Так сложилось, что авторов, исполняющих свои песни, в авторской песне
стали называть бардами. Явилось это результатом того, что последователи
авторской песни, пытаясь осмыслить ее суть, искали исторические аналоги
своего движения, в том числе среди средневековых бардов, менестрелей,
миннезингеров. Пробовали в среде авторской песни применять и слово
«менестрель», но оно не прижилось. Однако проводить аналогию между
кельтскими бардами и бардами авторской песни было бы слишком смело и
необоснованно. Это станет понятно каждому, кто внимательно ознакомится с
литературой о кельтах, где есть изложение вопроса о бардах. Например,
как пишут А. и Б. Рис в своей книге «Наследие кельтов», первоначальное
значение слова «бард» было «певец хвалы», то есть певец, воспевающий
исторические события, подвиги героев и правителей. Правда, позднее они
стали писать и хулительные песни. Что же до бардов авторской песни, они
воспевали прежде всего внутренний духовно-нравственный смысл событий, а
не их внешнюю достоверность (хотя и это было). И правителей они отнюдь
не восхваляли, да и вообще занимались ими мало, за исключением разве что
Сталина. Скорее их критике подвергалась сама лицемерная суть
тоталитарного режима. Далее, кельтские барды не имели права
слагать высшие песни — этим занимались филиды и друиды. Для бардов
существовало несколько разрядов, каждому из которых позволялось
пользоваться определенными поэтическими размерами. Своему искусству они
учились в специальных школах от 9 до 12 лет. Нельзя сказать,
чтобы в авторской песне барды не имели права сочинять песни на какие-то
темы, если только они сами на это осмеливались. Поэтическими же
размерами барды авторской песни пользовались любыми по своему
усмотрению. Строгой системы обучения в авторской песне так и не
было создано, да к этому и не стремились. Обучение было стихийным и
эпизодическим, полностью зависело от личного устремления к
самообразованию и самосовершенствованию. Семинары авторской песни
никогда не составляли стройной системы обучения и проводились от случая к
случаю. Итак, как видим, кельтские барды и барды авторской песни имеют
весьма малое сходство. Если и следует искать происхождение слова
«бард» в авторской песне, то скорее в русском его понимании, как
трактует современный словарь иностранных слов русского языка: «в
торжественном стиле речи — поэт (переносное значение)». Так в ответе
декабристов поэту Александру Пушкину: Но будь спокоен, бард, цепями, Своей судьбой гордимся мы. Поэт,
то есть познающий высшую правду, красоту, любовь, воплощающий ее в
слове и через слово несущий другим, является пророком возвещающим о
высшей правде, которую он знает. Так в стихотворении Пушкина «Пророк»: Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей!.. Не
случайно именно название «поэт» так утверждали по отношению к себе
Булат Окуджава и Владимир Высоцкий. Их устремления были высоки. Назначение
поэзии — служить высшему, устремляя человека к изначальной вечной
гармонии — звучит и в стихах поэтов серебряного века. Так у Марины
Цветаевой: В черном небе слова начертаны И ослепли глаза прекрасные… И не страшно нам ложе смертное, И не сладко нам ложе страстное. В поте пишущий, в поте пашущий, Нам знакомо иное рвение: Светлый огонь, над кудрями пляшущий — Дуновение вдохновения! Вместе
с тем в поэзии находит выражение сознание силы, мощи словесной
гармонии. Так у Владимира Маяковского в стихотворении «Разговор с
фининспектором»: Поэзия — та же добыча радия. В граммы добыча, в год труды. Изводишь единого слова ради Тысячи тонн словесной руды. Но как испепеляюще слов этих жжение Рядом с тлением слова-сырца. Эти слова приводят в движение Тысячи лет миллионов сердца. В
стихотворении Николая Гумилева «Слово» дано видение мощи гармонической
силы слова и неумения большинства людей пользоваться ею. В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо Свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города. И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к Луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в тишине. А для низкой жизни были числа, Как домашний подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает. Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число. Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог, И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово — это Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова. Конечно,
эта великая сила гармонии слова должна быть познана новыми поэтами и
направлена не к злу, а ко благу людей, своего народа, всего
человечества. Итак, из всего вышесказанного: поэт-бард —
человек, познающий высшую правду, красоту, любовь и выражающий, несущий
их в слове другим. |