Школьный вальс, или Энергия стыда

По восточному обычаю в нашем доме взрослые никогда не ели свинину и детям строго-настрого запрещали. Зап­рет порождал пламенную мечту. Я мечтал попробовать свинину. Но я никогда не нарушал принятого порядка. Муки жажды побеждались сладостью самоотречения.

Однажды, когда я сидел в гостях, пришла сестра, и ее оставили пить чай. Тетя нарезала нежно-розовое сало. Они и до этого ели сало, предлагали мне, но я неизменно и твердо отказывался. Дядя положил на хлеб несколько ломтей сала и протянул сестре. Слегка поломавшись, она стала есть. Струя чая, который я начал пить, от возмуще­ния затвердела у меня в глотке, и я с трудом ее про­глотил.

Я чувствовал, с каким удовольствием она ест. И вот она проглотила последний кусок и облизнула губы, показы­вая, что никаких следов грехопадения не осталось.

На следующий день отец принес пачку новеньких тетра­дей. В те довоенные годы тетради было так же трудно дос­тать, как некоторые продукты. Их было всего девять штук, и отец раздал нам их поровну, каждому по три те­традки. Я почувствовал, что настроение у меня начинает портиться. Такая уравниловка показалась мне величай­шей несправедливостью. В школе мой брат считался одним из самых буйных лоботрясов. И вот меня, почти отличника, приравняли к брату. Или к сестре, которая вчера ела сало. Я сидел насупившись, чувствуя, как уни­зительные слезы обиды перехватывает горло. Я чувствовал, что несправедливо обойден.

- А у меня две промокашки! — неожиданно закричала сестра, раскрыв одну из тетрадей. Может быть, не ока­жись у нее этой лишней промокашки, не случилось бы то­го, что случилось.

Я встал и дрожащим голосом сказал отцу:

- Она вчера ела сало...

Как вы оцениваете поступок сестры? Поступок мальчика? По­пробуйте представить, что произойдет дальше.

Ответы учеников

1. Отец в ярости закричал:

- Как посмела ты ослушаться?! Какое ты имела право отступиться от правил нашей семьи?

- Я... я..., - лепетала сестра, не зная, что сказать в свое оправдание, и снова залилась слезами.

Весь вечер отец не мог успокоиться, а на следующий день забрал у сестры тетрадку и лишнюю промокашку. Я думал, что он отдаст их мне, но ошибся. Отец рассудил,  что так как я наябедничал, то мне ничего более не причитается.                                              

2. Глаза сестры налились слезами, она с ненавистью  посмотрела на меня и убежала в свою комнату. Я думал,  она меня никогда не простит. В комнате наступила тиши­на. "Ты все-таки зря ее выдал", - сказал отец. Мне стало очень стыдно.

На следующий день папа принес много сала. Он сказал:  "Ешьте!" Он уже не сердился на сестру.

3. Отец сказал сестре: "Ты нарушила наш мусульман­ский обряд. Ты глупая и не понимаешь, что Аллах может наказать тебя очень жестоко. Поэтому ты получишь толь­ко одну тетрадь, а эти две тетради я отдам твоим братьям. Это очень маленькое наказание, по-настоящему тебя на­кажет Аллах".

Я не верил тому, что говорит папа, потому что, может быть, это выдумка про Аллаха... Но спустя несколько ме­сяцев сестра сильно заболела. И только тогда я поверил в Аллаха.

И мне больше никогда не хотелось свинины.

4. В комнате стало очень тихо. Отец побагровел.        

- Предатель! - закричал он. - Что ты наделал! В конце концов, если она ела сало... Она, конечно, тоже хороша! Но ты, жалкий, подлый щенок! Ябеда! А доносчику пер­вый кнут!

- Но...

- Никаких но!.. Выпороть тебя надо...

Больше я ничего не помню. Но запомнил на всю жизнь:

"Доносчику - первый кнут".           

Ответ

Авторское завершение ситуации

 В комнате установилась неприличная тишина. Отец   глядел тяжелым взглядом из-под припухших век. Глаза его медленно наливались кровью.

В следующее мгновение отец схватил меня за уши, при­поднял и бросил на пол. "Сукин сын! - крикнул отец. -Еще предателей мне в доме не хватало!" Он вышел из комнаты и так хлопнул дверью, что штукатурка посы­палась со стен. Больше всего меня потрясла не боль и не слова, а то выражение брезгливой ненависти, с которым он схватил меня за уши. Я очень любил отца, и он впер­вые меня наказал.

Я на всю жизнь понял, что никакой высокий принцип не может оправдать предательства, да и всякое предательство - это волосатая гусеница мелкой зависти, какими бы принципами оно ни прикрывалось.