Слово «метаморфозы» значит «превращения». Было
очень много древних мифов, которые кончались превращениями героев — в
реку, в гору, в животное, в растение, в созвездие. Поэт Овидий
попробовал собрать все такие мифы о превращениях, которые он знал; их
оказалось больше двухсот. Он пересказал их один за другим, подхватывая,
переплетая, вставляя друг в друга; получилась длинная поэма под
заглавием «Метаморфозы». Начинается она с сотворения мира — ведь когда
Хаос разделился на Небо и Землю, это уже было первое в мире превращение.
А кончается она буквально вчерашним днем: за год до рождения Овидия в
Риме был убит Юлий Цезарь, в небе явилась большая комета, и все
говорили, что это вознеслась на небеса душа Цезаря, который стал богом, —
а это тоже не что иное, как превращение.
Так движется поэма от древнейших к новейшим
временам. Чем древнее — тем величавее, тем космичнее описываемые
превращения: мировой потоп, мировой пожар. Потоп был наказанием первым
людям за их грехи — суша стала морем, прибой бил в маковки гор, рыбы
плавали меж древесных ветвей, люди на утлых плотах умирали от голода.
Только двое праведников спаслись на двухвершинной горе Парнасе — праотец
Девкалион и жена его Пирра. Схлынула вода, открылся пустынный и
безмолвный мир; со слезами они взмолились богам и услышали ответ:
«Материнские кости мечите себе за спину!» С трудом они поняли: общая
мать — Земля, кости ее — камни; они стали метать каменья через свои
плечи, и за спиною Девкалиона из этих камней вырастали мужчины, а за
спиною Пирры — женщины. Так явился на земле новый человеческий род.
А пожар был не по воле богов, а по дерзости
неразумного подростка. Юный Фаэтон, сын Солнца, попросил отца: «Мне не
верят, что я твой сын: дай же мне проскакать по небу в твоей золотой
колеснице от востока до закатав «Будь по-твоему, — ответил отец, — но
берегись: не правь ни вверх, ни вниз, держись середины, иначе быть
беде!» И пришла беда: на высоте у юноши закружилась голова, дрогнула
рука, кони сбились с пути, в небе шарахнулись от них и Рак и Скорпион,
на земле запылали горные леса от Кавказа до Атласа, закипели реки от
Рейна до Ганга, ссохлось море, треснула почва, свет пробился в черное
царство Аида, — и тогда сама старая Земля, вскинув голову, взмолилась
Зевсу: «Хочешь сжечь — сожги, но помилуй мир, да не будет нового Хаоса!»
Зевс грянул молнией, колесница рухнула, а над останками Фаэтона
написали стих: «Здесь сражен Фаэтон: дерзнув на великое, пал он».
Начинается век героев, боги сходят к смертным,
смертные впадают в гордыню. Ткачиха Арахна вызывает на состязание
богиню Афину, изобретательницу тканья, У Афины на ткани — олимпийские
боги, Посейдон творит для людей коня, сама Афина — оливу, а по краям —
наказания тех, кто посмел равняться с богами: те обращены в горы, те в
птиц, те в ступени храма. А у Арахны на ткани — как Зевс обернулся
быком, чтоб похитить одну красавицу, золотым дождем для другой, лебедем
для третьей, змеем для четвертой; как Посейдон превращался и в барана, и
в коня, и в дельфина; как Аполлон принимал вид пастуха, а Дионис —
виноградаря, и еще, и еще. Ткань Арахны не хуже, чем ткань Афины, и
Афина казнит ее не за работу, а за кощунство: превращает ее в паука,
который висит в углу и вечно ткет паутину. «Паук» по-гречески —
«арахна».
Зевсов сын, Дионис-виноградарь, чудотворцем идет по
свету и дарит людям вино. Врагов своих он наказывает: корабельщики,
перевозившие его через море, решили похитить такого красавца и продать
в рабство — но корабль их останавливается, пускает корни в дно, плющ
обвивает мачту, с парусов повисают гроздья, а разбойники изгибаются
телом, покрываются чешуей и дельфинами прыгают в море. А друзей своих он
одаряет чем угодно, но не всегда они просят разумного. Жадный царь
Мидас попросил: «Пусть все, чего я коснусь, становится золотом!» — и вот
золотой хлеб и мясо ломают ему зубы, а золотая вода льется в горло
расплавленным металлом. Простирая чудотворные руки, он молит: «Ах,
избавь меня от пагубного дара!» — и Дионис с улыбкой велит: «Вымой руки в
реке Пактоле». Сила уходит в воду, царь снова ест и пьет, а река
Пактол с тех пор катит золотой песок.
Не только юный Дионис, но и старшие боги появляются
меж людей. Сам Зевс с Гермесом в облике странников обходят людские
села, но грубые хозяева гонят их от порогов. Только в одной бедной
хижине приняли их старик и старуха, Филемон и Бавкида. Гости входят,
пригнув головы, присаживаются на рогожу, перед ними столик с хромой
ножкой, подпертой черепком, вместо скатерти его доску натирают мятой, в
глиняных мисках — яйца, творог, овощи, сушеные ягоды. Вот и вино,
смешанное с водой, — и вдруг хозяева видят: чудо — сколько ни пьешь, оно
не убывает в чашах. Тут они догадываются, кто перед ними, и в страхе
молят: «Простите нас, боги, за убогий прием». В ответ им хижина
преображается, глинобитный пол становится мраморным, кровля вздымается
на колоннах, стены блещут золотом, а могучий Зевс говорит: «Просите,
чего хотите!» «Хотим остаться в этом вашем храме жрецом и жрицею, и как
жили вместе, так и умереть вместе». Так и стало; а когда пришел срок,
Филемон и Бавкида на глазах друг у друга обратились в дуб и липу,
только и успев молвить друг другу «Прощай!».
А меж тем век героев идет своим чередом. Персей
убивает Горгону, превращающую в камень взглядом, и когда кладет ее
отсеченную голову ниц на листья, то листья обращаются в кораллы. Ясон
привозит из Колхиды Медею, и та превращает его дряхлого отца из
старика в молодого. Геракл бьется за жену с речным богом Ахелоем, тот
оборачивается то змеем, то быком — и все-таки побежден. Тесей входит в
критский Лабиринт и убивает там чудовищного Минотавра; царевна Ариадна
дала ему нить, он протянул ее за собою по путаным коридорам от входа до
середины, а потом нашел по ней дорогу обратно. Эту Ариадну отнял у
Тесея и сделал своею женою бог Дионис, а венчик с ее головы он вскинул в
небо, и там он засветился созвездием Северной Короны.
Строителем критского Лабиринта был умелец афинянин
Дедал, пленник грозного царя Миноса, сына Зевса и отца Минотавра. Дедал
томился на его острове, но бежать не мог: все моря были во власти
Миноса. Тогда он решил улететь по небу: «Всем владеет Минос, но воздухом
он не владеет!» Собрав птичьи перья, он скрепляет их воском, вымеряет
длину, выверяет изгиб крыла; а мальчик его Икар рядом то лепит комочки
воска, то ловит отлетающие перышки. Вот уже готовы большие крылья для
отца, маленькие для сына, и Дедал учит Икара: «Лети мне вслед, держись
середины: ниже возьмешь — от брызг моря отяжелеют перья; выше возьмешь —
от жара солнца размякнет воск». Они летят; рыбаки на берегах и пахари
на пашнях вскидывают взгляды в небо и замирают, думая, что это вышние
боги. Но опять повторяется участь Фаэтона: Икар радостно забирает ввысь,
тает воск, рассыпаются перья, голыми руками он хватает воздух, и вот
уже море захлестывает его губы, взывающие к отцу. С тех пор это море
называется Икарийским.
Как на Крите был умельцем Дедал, так на Кипре был
умельцем Пигмалион. Оба они были ваятелями: про Дедала говорили, что его
статуи умели ходить, про Пигмалиона — будто его статуя ожила и стала
ему женой. Это была каменная девушка по имени Галатея, такая прекрасная,
что Пигмалион сам в нее влюбился: ласкал каменное тело, одевал,
украшал, томился и наконец взмолился к богам:
«Дайте мне такую жену, как моя статуя!» И богиня
любви Лфродита откликнулась: он касается статуи и чувствует мягкость и
тепло, он целует ее, Галатея раскрывает глаза и разом видит белый свет и
лицо влюбленного. Пигмалион был счастлив, но несчастны оказались его
потомки. У него родился сын Кинир, а у Кинира дочь Мирра, и эта Мирра
кровосмесительной любовью влюбилась в своего отца. Боги в ужасе
обратилиее в дерево, из коры которого, как слезы, сочится душистая
смола, до сих пор называемая миррою. А когда настало время родить,
дерево треснуло, и из трещины явился младенец по имени Адонис. Он вырос
таким прекрасным, что сама Афродита взяла его себе в любовники. Но не к
добру: ревнивый бог войны Арес наслал на него на охоте дикого вепря,
Адонис погиб, и из крови его вырос недолговечный цветок анемон.
А еще у Пигмалиона был то ли правнук, то ли
правнучка, по имени то ли Кенида, то ли Кеней. Родилась она девушкой, в
нее влюбился морской Посейдон, овладел ею и сказал: «Проси у меня чего
угодной Она ответила: «Чтоб никто меня больше не мог обесчестить, как
ты, — хочу быть мужчиной!» Начала эти слова женским голосом, кончила
мужским. А в придачу, радуясь такому желанию Кениды, бог дал ее мужскому
телу неуязвимость от ран. В это время справлял многолюдную свадьбу царь
племени лапифов, друг Тесея. Гостями на свадьбе были кентавры,
полулюди-полулошади с соседних гор, дикие и буйные. Непривычные к вину,
они опьянели и набросились на женщин, лапифы стали защищать жен,
началась знаменитая битва лапифов с кентаврами, которую любили
изображать греческие скульпторы. Сперва в свадебном дворце, потом под
открытым небом, сперва метали друг в друга литыми чашами и алтарными
головнями, потом вырванными соснами и глыбами скал. Тут-то и показал
себя Кеней — ничто его не брало, камни отскакивали от него, как град от
крыши, копья и мечи ломались, как о гранит. Тогда кентавры стали
забрасывать его стволами деревьев: «Пусть раны заменятся грузом!» —
целая гора стволов выросла над его телом и сперва колебалась, как в
землетрясении, а потом утихла. И когда битва кончилась и стволы
разобрали, то под ними лежала мертвая девушка Кенида,
Поэма близится к концу: про битву лалифов с
кентаврами рассказывает уже старый Нестор в греческом лагере под Троей.
Даже Троянская война не обходится без превращений. Пал Ахилл, и тело
его вынесли из битвы двое: мощный Аякс нес его на плечах, ловкий Одиссей
отражал наседающих троянцев. От Ахилла остался знаменитый доспех,
кованный Гефестом: кому он достанется? Аякс говорит: «Я первый пошел на
войну; я сильнейший после Ахилла; я лучший в открытом бою, а Одиссей —
лишь в тайных хитростях; доспех — мне!» Одиссей говорит: «Зато лишь я
собрал греков на войну; лишь я привлек самого Ахилла; лишь я удержал
войско от возврата на десятый год; ум важней, чем сила; доспех — мне!»
Греки присуждают доспех Одиссею, оскорбленный Аякс бросается на меч, и
из крови его вырастает цветок гиацинт, на котором пятнышки складываются в
буквы «AI» — скорбный крик и начало Аяксова имени.
Троя пала, Эней плывет с троянскими святынями на
запад, на каждой своей стоянке он слышит рассказы о превращениях,
памятные в этих дальних краях. Он ведет войну за Лаций, потомки его
правят в Альбе, и оказывается, что окрестная Италия не менее богата
сказаниями о превращениях, чем Греция. Ромул основывает Рим и возносится
в небеса — сам превращается в бога; семь столетий спустя Юлий Цезарь
спасет Рим в гражданских войнах и тоже вознесется кометою — сам
превратится в бога. А покамест преемник Ромула, Нума Помпилий, самый
мудрый из древних римских царей, слушает речи Пифагора, самого мудрого
из греческих философов, и Пифагор объясняет ему и читателям, что же
такое превращения, о которых сплетались рассказы в столь длинной поэме.
Ничто не вечно, — говорит Пифагор, — кроме одной
лишь души. Она живет, неизменная, меняя телесные оболочки, радуясь
новым, забывая о прежних. Душа Пифагора жила когда-то в троянском герое
Евфорбе; он, Пифагор, это помнит, а люди обычно не помнят. Из людских
тел душа может перейти и в тела животных, и птиц, и опять людей; поэтому
мудрый не станет питаться мясною пищей.
«Словно податливый воск, что в новые лепится формы,
Не пребывает одним, не имеет единого вида,
Но остается собой, — так точно душа, оставаясь
Тою же, — так говорю! — переходит в различные плоти».
А всякая плоть, всякое тело, всякое вещество
изменчиво. Все течет: сменяются мгновенья, часы, дни, времена года,
возрасты человека. Земля истончается в воду, вода в воздух, воздух в
огонь, и снова огонь уплотняется в грозовые тучи, тучи проливаются
дождем, от дождя тучнеет земля. Горы были морем, и в них находят морские
раковины, а море заливает когда-то сухие равнины; иссыхают реки и
пробиваются новые, острова откалываются от материка и срастаются с
материком. Троя была могуча, а нынче в прахе, Рим сейчас мал и слаб, а
будет всесилен: «В мире ничто не стоит, но все обновляется вечно».
Вот об этих вечных переменах всего, что мы видим в мире, и напоминают нам старинные рассказы о превращениях — метаморфозах. |