Роман Замятина «Мы», написанный в 1921—22 годах, впервые опубликован на английском языке в 1924 году в Нью-Йорке, впервые на русском языке — там же, в 1952 году. В нашей стране роман увидел светлишь в 1988 году в 4—5 номерах журнала «Знамя». История романа драматична, так же как и судьба его автора.

В 1920 году Е.И. Замятин написал роман «Мы», который сам определил как свое «самое шуточное и самое серьезное» произведение, даже отдаленно не подозревая, какой нешуточной серьезностью обернется оно для его человеческой и писательской судьбы. Но еще поразительнее оказалась судьба самого романа. Он, как тень в романтической сказке, отделился от своего создателя, зажил самостоятельной жизнью, а когда столкнулся с хозяином — уничтожил его, вначале — физически, потом — творчески: в истории литературы Е.И. Замятин остался прежде всего (если не только) как автор романа «Мы». Как будто само название, освободившись от условных кавычек, отомстило бунтарю-одиночке, всей мощью организованного коллектива обрушившись на ничем не защищенное замятинское «я».

В 1924 году непонятным (и, кстати, до сих пор не установленным) путем рукопись «Мы» попадает в Америку, переводится на английский и публикуется.

В 1927-м — тоже неведомо как — появляется чешский перевод, и вскоре русский эмигрантский журнал «Воля России» делает обратный перевод — с чешского на русский — и печатает роман на своих страницах.

В 1929 году появляется французский перевод. В том же году в России вокруг Е. Замятина вспыхивает грандиозный политический скандал — один из первых признаков уже приближающихся политических процессов 30-х годов, — но, как ни странно, не в связи с переводами на европейские языки, но исключительно по причине публикации в эмигрантском издании. Скандал не угасает до 1932 года, когда Е.И. Замятин пишет письмо Сталину с просьбой об эмиграции. Просьба была удовлетворена. С 1932 года Е.И. Замятин жил в Париже, где и умер в 1937 году.

Роман между тем продолжает жить, огромный интерес к нему появился в 80-е годы и не ослабевает до сегодняшнего дня.

О чем этот роман?

— это роман о великом техническом прогрессе, достигнутом на Земле,

— это роман о счастье, каким его представляют люди в 28-м веке,

— это роман о бездуховном обществе,

— это роман о любви и предательстве,

— это роман о тоталитаризме,

— это роман о свободе и несвободе человека, о его праве на выбор.

Конечно, те из критиков, кто увидел в картине будущего, созданной Замятиным, только злую карикатуру на социальное устройство, задуманное большевиками, были не правы. Иначе не читался бы этот роман с интересом сейчас. Значение его более широкое, всеобъемлющее.

Жанр романа диктовал выбор сюжетного приема, особенности композиции. В чем они заключаются? Повествование представляет собою записи-конспект строителя космического корабля (в наше время его назвали бы главным конструктором). Он рассказывает о том периоде своей жизни, который позже сам определит как болезнь. Каждая запись (их в романе 40) имеет свой заголовок, состоящий из нескольких предложений. Интересно проследить, что обычно первые предложения обозначают микротему главы, а последнее дает выход на ее идею: «Колокол. Зеркальное море. Мне вечно гореть», «Желтое. Двухмерная тень. Неизлечимая душа», «Авторский долг. Лед набухает. Самая трудная любовь».

Главный герой романа — математик, видимо выдающийся ученый. Не случайно он — строитель «Интеграла», его главный конструктор.

Роман «Мы» насыщен математическими понятиями. Символической оказывается формула V-I, она наполнена для героя глубоким личностным содержанием. Это так называемое I — «мнимое число», «мнимая единица». Ось «мнимых чисел» перпендикулярна оси простых чисел. Вместе они образуют плоскость, операции на которой поднимают намного планку возможностей математического анализа. Это своего рода революция в математике... Мир, где правила прямая, стал миром многомерного пространства...

Единое Государство живет в мире действительных чисел. Избрание У в качестве девиза восстания предполагает выход Государства в многомерное пространство.

Корень из минус единицы оказывается корнем, из которого тянется к свету нечто смутное, напоминающее человеческую душу.

Интересно наблюдение Н. Струве за «ключевым шифром романа — числом 13»: «Число 13, с древнейших времен, означает... неблагополучие, нарушение... оно эксцентрический элемент, отделенный от общего порядка и от естественных ритмов вселенной. Оно восстает против общих законов во имя личности, взрывает установившиеся в мире отношения... Число 13 вступает в борьбу с устоявшимся богом-государством».

Н. Струве доказывает свои выводы анализом цифровой символики:

а) негрогубый поэт носит имя R-13;

б) имя главного героя Д-503 в сумме своих элементов также составляет 13, т.к. Д — пятая буква русского алфавита;

в) двойной агент S-4711 также связан с этим числом (по сумме цифр, составляющих его имя);

г) имя женщины, которая сыграла огромную роль в жизни Д-503, — 1-330. Если первый символ считать не латинской буквой, а цифрой, получается 1330;

д) первую встречу она назначает Строителю Интеграла в аудиториуме 112(1 + 12), а затем проникает в аудиторию номер 13;

е) «Число 13 входит и в построение романа: им отсчитывается ход действия», — замечает Н. Струве. В 13 записи Д-503 впервые не пойдет на работу. Затем в 26 записи — через 13 глав — заговорщики впервые выступают против установленного порядка, нарушая единодушное голосование в День Единогласия;

ж) еще через 13 глав — в 39 записи — главный герой в беседе со своим соседом задается вопросом: а что же там, где кончается конечная вселенная?

Сама постановка вопроса говорит об ограниченности всякой идеологии и о бесконечности развития человеческой свободы. Цифрами Е.И. Замятин попирает власть цифр же и рационально-математического мышления.

 Что является предметом изображения Замятиным в романе «Мы»?  Далекое будущее, XXVIII век. Казалось бы, утопическое государство, где все люди счастливы всеобщим «математически безошибочным счастьем». О гармонии люди мечтали всегда, человеку свойственно заглядывать в будущее. До XX века это будущее обычно представлялось прекрасным. Со времен долитературных фантазия работала в основном в направлении «технического усовершенствования» мира (ковры-самолеты, золотые яблочки, сапоги-скороходы и т. п.).  Для чего изображается это далекое будущее?

Замятин почти не дает воли своей инженерно-технической фантазии. Он прогнозирует не столько пути развития техники, покорения и преобразования природы, сколько пути развития человека, человеческого общества. Его интересуют проблемы взаимоотношений личности и государства, индивидуальности и коллектива. Прогресс знания, науки, техники — это еще не прогресс человечества. «Мы» — не мечта, а проверка состоятельности мечты, не утопия, а антиутопия.

Исторический путь человечества непрямолинеен, часто это хаотическое движение, в котором трудно уловить истинное направление. Вспомним представления Л. Н. Толстого о движущих силах истории в романе «Война и мир».

После 1917 года была сделана попытка «выпрямить» эту запутанную нить истории. И Замятин проследил логический путь этой прямой линии, которая ведет к Единому Государству. И вместо идеального, справедливого, гуманного и счастливого общества, о котором мечтали поколения социалистов-романтиков, обнаруживает бездушный казарменный строй, в котором обезличенные «нумера» «интегрированы» в послушное и пассивное «мы», слаженный неодушевленный механизм.

В Едином Государстве все разумно, все учтено, все подчинено одной цели.  Наверху — Благодетель — глава государства, Бюро Хранителей — полицейская система, Часовая Скрижаль — «сердце и пульс Единого Государства», Зеленая Стена — нерушимая граница; есть и искусство, и наука, предусмотрены и «личные часы». Но музыка выпускается на Музыкальном Заводе («механический марш»), литература производится в Институте Государственных Поэтов и Писателей, журналистика подменяется Государственной Газетой, наука — Единой Государственной Наукой (Запись 12-я). «Сексуальное право» заменяет любовь: «всякий из нумеров имеет право — как на сексуальный продукт — на любой нумер». Дети растут на Детско-воспитательном Заводе.

Единое Государство подчиняет себе все; все предусматривает и оставляет под своим контролем то, что полезно, разумно. Остальное беспощадно уничтожается: «Я лично не вижу в цветах ничего красивого — как и во всем, что принадлежит к дикому миру, давно изгнанному за Зеленую Стену. Красиво только разумное и полезное: машины, сапоги, формулы, пища и проч.» (Запись 9-я). «Нет счастливее цифр, живущих по стройным вечным законам таблицы умножения. Ни колебаний, ни заблуждений. Истина — одна, и истинный путь — один; и эта истина — дважды два, и этот истинный путь — четыре». (Запись 12-я).

Заветная мечта Д-503 — «проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение», «разогнуть дикую кривую», потому что линия Единого Государства — это прямая — мудрейшая из линий».

Формула счастья математически точна: «Государство (гуманность) запрещало убить насмерть одного и не запрещало убивать миллионы наполовину. Убить одного, т. е. уменьшить сумму человеческих жизней на 50 лет, — это преступно, а уменьшить сумму на 50 миллионов лет — это не преступно. Ну, разве не смешно?» (Запись 3-я). Вспомним Достоевского, «Преступление и наказание», разговор офицера со студентом: одна ничтожная старуха — и тысячи молодых жизней: «Да тут арифметика!». Анонимный персонаж «Записок из подполья» Достоевского восстает против математики, унижающей его человеческое достоинство и лишающей его своей воли: «Эх, господа, какая уж тут своя воля будет, когда дело доходит до таблички и до арифметики, когда будет одно только дважды два четыре в ходу? Дважды два и без моей воли четыре будет. Такая ли своя воля бывает!»

Идеал жизненного поведения — «разумная механистичность», все выходящее за ее пределы — «дикая фантазия», а «припадки «вдохновения» — неизвестная форма эпилепсии». Самая болезненная из фантазий — свобода. Понятие свободы извращено, вывернуто наизнанку: «Откуда было взяться государственной логике, когда люди жилив состоянии свободы, т. е. зверей, обезьян, стада» (Запись 3-я). «Корень зла» — в способности человека на фантазию, то есть свободную мысль.

Этот корень надо выдернуть — и проблемы решены. Совершается Великая Операция по прижиганию центра фантазии (Запись 40-я): «Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты». Душа — это «болезнь».

Духовности, гуманности оказывается парадоксально противопоставленной наука. Система научной этики основана «на вычитании, сложении, делении, умножении»; «Единая Государственная наука ошибаться не может» (Запись 3-я).

Герой Замятина, Д-503, математик, боготворящий «квадратную гармонию», проходит путь от абсолютной уверенности в правильности «мудрейшей из линий» через сомнения к вере в торжество «разума»: «Разум должен победить». Правда, эта заключительная фраза романа записана после Великой Операции над его мозгом, прижигания «жалкого мозгового узелка», отвечающего за фантазию (что и делало его человеком).

Проблема ответственности науки и людей науки перед обществом, отдельным человеком остро встала уже в середине XX века. Вспомним хотя бы экологические проблемы, проблему использования атомной энергии (и академика Сахарова), проблему клонирования.

Государство вмешивается в строение личности, в ход ее творческой деятельности, подчиняет себе эмоциональную сферу. «Я» перестает существовать как таковое — оно становится лишь органической клеточкой «мы», составляющей толпы.

Единственное, что противостоит обезличиванию человека в романе, - это Любовь. Непризнаваемая Д-503, неосознанная им любовь к 1-330, постепенно пробуждает личность героя, его «я». Любовь к нему О-90 дает надежду на будущее — ребенок О-90 и Д-503 оказывается за Зеленой Стеной и вырастет свободным.

Так в чем же смысл названия романа Замятина?  В названии романа отражена главная проблема, волнующая Замятина: что будет с человеком и человечеством, если его насильно загонять в «счастливое будущее». «Мы» можно понимать как «я» и «другие». А можно как безликое, сплошное, Однородное нечто: масса, толпа, стадо.

Вопрос «что такое мы?» переходит из записи в запись: «мы так одинаковы» (Запись 1-я), «мы — счастливейшее среднее арифметическое» (Запись 8-я), «мы победим» (Запись 40-я). Индивидуальное сознание героя растворяется в «коллективном разуме» масс.

В годы написания Замятиным романа вопрос о личности и коллективе стоял очень остро. У пролетарского поэта В. Кириллова есть стихотворение с таким же названием — «Мы»:

Мы несметные, грозные легионы Труда.

Мы победители пространства морей, океанов и суши...

Все — мы, во всем — мы, мы пламень и свет побеждающий,

Сами себе Божество, и Судья, и Закон.

Вспомним блоковское: «Мы очищаем место бою стальных машин, где дышит интеграл, с монгольской дикою ордою!» («Скифы»).

В 1920 году Маяковский написал поэму «150 000 000». Его имя демонстративно отсутствует на обложке — он один из этих миллионов: «Партия — рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак»; «Единица! Кому она нужна?!... Единица — вздор, единица — ноль...», «Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слезы из глаз».

В письме к художнику Юрию Анненкову, которое тот назвал очень метко и точно — «кратчайшим шуточным конспектом романа «Мы», Замятин с неподражаемым юмором отмечал: «Дорогой мой Юрий Анненков! Ты прав Техника — всемогуща, всеведуща, всеблаженна. Будет время, когда во всем — только организованность, когда человек и природа — обратятся в формулу, в клавиатуру.

И вот — я вижу, это блаженное время. Все симплифицировано. В архитектуре допущена только одна форма — куб. Цветы? Они нецелесообразны, это красота — бесполезная: их нет. Деревьев тоже. Музыка — это, конечно, только звучащие Пифагоровы штаны. Из произведений древней эпохи в хрестоматию вошло только Расписание железных дорог.

Люди смазаны машинным маслом, начищены и точны, как шестиколесный герой расписания. Уклонение от норм называют безумием. А потому уклоняющихся от норм Шекспиров, достоевских и Скрябиных завязывают в сумасшедшие рубахи и сажают в пробковые изоляторы. Детей изготовляют на фабриках — сотнями, в оригинальных упаковках, как патентованные средства; раньше, говорят, это делали каким-то кустарным способом...

Дорогой мой друг! В этой целесообразной, организованной и точнейшей вселенной тебя укачало бы в полчаса».

 Символика цвета в романе.

Цвет упоминается почти на каждой странице романа, однако, несмотря на множество цветных деталей, красок в описании немного, они повторяются.

Повторяющийся цвет, как и графическая форма, получает определенное содержание, становится символом.

Желтый цвет в романе играет роль символа иррационального в человеке (желтое старинное платье 1-330, ее золотые зрачки, «желтый Будда» в Древнем Доме и др.). Вместе с тем в романе можно найти примеры и обратного: все официальные надписи в городе сделаны золотыми буквами, все граждане на груди носят золотые бляхи с номерами, золотое солнце красуется на белом государственном знамени.

Дело в том, что важным является сочетание цветов. Желтое в сочетании с синим (цветом города) и белым (цвет одежд Благодетеля) проникается их значением: солнце становится знаком принадлежности к единому организму Государства, оно одинаково светит для всех и одинаково отсвечивает на синих юнифах бляхи с номерами — микроскопическими солнцами. На белом фоне знамени солнце символизирует вечное стерильное счастье. Но рядом с розовым, черным и красным желтый означает страсть, идущую наперекор всем нормам.

Все тона, вызывающие в цветовой гамме романа те же ассоциации, что и желтый, светятся огнем жизни: красный — цвет крови и огня, густо-зеленый — цвет старинной обивки книг, запретного зелья — ликера, мятежных листовок. По контрасту мир Единого Государства признает только прозрачно-холодные цвета: «легкое голубое солнце», «умеренный синеватый цвет утра», «квадратная гармония серо-голубых шеренг», «чудесные синие, не испорченные ни одним облачком глаза», «розовый ротик» партнерши героя в любви по «розовым талонам».