Смысл данной заметки, обошедшей многие газеты, вовсе не в том, что старая аристократ­ка была так уж знаменита, О ней вспомнили, пожалуй, лишь в связи со 100-летним юбилеем литературного персонажа, прообразом которого послужил ее предок.

Что же это за персонаж? Почему он пользуется такой популярностью?.

Сто лет назад Абрахамсон, или Брем Стокер, — ирландский театральный антрепренер не очень удачливый в своих начинаниях, и мало кому известный литератор выпустил книгу которой было суждено обессмертить его имя.

Сегодня даже не все исследователи знают о том, что прозвище Дракула в переводе с ру­мынского означает «дракон». Дракон был изо­бражен на гербе князя Влада. Он символизи­ровал беспощадную борьбу с турками-завоева­телями.

На основе реального персонажа литератор создал новый образ: превратил воина в вампи­ра. Однако литературный герой, как это ни странно, сумел отомстить за своего прототипа. Появившись на свет, он зажил собственной жизнью, затмив своей персоной самого писате­ля, так по существу и оставшегося безвестным.

Имя Дракулы сегодня слышал каждый, но лишь немногие могут вспомнить имя его созда­теля. Беглый опрос, проведенный на москов­ских улицах, показал, что Дракулу народ боль­ше знает по фильмам. Многие даже вспомнили о самом прототипе — румынском князе. Но имя самого писателя так и не было названо.

Литературные критики и сегодня не могут разъяснить, в чем сила данного персонажа. Роман сам по себе никак нельзя назвать выда­ющимся произведением мировой литературы. Быть может, все дело в самой теме — Стокер, сам того не подозревая, открыл эру литерату­ры о вампирах?

Ну, а каким же был исторический прототип главного героя романа — румынский господарь Дракуля или Дракула Цепеш — искусный пра­витель, храбрый воин, жестоко расправляю­щийся с завоевателями? «Это был человек среднего роста, с высоким лбом и лицом, резко су­жающимся к подбородку». Так описывает его известный средневековый гуманист, поэт и свя­щеннослужитель Энеа Пикколомини, немало попутешествовавший по Европе XV века.

А наш соотечественник, царь Иван III, да­же приказал записать историю правления гос­подаря Дракулы Цепеша в назидание потом­кам. И, как полагают историки, жизнеописа­ние это с большим тщанием изучал юный Иван IV, впоследствии получивший прозвище Грозный.

Чем же заинтересовал Дракула своих совре­менников? История его такова: в XV веке на территории современной Румынии жил ры­царь-крестоносец из Ордена поверженного дра­кона. Личное мужество, преданность его вой­ска не помогли ему избежать печальной участи: его земли и его подданные попали в зависи­мость от Османской империи, а его двенадцати­летний сын оказался заложником турок.

В то время бытовало такое правило: дабы удержать в повиновении постоянно готовых взбунтоваться вассалов, турки брали в залож­ники их детей. И при первых же признаках не­покорности родителей заложников тут же каз­нили. Или мальчиков оскопляли и отдавали евнухами в гарем.

И вот Влад Дракула, то есть сын Дракона, долгих семь лет влачил жизнь заложника. Эти годы научили мальчика скрывать свои помыс­лы за личиной внешней покорности, сдержи­вать свои порывы, не щадить никого и в пер­вую очередь самого себя.

Когда отец умер, Влад получил свободу. «Ты займешь место родителя, — благосклонно ска­зал ему визирь, отпуская его на волю, — И пусть твои люди так же служат нам, как при отце.,,»

Но Влад придерживался иного мнения. Оказавшись в родном городе Сегишовре, он скинул опостылевшую маску рабской покорно­сти, изгнал всех турок и запретил им под стра­хом смерти появляться в его владениях.

Весть о непокорном девятнадцатилетнем упрямце, конечно же, достигла правителей Ос­манской империи. И они решили как следует проучить дерзкого мальчишку, чтобы и другим неповадно было. Однако сделать это оказалось не так-то просто.

Когда на владения Дракулы двинулось двухсоттысячное войско, словно саранча, унич­тожая все на своем пути, повстанцы вместе со своим правителем укрылись в хорошо укреп­ленном городе-крепости Врашов. Несмотря на то, что их было в двадцать раз меньше, чем на­ступающих, они не собирались сдаваться. Бо­лее того, хорошо изучив за время плена нравы и обычаи своих противников, господарь Влад был намерен одержать победу.

Он послал навстречу авангарду турок от­борный отряд сорвиголов, приказав им захва­тить несколько десятков пленных. Под покро­вом ночи вихрем налетевший отряд блестяще выполнил задание.

А наутро застучали топоры: румыны остри­ли колья и вбивали их по обе стороны дороги, по которой должно было проследовать турец­кое войско. Связанных янычар стали сажать на вбитые колья. Причем белюк-пашам — офи­церам янычарского войска — оказывались та­кие последние «почести»: их сажали на колья, выкрашенные охрой под золото.

Когда турки увидели, что сталось с их това­рищами, у многих затряслись поджилки. А Влад продолжал действовать. Лихими нале­тами он не давал янычарам покоя ни днем, ни ночью, жестоко расправлялся с попадавшими под руку, но в открытое сражение не вступал. В конце концов его партизанская тактика оправ­дала себя — измотанное постоянными набегами турецкое войско повернуло вспять. А затем от­ступление превратилось в поспешное бегство...

С той поры Влада и прозвали в народе «Цепеш», что в переводе означает «кол». Он про­должал свои стремительные набеги, безжалост­но уничтожая врагов, и вскоре турки и думать забыли о том, чтобы вернуть его владения под свое влияние.

Однако то, что не смогли осуществить му­сульмане, сделали христиане. Бывший карди­нал Пикколомини, ставший к тому времени Папой Римским Пием II, решил подбить слав­ного воина еще на один крестовый поход, чтобы отвоевать-таки Иерусалим и Гроб Господень.

Поскольку сам Дракула неохотно покидал свои владения, опасаясь засады и всяких других напастей, он послал в Ватикан своего дво­юродного брата. Ему Папа и передал огромную по тем временам сумму и наказал собрать вой­ско, победить неверных и водрузить над Иеру­салимом католический крест.

И кто знает, быть может, наказ этот и был бы исполнен — Влад был хорошим полковод­цем и люто ненавидел неверных. Однако бра­тец, заполучив деньги, решил их не отдавать. А вернувшись домой, с помощью интриг и под­купа сумел свергнуть Влада, заключить его в крепость и захватить власть.

Как и всякий негодяй и узурпатор, он всяче­ски старался опорочить Дракулу, чтобы оправ­дать свои злодеяния. В 1464 году он повелел выпустить книгу с натуралистическими иллюс­трациями, в которой Влад был представлен ужасным злодеем. Таким он и остался в памяти последующих поколений.

Книга с описанием злодейств Дракулы разо­шлась по всей Европе и спустя триста лет, уже в конце XIX века, попа­лась на глаза литера­тору Брему Стокеру.

В реальность су­ществования вампи­ров верили очень мно­гие, даже отцы церк­ви. Особенно сильна была такая вера в Средние века, но не изжита она и в наше время. Например, в 50-е годы прошлого века на весь мир прогремел процесс над Джоном Хильком — лондонским вампиром. Перед казнью (его повесили) он описал чувство опьянения при насыщении свежей человеческой кровью, кото­рую высасывал из раны на горле жертвы.

«Теперь я верю не в Бога, а в высшую силу, которая заставляет меня действовать и таин­ственно управляет нашей судьбой, не помыш­ляя о добре и зле, — писал он. — Я рассказал о том, как она толкала меня на умерщвление людей, как насылала на меня ужасную жажду крови. Мне, кто любил людей, кто старался утешить самых маленьких и слабых, приказа­но было убивать и пить их кровь. Девять убийств, совершенных мной, должны найти объяснение за пределами этого мира. Неужели они попросту бессмысленны? Неужели они лишь сон безумца, полный шума и ярости, как говорил Шекспир?..»

Человек достаточно образованный, Хильк почему-то не упоминает своих предшественни­ков — средневековых вампиров, хотя действо­вал в точности так, как это описано в средневе­ковых хрониках.

Исследователь из Германии Виктор Белес полагает, что вампиризм как явление довольно точно описан в книге Стокера. Вероятно, это и способствовало популярности его романа.

«По мифологическим источникам, вампир — покойник, тело которого не разлагается и кото­рый по ночам выходит из своей могилы, находит жертву и высасы­вает из нее кровь. При­чем жертва после этого сама становится вам­пиром, — пишет Бе­лес. — Часто вампир может быть и оборот­нем: он может превра­щаться в огромную летучую мышь. А эти су­щества действительно являются кровососа­ми, вампирами».

По преданиям, прекратить ночную деятель­ность вампира можно, вбив ему в сердце осино­вый кол. Отгоняют же вампиров колокольным звоном, распятием, а также запахом чеснока. Не выносит он и яркого света. Опознать же вам­пира весьма просто, хотя бы потому, что он, как всякий оборотень, не отбрасывает тени.

Герой Стокера оказался столь живучим, потому что он соответствовал мифологичес­ким, народным представлениям о вампирах.

Автор романа, очевидно полагал, что во многих людях еще таятся глубинные пласты страха, оставшиеся в генах со времен Средне­вековья. Это сладостное и вместе с тем ужас­ное чувство и заставляет перечитывать книгу вновь и вновь.

И, как считают современные медики, люди оказывают друг на друга незримое, но ощути­мое давление. Все мы конформисты, для нас общественное мнение имеет значение даже в том случае, когда людей вокруг нас нет и в по­мине. Вот это-то стадное чувство в концентри­рованном, мифологическом виде и привело не­когда к возникновению легенд о кровопийцах, о тех упырях, которые сосут нашу кровь уже не в переносном, а в прямом смысле этого слова.

Гарри Ломан, биограф Стокера, полагает, что страхи такого рода, возможно, были прису­щи самому писателю, по крайней мере в детст­ве. Он, как и многие, ходил ночью на кладби­ще, чтобы взглянуть через ограду, что же там происходит. И хотя, как правило, никто ничего особого не видел, мистический, жуткий страх оставался потом в подсознании на всю жизнь. Он-то, видимо, и подтолкнул Стокера к написа­нию книги о Дракуле.

Есть и еще одна причина такого интереса к этой теме. Некогда, по словам Виктора Белеса, наши предки ни одно серьезное дело не начина­ли, не принеся жертвы, не окропив землю кро­вью. Даже в наши дни священники дают по праздникам пригубить красное вино, называя его кровью Христовой. С кровью связывали са­му жизнь. Пока кровь течет в жилах, человек живет. Если она остановилась, застыла — при­ходит смерть, то состояние, которого панически боится всякое живое существо. Именно в крови, по верованиям многих народов, обитает душа.

Таким образом, стокеровский «Дракула» всколыхнул целый пласт потаенной культуры, вернул многих к древним корням. Людям дали шанс снова вернуться в детство и послушать пе­ред сном страшную историю, после которой хо­чется залезть под одеяло и укрыться с головой...

Впрочем, в немалой степени успеху книги способствовала и вторая профессия Стокера (он был театральным антрепренером), а также его многолетняя дружба со знаменитым актером того времени Ирвингом. С него, по всей вероят­ности, и была срисована наружность Дракулы. Ирвинг был высоким, худым, у него была своя манера играть театральных злодеев — его гла­за светились прямо-таки магическим блеском, неотразимо действовавшим на женщин.

Книга Стокера оказалась удивительно своевременной. Благодаря усилиям доктора 3. Фрейда в начале XX века все вдруг стали интересоваться подсознательным, запретным, потаенным.

Успеху романа способствовала и его новая форма — он построен по правилам детектива: читатель глотает страницу за страницей, ста­раясь побыстрее узнать, что же произойдет дальше. Более того, как отмечают современ­ные исследователи, Драку л а был, пожалуй, Джеймсом Бондом своего времени. В книге упоминаются практически все технические до­стижения второй половины прошлого века — телеграф, курьерские поезда, дневники, запи­санные на валик фонографа, и даже портатив­ная пишущая машинка, которую герои берут с собой в купе экспресса.

Однако по-настоящему знаменитым Дракулу сделало кино. Театрал Стокер оказался на редкость кинематографичен.

«Огромный ящик был все на том же месте, — пишет он. — Однако крышка теперь была про­сто положена сверху, а не прибита. Гвозди были вставлены в подготовленные отверстия, чтобы за нужное время войти в них без труда. Я знал, что должен найти ключ, и снял крышку...

И тогда я увидел нечто, наполнившее все мое существо ужасом. Там лежал граф, но как будто бы живой. Седые усы и волосы его по­темнели, щеки округлились, а белая кожа приобрела румянец, сквозь нее теперь просве­чивала рубиново-красная кровь.

Губы, красные и прежде, теперь были в крови, которая стекала по уголкам на подборо­док и грудь. На застывшем лице застыла улыб­ка, едва не лишившая меня рассудка. Голова его шевельнулась, глаза открылись и остано­вились на мне, сверкая адским пламенем...»