так, — и просвещение, и связь с идеями времени... Но она готовит хорошее наследство внукам, прочное и основательное...

Использование в начале фрагментов синтаксических конструк- Я ций, предполагающих предтекст и, следовательно, обладающих» известной незавершенностью, даже синсемантичностью (смысловой неполнотой), — знак неисчерпанности авторской «сырой» Я мысли. «Собственно, каждая мысль, схваченная в момент ее рождения, гениальна, если она мысль (выделено М.О. Меныииковым), а не бессмыслица. В этом очарование многих писателей, прелестных своей непосредственностью, например В.В. Розанова. Он ухитряется схватывать мысль еще до рождения ее и даже до зачатия, в ее трансцендентном, так сказать, бытии...». «Бытие» мысли — завершенной и в то же время всегда связаннойЯ с другими — и отражается в членении «Уединенного». Один и тот же фрагмент текста может характеризоваться и самостоятельноетью, проявляющейся в его структурной отграниченности и отсутствии формальных средств связи с соседними миниатюрами, и особой синсемантической открытостью, которая определяется наличием имплицитных смыслов и опущенным предтекстом, ориентацией на необозначенное «пространство мысли».

Отказ от традиционных синтаксических связей — «форма утверждения приоритета индивидуального и тем самым неповторяемого над общезначимым и потому повторяемым, механически воспроизводимым». Связному тексту жесткой жанровой формы Розанов противопоставляет свободное объединение фрагментов-миниатюр, при этом целостность всего текста определяется не столько межфразовыми связями, сколько движением сквозных семантических рядов, повторами ключевых слов, вводящих инвариантные темы «Уединенного» (душа, литература, Россия и др.). Таким образом, особенно значим для этого текста такой вид связности, как когерентность.

Утверждение права автора на индивидуальный синтаксис определяет не только своеобразие членения текста «Уединенного» в целом, но и широкое использование экспрессивных способов расчленения отдельных его компонентов. Выражая свои коммуникативные намерения, автор то выделяет одну из частей высказывания крупным планом, то вносит в начало фрагмента словоформу или предложение, выражающее гипертему (О своей смерти: «Нужно, чтобы этот сор был выметен из мира». И вот когда настанет это «нужно» — я умру), то делает самостоятельными высказываниями зависимые элементы и части предложения, то вообще разрушает цепочку синтаксических зависимостей:

Недодашь чего — и в душе тоска. Даже если недодашь подарок. (Девочка на вокзале, Киев, которой хотел подарить карандаш-«вставочку», но промедлил, и она с бабушкой ушла.)

Перед нами новый тип синтаксической организации произведения, существенно отличающийся от иерархической прозы XIX в. Одним из первых в начале XX в. В.В. Розанов широко использует сегментацию и парцелляцию как особые способы экспрессивного расчленения целостного текста. Эти приемы в дальнейшем получили интенсивное развитие в художественной и газетно-публицистической речи XX в.

Фрагментарность — ведущий композиционный принцип «Уединенного». Он обусловливает такие признаки структуры текста, как прерывистость, усиление дистантных семантических связей, отказ от внешней иерархии составляющих произведение частей. В этом плане «Уединенное» В. В. Розанова — один из первых опытов фрагментарного дискурса в мировой литературе, причем опыт, предвосхищающий развитие принципа нонселекции, переосмысляющего литературную коммуникацию в целом.

Утверждение индивидуального начала, определяющее свободу! синтаксических связей, и отказ от жесткой регламентации форм проявляются в использовании авторской ненормативной пунктуации, оформляющей «нечаянные восклицания», «вздохи, полумысли, получувства»: Просто, — душа живет; Одному лучше –  потому, что, когда один, — я с Богом.

Свободе построения и членения текста соответствует, как мы видим, и свобода пунктуационного оформления, при этом на первый план выдвигаются интонационная и эмоционально-экспрессивная функция знаков препинания.

Для текста «Уединенного» характерно обнажение процесса создания произведения, более того — обнажение процесса речемыслительной деятельности автора вообще. Это находит выражение в особом способе оформления фрагментов-миниатюр, которые часе то завершаются указаниями на место, время и ситуацию рождения! той или иной записи или форму ее фиксации, например: на извозчике ночью; на обороте транспаранта; Луга — Петербург, вагон; наш подошве туфли; купанье; лето 1911 г.

Эти указания, определяющие пространственно-временные координаты фрагмента, замыкают его, но при этом оформляются как вставные конструкции и образуют в тексте особую систему! Они обычно представлены датами и словоформами (словосочетаниями) с локальным или временным значением, например! 23 июля 1911 г.; в нашей редакции; в университете; на Троицком мосту.

Указания на место и время, оформленные как квазивставки предельно лаконичны, они могут включать сокращения, а обозначения ситуации, в которой фиксируется та или иная запись, носят подчеркнуто бытовой характер, тем самым имитируется небрежное, «домашнее» оформление текста, отображающее свободу субъективного выражения и условность адресата:

Шумит ветер в полночь и несет листы... Так и жизнь в быстротечном! времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, по! лучувства... Которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что «сошли» прямо с души, без переработки, без цели, бея преднамеренья, — без всего постороннего... Собственно, они текут в нас беспрерывно, но их не успеваешь (нет бумаги, под рукой) заносить, — и они умирают.

Такое использование указаний обнажает обращенность автор-! ского слова на самого говорящего, совмещение в одном лице и повествователя, и адресата текста, т. е. установку на автокоммуни! кацию. Автокоммуникативной направленностью всегда обладаю тексты таких жанров, как дневник, исповедь, воспоминания. Связи именно с ними особенно значима для «Уединенного», при этом Розанов «полемически интегрирует разные жанровые традиции интеллектуальной прозы, он использует исповедальность дневника для глубокого аналитически-рефлективного самораскрытия, эссеистскую субъективность литературно-критических заметок... этико-философский рационально-логический аналитизм "опытов"», фрагментарность же композиции подчеркивает отказ от жесткого жанрового канона. Если жанр — форма освоения и «завершения» действительности (М.М. Бахтин), то жанровый полигенезис «Уединенного» — своеобразное утверждение незавершенности бытия, открытости личности и множественности «я». Предельная субъективность произведения — знак усиления авторского начала в литературе XX в. Если развитие русской литературы XIX в. в целом характеризовалось постепенным развитием плана персонажа, то «Уединенное» Розанова — максимальное развертывание, напротив, плана автора, проявление открытой субъективности, отражающейся и в характере указаний.

Расположение указаний и их последовательность в произведении динамичны: если в начале текста преобладают локальные конкретизаторы, то во второй его части доминируют уже временные указатели, точно фиксирующие время записи, ср.: 16 декабря 1911 г.; 18 декабря 1911 г.; 21 декабря 1911 г.; 23 декабря 1911 г. В результате в тексте возникает подвижная временная перспектива. Отсутствию линейной связи фрагментов на синтаксическом уровне, их тематической разноплановости и раскованности соответствует их достаточно строгая последовательность во времени. Характер же пространственно-временных указаний и их позиция вызывают ассоциации со стихом: фрагмент уподобляется лирическому стихотворению.

Система указаний дополняется внутритекстовыми комментариями, которые также оформляются как вставные конструкции и часто объединяются в один ряд с пространственно-временными конкретизаторами: Как «матерый волк» он наелся русской крови и сытый отвалился в могилу (О Щедрине, вагон).

Внутритекстовые комментарии в отличие от указаний, обычно моделирующих автокоммуникацию и имитирующих беседу автора с самим собой, воссоздают коммуникативную ситуацию «общения» автора с читателем. Они называют тему текстового фрагмента, обозначают объект оценки и восстанавливают пропущенное в неполном предложении имя субъекта: ...И она меркла, меркла неудержимо... (за нумизматикой, о Башкирцевой); Вечно мечтает, и всегда одна мысль: — как бы уклониться от работы (русские).

Внутритекстовые комментарии, как и указания на место и время, располагаются обычно в конце фрагмента, маркируя его границу, и выступают как квазивставки. Исключение составляют выделения темы, связанной с «другом»: ряд фрагментов «Уединенного» имеет заглавие «Ваша мама» и содержит указание на конкретного адресата, например: Ваша мама (Детям); И мы прожили тихо, день за днем, многие годы. И это была лучшая часть моей жизни. (25 февраля 1911 г.).

Озаглавленные фрагменты текста посвящены В.Д.Рудневой. Использование для них особой системы оформления — знак их лирической выделенности в произведении. Повтор заглавия устанавливает внутритекстовые связи между фрагментами, развивающими сквозную в «Уединенном» тему «друга», и выделяет одного из возможных адресатов произведения (см. форму притяжательного местоимения Ваша), в результате подчеркивается множественность адресатов текста: сам автор, внешний адресат — читатель, дети, «друг» и др.

Тема фрагмента в «Уединенном», как мы видим, часто определяется не в его рамках, а в попутном комментарии, которым обычно завершается эта часть текста.

Построение любого высказывания основано на связи темы и ремы, а коммуникативная организация текста предполагает повтор или смену тем, их развертывание и трансформацию в ремы соседних предложений. Текст же «Уединенного» — это текст, состоящий из фрагментов, в которых тема ведущего высказывания часто опускается; текст, таким образом, носит подчеркнуто рематический характер. Этим он близок к разговорной речи, в которой в ситуации непосредственного общения в ситуативно обусловленном диалоге тема может быть опущена к внутренней речи и дневниковым записям, предназначенным только для их автора.

Синтаксис «Уединенного» отражает две контрастные авторские установки: установку на автокоммуникацию и установку на активный диалог с читателем. Первая, как уже отмечалось, проявляетсяв широком использовании разговорных синтаксических I структур и резкой смене функциональных и эмоциональных типов предложений, вторая — в обращении к вопросительным предложениям, создающим своеобразную драматизацию текста, к побудительным конструкциям:

Знаете ли вы, что религия самое важное, самое первое, самое нужное?

Живи каждый день так, как бы ты жил всю жизнь именно для этого дня.

Созидайте дух, созидайте дух! Смотрите, он весь рассыпался...

Особенно часто используются в тексте вопросительные предложения. Они, однако, неоднородны. В «Уединенном» представлены и вопросо-ответные комплексы, и собственно вопросы, и эмотивные вопросительные конструкции, и риторические вопросы, когда автор не утверждает категорически свою точку зрения, а апеллирует к мнению адресата, хотя уже предполагает искомый ответ: Кто с чистою душою сходит на землю? О, как нужно нам очищение (зима — 1911 г.). Да, может быть, и неверен «план здания»: но уже оно бережет нас от дождя, от грязи: и как начать рубить его? (вагон; о церкви).

Вопросительные предложения различаются и по характеру адресата. Наряду с вопросами, адресованными читателю, последовательно используются вопросы, непосредственно обращенные автором к самому себе, например: Пишу ли я «для читателя» ? Нет, пишешь для себя... Что же ты любишь, чудак? Мечту свою.

Таким образом, и в использовании вопросительных конструкций проявляется характерное для текста «Уединенного» в целом взаимодействие автокоммуникации и диалогизации. Степень диалогизации увеличивается за счет включения в текст:

1) цитируемых диалогов с конкретным собеседником;

2) воображаемых диалогов, специально моделируемых автором;

3) условных диалогов персонифицированных абстрактных начал, ср.:

1) «Что ты все думаешь о себе. Ты бы подумал о людях».

Не хочется. (СПб. — Киев, вагон).

2) Народы, хотите ли я вам скажу громовую истину, какой вам не говорил ни один из пророков...

— Ну?.. Ну?.. Хх...

— Это — что частная жизнь выше всего.

— Хе-хе-хе!.. Ха-ха-ха!.. Ха-ха!

— Да, да! Никто этого не говорил, я — первый... Просто, сидеть дома и хотя бы ковырять в носу и смотря на закат солнца...

3) «Счастье в усилии», говорит молодость. «Счастье в покое», говорит смерть.

«Все преодолеть», говорит молодость.

«Да, но все кончится», говорит смерть. (Эйдкунен — Берлин, вагон).

Текст Розанова вступает в диалог и с другими текстами. Для структуры произведения характерны развернутые цепочки межтекстовых связей, образуемых прежде всего цитатами и реминисценциями. Неатрибутированные цитаты часто свободно ассимилируются авторским словом, а «точечные цитаты» (имена литературных персонажей) служат формой обобщения и способом образной характеристики: ...Второй был «Тентетников», просто гревший на солнце брюшко...; Я вечный Обломов.

Отличительным признаком структуры «Уединенного», как и других произведений Розанова, является полицитатность: цитаты не столько отсылают этот текст к отдельным «чужим» произведениям, сколько соотносят его с типологическими особенностями Целых художественных систем (например, русского классицизма, Некрасова, Салтыкова-Щедрина) и нехудожественных текстов русской словесности в целом (включая и «тексты» биографии, поведения писателей). Эта форма межтекстовых связей в дальнейшем получит развитие в русской литературе, особенно в конце XX в.

Диалогизированный и экспрессивно расчлененный текст «Уединенного» характеризуется стилистической оппозицией. Это противопоставление разговорных конструкций книжным. С одной стороны, в тексте, как уже отмечалось, используются разговорные синтаксические построения. Это, например, предложения с постпозитивной частицей то, полипредикативные конструкции с ослабленными синтаксическими связями и размытыми отношениями, предложения, включающие в свой состав субстантивированные глагольные формы или сочетания и, следовательно, характеризующиеся ненормативной сочетаемостью, неполные предложения с опущенным предикатом, ср.:

Ах, люди: — пользуйтесь каждым-то вечерком, который выйдет ясным. Скоро жизнь проходит, пройдет, и тогда скажете «Насладился бы», а уж нельзя: боль есть, грусть есть, «некогда»! Нумизматика — хорошо и! нумизматику; книга — пожалуй, и книгу; В России вся собственность! выросла из «выпросил» или «подарил» или «кого-нибудь обобрал».

Разговорные синтаксические построения в «Уединенном» воссоздают образ человека «частного», «субъективного», стремящегося к максимальной полноте выражения, но пренебрегающего стандартными способами оформления мысли. Отсюда — тенденция к высвобождению синтаксически связанных слов, использование свернутых синтаксических построений, восходящих к разговорной речи, акцентирование отдельных компонентов высказывания, общая «раскованность» синтаксических связей, приводящая в ряде случаев к ненормативным, нестандартным построениям, например: Рок Горького — что он попал в славу, в верхнее положение; Я похож на младенца в утробе матери, но которому вовсе не хочется родиться.

С другой стороны, в тексте «Уединенного» столь же последовательно используются книжные синтаксические конструкции. Это Прежде всего предложения с настоящим гномическим, т.е. с формой сказуемого, которая имеет временной план постоянного признака. Эти конструкции с обобщающим значением оформляют афоризмы, сентенции и парадоксы Розанова: Кто любит русский народ — не может не любить церкви; Судьба бережет тех, кого она лишает славы; Печать — пулемет, из которого стреляет идиотический унтер.

Фрагменты-афоризмы взаимодействуют в тексте «Уединенного» с особыми ритмизированными построениями, имеющими строфическую форму. Такие фрагменты текста близки к стихотворениям в прозе:

Усиление стихового начала проявляется также в актуализации звуковых повторов, «сцепляющих» фрагмент, в широком использовании цитат из поэтических произведений, пронизывающих текст «Уединенного». Размывание жанровых границ, границ между художественным текстом и «домашней» речью сочетается с разрушением границ между стихом и прозой. «В условиях малого абсолютного объема фрагментов актуализируется вертикальный ритм, не свойственный прозаическим структурам».

Синтаксические контрасты дополняются в «Уединенном» контрастами лексико-семантическими. Максимальная расчлененность текста оборачивается его внутренней целостностью и стройностью, автокоммуникация сочетается с активным диалогом с внутренним и внешним адресатом, субъективность частных записей — с обобщениями разного типа, разговорные синтаксические средства взаимодействуют с книжными построениями, с собственно прозаическими фрагментами объединяются ритмизированные фрагменты со строфической формой, лирическая экспрессия дополняется риторической, высокое совмещается с низким, бытовым и «домашним». Так возникает текст совершенно новой формы, которую сам В. В. Розанов определял как «форму Адама»: «Это форма и полная эгоизма и без — эгоизма... Для крупного и мелкого есть достигнутый предел вечности... И он заключается просто в том, чтобы "река текла как течет", чтобы "было все как есть". Без выдумок. Но "человек вечно выдумываете". И вот тут та особенность, что и "выдумки" не разрушают истины факта: всякая греза, пожелание, паутинка мысли войдет. Это нисколько не "Дневник" и не "мемуары" и не "раскаянное признание": именно и именно — только "листы..."»/

Дискретность структуры текста, ослабление связей между его фрагментами соотносятся со сквозными образами произведения — образами уединения и одиночества, тесно связанными между собой:

Страшное одиночество за всю жизнь. С детства. Одинокие души суть затаенные души.

Одному лучше — потому, что, когда один, — я с Богом.

Если уединение — сознательный выбор повествователя, то одиночество — его постоянное внутреннее состояние, которое проявляется не только в разрыве связей с другими, но и «в стремлении Я к бесконечно удаленному от Я».

«Уединенное», открывающее автобиографическую трилогию Розанова, отражает новый в литературе подход к самовыражению и самоинтерпретации. Образ Я создается не посредством последовательного жизнеописания, не характеристикой поступков, а фиксацией отдельных мыслей, передачей «индивидуальности умонастроения». История жизни заменяется развернутой авторефлексией, открывающей текучесть, многомерность и неисчерпаемость «я». Идентичность же личности подчеркивается самооценками, часто образными:

Никакого интереса к реализации себя, отсутствие всякой внешней энергии, «воли к бытию». Я — самый нереализующийся человек.

Странник, вечный странник и везде только странник (Луга — Петерб., вагон; о себе).

Розанов отвергает традиционно заданную связность описания жизненного пути — ей противопоставляются прерывистость и подвижность отдельных «записей», включающих воспоминания, размышления и оценки. Синтаксическая организация, к которой Розанов впервые обратился в «Уединенном», обусловила свободу формы и ассоциативную «раскованность» текста и открыла новые выразительные возможности для художественной и документальной прозы. Структура этого произведения предвосхищает развитие фрагментарного дискурса в литературе XX в. с присущими ему признаками прерывистости, семантической противоречивости, ненормативности и пермутации (возможной взаимозаменяемости частей).

Вопросы и задания

2. Охарактеризуйте композиционное членение текста.

3. Определите принципы выделения глав и подглавок в структуре текста.

4. Проанализируйте их заглавия. Образуют ли они систему?

5. Выделите сквозные образы текста, определяющие его цельность.

II. 1. Прочитайте рассказ Л. Петрушевской «Смысл жизни», входящий в цикл «Реквием». В чем особенность его архитектоники?

2. Выделите смысловые части в тексте рассказа. Объясните отсутствие композиционно-синтаксического членения текста (деления его на абзацы).

3. Охарактеризуйте когезию и когерентность текста.

4. Проанализируйте семантическую композицию рассказа. В чем ее особенности?

5. Рассмотрите контекстуально-вариативное членение текста. Как сочетаются контексты, содержащие речь повествователя и «чужую» речь? Как соотносятся объемно-прагматическое и концептуально-вариативное членение текста?