Перед нами еще одно произведение Лермонтова. Оно написано в 1840 году, во время последней ссылки поэта на Кавказ.
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж… Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь…
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был,
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю
Поклон я посылаю.
Отца и мать мою едва ль
Застанешь ты в живых…
Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;
Но если кто из них и жив,
Скажи, что я писать ленив,
Что полк в поход послали
И чтоб меня не ждали.
Соседка есть у них одна…
Как вспомнишь, как давно
Расстались!.. Обо мне она
Не спросит… все равно,
Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей;
Пускай она поплачет…
Ей ничего не значит!
Такие простые слова и так пронзают душу! Человек один на
один с близкой смертью: «На свете мало, говорят, / Мне остается жить!»
Это, конечно, и предчувствие поэтом собственной судьбы, и художественный
образ – офицер умирает от ран и завещает земляку передать скорбную
весть родному краю.
Кто же остался там, на родине? Какая-то пока непонятная
нам горечь и обида звучат в словах: «моей судьбой, / Сказать по правде,
очень / Никто не озабочен». Лирический герой не сразу говорит о тех, кто
ему действительно дорог. Вначале – о тех, кто спросит просто так, из
любопытства. И для них он использует словесные клише, какими
составлялись официальные сводки: навылет в грудь; умер честно за царя, а также слова разговорные: плохи наши лекаря; поклон я посылаю. Все это горькая правда, но речь сдержанная, сам страшный факт сообщается как нечто вполне обыкновенное.
Отцу и матери герой не решается сказать правду. Он так
давно на войне, что даже не знает, живы ли они, но они ему дороги. Для
них – другой вариант сообщения.
И монолог продолжается тоже спокойно – он не хочет
ранить их сердца. Здесь уже нет официальных слов, все сдержанно, просто,
но искренне. Простые разговорные слова и фразы: писать ленив, полк в поход послали. И двусмысленное не ждали– то ли пока полк в походе, то ли вообще. Так что о смерти и сказано, и не сказано. Как ярко проявляется в этом характер!
И вдруг спокойствие взрывается. В последней строфе –
третьем варианте сообщения – речь становится прерывистой, взволнованной.
Слова такие же, разговорные. Но отчего в них вдруг зазвучала живая
боль? Посмотрите: в предыдущих строфах конец строки был и концом
предложения или его законченной части, возникала пауза – одновременно
синтаксическая и стиховая. Вы помните: стиховые паузы – это обязательные
остановки в чтении, отделяющие соизмеримые отрезки речи друг от друга.
Здесь же синтаксические и стиховые паузы не совпадают, стиховая пауза
оказывается там, где слова тесно связаны по смыслу, и потому она
воспринимается как перебой речи, выражение волнения. Мы уже встречались с
переносами в стихотворении Пушкина «…Вновь я посетил…», но там они
играли другую роль. Отсюда вывод: особенности стиха проявляются только в
единстве со словами и в зависимости от их смысла.
По смыслу между словами давно и расстались
не должно быть паузы. А она есть. И мы ощущаем, как трудно умирающему
говорить об этом, как он подыскивает нужное слово. В середине третьей
строки опять пауза, на этот раз ее диктует синтаксис. А в конце этой
строки вновь стиховая пауза. От этого слова она и не спросит
и тянутся друг к другу, и разорваны. Паузы вмещают то, что не высказано
словами. Герой хочет, чтобы она все-таки спросила, но понимает: нет, не
спросит. И после этого речь обретает горькое спокойствие, в монологе
проступает глубокая печаль и безнадежность. Паузы исчезают, слова
становятся жесткими, решительными. Обрывается последняя связь с жизнью.
Горькая нота звучит в стихотворении с нарастающей силой,
а в конце его возникает образ женщины с «пустым сердцем», и читатель
вместе с умирающим армейцем будто ощущает жестокость и несправедливость
происходящего.
«Из-под таинственной, холодной полумаски…»
Мы не знаем, ни когда написано стихотворение, ни кому
оно посвящено. Автограф не сохранился, при жизни поэта оно не
печаталось. В собраниях сочинений его помещают либо в разделе
«Стихотворения неизвестных годов», либо относят к 1841 году. У
исследователей нет единого мнения об этом произведении, некоторые
считают его слабым. Тем интереснее читателю определить собственное
отношение к нему, а понять смысл стихотворения можно, только рассмотрев
его словесную форму.
Из-под таинственной, холодной полумаски
Звучал мне голос твой, отрадный, как мечта,
Светили мне твои пленительные глазки
И улыбалися лукавые уста.
Сквозь дымку легкую заметил я невольно
И девственных ланит и шеи белизну.
Счастливец! видел я и локон своевольный,
Родных кудрей покинувший волну!..
И создал я тогда в моем воображенье
По легким признакам красавицу мою;
И с той поры бесплотное виденье
Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.
И все мне кажется: живые эти речи
В года минувшие слыхал когда-то я;
И кто-то шепчет мне, что после этой встречи
Мы вновь увидимся, как старые друзья.
Вы заметили что в 1-й и 2-й строфах нарисован портрет
женщины. Где поэт ее увидел? Очевидно, на маскараде, мы догадываемся об
этом по слову полумаска. Какими словами рисует героиню поэт и какова эмоциональная окраска этих слов? Голос – отрадный, как мечта, не глаза, а глазки, к тому же пленительные, уста – лукавые, не щеки, а ланиты, белизна, локон своевольный…
Не слишком ли много эмоционально окрашенных слов, не напоминают ли
эпитеты и сравнения словесные штампы? А может, дело в том, что эти
бал-маскарад и полумаска (почему она таинственная и холодная?) скрывают истинный
облик героини? Видны лишь некоторые черты, внешняя
красота, и этот облик такой же, как у всех, потому и слова такие
неоригинальные. Но что-то подсказывает нам, что за таинственной и
холодной маской скрыто нечто значительное.
Вы заметили, что эмоциональные эпитеты подчеркивают светлое впечатление, которое производит красота героини? Глаза ее светятся, уста улыбаются, голос звучит, – все полно жизни, все говорит о внутренней свободе, даже локон – своевольный.
Это живая женская душа, она излучает свет и теплоту. А ведь полнота
жизни и свобода – важнейшие качества, из которых слагает свой идеал
Лермонтов. Его лирический герой – свободный человек с пламенной душой,
противостоящий замкнутому миру неволи. Вспомните стихотворения: «Как
часто, пестрою толпою окружен…», «Смерть Поэта» и другие. Вспомните еще:
«Не кончив молитвы, / На звук тот отвечу, / И брошусь из битвы / Ему я
навстречу» («Есть речи – значенье…»). На зов любви идут воин, купец и пастух,
даже если за это приходится платить жизнью («Тамара»). Потому что
главное для героя Лермонтова – найти живой отклик, встретить родную
душу: «Мою пылающую грудь / Прижать с тоской к груди другой, / Хоть
незнакомой, но родной» («Мцыри»). И здесь все в облике красавицы устремлено к герою, ждет ответного движения: голос – звучал мне, глазки – светили мне. В вальсе маскарада герой пытается отыскать близкую ему душу.
Почему мы сказали о вальсе? А вслушайтесь в ритм стиха. В
каждой строке первой строфы мы слышим три ударения, трехступенчатый
подъем – как в ритме вальса. А кроме того, синтагмы и строки совпадают, и
это тоже придает речи плавность, завершенность. Обилие эпитетов (из 20
слов – 7 определений) замедляет речь. Заметили повторы? Синтаксические
(инверсия): звучал голос, светили глазки, улыбалися уста, лексические: мне – мне, твои – твои, отрадный – пленительные (синонимы). Благодаря всем этим приемам строфа становится удивительно поэтичной, стройной, завершенной.
Заметьте еще фонетическую стройность. Преобладают гласные а и и: из 16 ударных 8 звуков а и 4 – и. Ударное
а слышно во всех рифмах: полумаски – глазки, мечта– уста. Сочетание безударного у и ударного а возникает в конце первой строки – полумаски, повторяется в начале второго стиха – звучал и заполняет всю последнюю строку: И улыбалися лукавые уста. Высокая степень упорядоченности звучания помогает передать ощущение красоты и гармонии.
Так, благодаря ритму и звуковой организации стихотворной
речи создается предчувствие чего-то необычайно значительного, того, что
ищет беспокойная душа. В самой реальности, в суете обыденного является
идеал. И весь образный строй первой строфы основан на том, как
обыкновенными словами, чуть ли не словесными штампами, дается описание
чувства и поэтической мечты.
Сквозь общие места стихотворения пробивается прекрасное и
гармоничное начало. Носителями его стали интонация, ритм, звукопись.
Они заставили «стертые» слова зазвучать по-новому – прекрасно и
мелодично.
Мог ли герой не откликнуться на этот призыв? В его воображении возникает бесплотное виденье —
уже не светская красавица, а сам дух любви, воплощение любви-гармонии.
Неуловимый облик женщины на балу лишь давал надежду на обретение идеала,
но вдруг видение обрело реальность. И произошло чудо: герой утратил
одиночество, от которого он всегда страдал. Рушатся преграды,
разъединяющие людей, возникает единение душ. Красота становится не
объектом созерцания, а живым чувством творящей личности.
Обратимся к последней строфе. Вы знаете, что в стихах
становятся значимыми все стороны языка: и фонетические, и лексические, и
грамматические его свойства. Услышали фонетический повтор – ассонанс?
Звуки строго организованы, преобладают гласные а, э, о.
Скольжение звуков как бы остановилось. Заметили синтаксический повтор?
Оба предложения построены одинаково. Главные части предложений – «И все
мне кажется; И кто-то шепчет мне» – одинаково расположены и в
предложении, и в строке, метрически равны, синонимичны по смыслу.
Содержание же вторых частей предложений противопоставлено: в первой
говорится о прошлом – в года минувшие,
во второй – о будущем – после этой встречи. Но в
обеих говорится о единении людей, о гармонии. Так сходство построения
фраз позволяет увидеть сходное в различном, создать впечатление
спокойной гармонии. А ведь это и есть мысль последней строфы.
Обратим внимание на образ художественного времени:
прошлое и будущее сливаются в единство, отчего возникает чувство
счастья, связанное с представлением о вечности. Ведь что такое вечность?
Это не бесконечная и унылая череда лет от прошлого к будущему, а такое
время, когда прошлое, настоящее и будущее становятся едины и неразрывны.
Такие мгновения каждый, наверное, хоть раз испытал в жизни. В двух
последних строфах стихотворения и передано это чувство счастья, столь
редкое в лирике Лермонтова.
Одна из трудностей анализа лирики – увидеть, как
выражению мысли и чувства автора служат ритм и интонация. Попробуем
отметить хотя бы некоторые выразительные свойства стиха. Шестистопный
ямб в последней строфе утратил вальсовое кружение. Цезура (постоянная
пауза в середине строки, здесь – после третьей стопы) делит стих на две
равные половины, и он стал устойчивым, симметричным. Сравните:
Из-под таинственной, холодной полумаски…
– – / – – / – – / —
И все мне кажется: живые эти речи
В года минувшие слыхал когда-то я;
И кто-то шепчет мне, что после этой встречи
Мы вновь увидимся, как старые друзья.
– / – / —: – / – /– / —
– / – / —: – / – /– /
– / – / – /: – / – /– / —
– / – / —: – / – – /
Все строки последнего четверостишия ритмически сходны и
симметричны, что создает впечатление, будто исчезло все окружающее –
мелькание масок, светская толпа, музыка вальса – и возникло чувство
гармонии и света. Будто двое, не замечая ничего и никого вокруг,
взявшись за руки, поднимаются по бесконечной лестнице к ее сияющей
вершине.
Рассматривая стихотворение, вы, очевидно, заметили, что
смысл его создается не только лексическим значением слов, даже
многозначных, но и интонацией, и ритмом, и звучанием, и синтаксическим
построением фраз. И вам открывается образ-переживание, глубокая
эмоциональная мысль поэта о том, как под влиянием живого чувства и
рожденного им живого слова (живые речи) в душе разгорается
пламень и происходит то, что в лирике Лермонтова всегда было связано с
возвышенной и тайной сущностью любви. И тогда жизнь наполняется смыслом,
рождается чувство непреходящего счастья.
Такое угадывание, предчувствие прекрасного и составляет сокровенный смысл зрелой лирики Лермонтова.
Вы прочитали несколько стихотворений Лермонтова, очень
разных по настроению. В них запечатлены различные состояния героев – от
тоски и безнадежности до светлой веры и надежды. В этих стихах сокрыта
какая-то тайна: ценности, которые утверждает поэт, на первый взгляд
кажутся несоединимыми. Как можно совместить бурю – и покой? Крушение
надежд героя «Завещания» – и умиротворение при виде икон, лампады и
пальмовой ветви? Утверждение, что жизнь – пустая и глупая шутка, – и восхищение силой духа богатырей– героев Бородина? Отрицание любви, потому что вечно любить невозможно, – и светлую веру в возможность единения людей, самозабвенную нежность любящего сердца?
Но Лермонтов и в своем отрицании, и в утверждении
говорит о высоком предназначении человека, его герой не удовлетворяется
тем, что есть, а стремится к идеалу, который кажется недостижимым. Звуки небес
(стихотворение «Ангел») никогда не исчезают в поэзии Лермонтова, память
о них живет и наполняет лирические строки страстной жаждой жизни. Он
стремится избавиться от одиночества, убежать от неволи, отринуть от себя
враждебный окружающий мир. Устремленность к совершенству, к Богу,
абсолютному добру, идеальной любви, нетленной красоте является
стержневой, основополагающей в лирике Лермонтова – она давала ему
творческие силы и, преломляясь в душе поэта, возвращалась к нам в виде
художественных образов, созданных его талантом. |