Кто прав? И те и другие... Во-первых, мало кто из нас читал полный текст сочинения Джо­натана Свифта — все, как правило, знакомят­ся с творчеством этого англо-ирландского пи­сателя в нежном возрасте, прочитав лишь «Пу­тешествие Гулливера» в переложении для детей. А ведь путешествия в страну лилипутов и в страну великанов — лишь некоторые из странствий «Лемюэля Гулливера, сначала хи­рурга, а потом капитана нескольких кораб­лей», как написано в заглавии этой книги. За бортом еще остаются «путешествия в некото­рые отдаленные страны света», включая лета­ющий остров Л any ту, страну лошадей и т. д. И читая полный текст, вскоре начина­ешь понимать, что каждая страница про­никнута едкой сати­рой не только на со­временное писателю общество, которое, по­хоже, он не очень жа­ловал, но и вообще на пороки человечества.

И действительно, по свидетельству одного из современни­ков писателя, графа Оррери, «у доктора Свиф­та лицо было от природы суровое; даже улыб­ка не могла смягчить его, и никакие удовольствия не делали его мирным и безмя­тежным; но когда к этой суровости добавлялся гнев, просто невозможно вообразить выраже­ние или черты лица, которые наводили бы больший ужас и благоговение».

И вот этот язвительнейший из людей, был по профессии... священником. Занимая пост скромного деревенского викария, тем не менее был грозой сановных вельмож и даже влиял на политику Великобритании; англичанин по происхождению, он боролся за свободу ир­ландцев...

Двойственность не покинула его даже на смертном одре. На исходе дней в частной запи­ске Свифт предрекал, что умирать ему уготовано «в злобе, как отравленной крысе в своей норе». И тут же он сочинил себе эпитафию, в которой торжественно сообщалось: «Здесь по­коится тело Джонатана Свифта, декана этого кафедрального собора, и суровое негодование больше не раздирает его сердце. Ступай, пут­ник, и подражай, если можешь, ревностному защитнику мужественной свободы».

Кстати, именно эти слова выгравированы на его надгробии в Дублинском соборе.

Отец его, англичанин Джонатан Свифт- старший, мелкий судейский чиновник, при­ехавший на заработки в столицу Ирландии — Дублин, — здесь же и скоропостижно скон­чался. Случилось это за несколько месяцев до рождения сына, поэтому мальчика в память об отце тоже нарекли Джонатаном.

Мать тоже вскоре покинула сына — уехала в Англию устраивать свою судьбу, оставив ре­бенка на попечение дяди. Жизнь в чужом доме не казалась Джонатану раем. Случалось, его попрекали даже куском хлеба.

От этого характер мальчика стал заметно портиться. Тем более что Дублинский универ­ситет, куда он поступил после окончания шко­лы в 14 лет, тоже принес мало радости. Неза­висимый и язвительный Джонатан особым прилежанием в учебе не отличался. Особенно раздражали его пустопорожние рассуждения средневековых богословов-схоластов. Но вы­бирать профессию особо не приходилось — за обучение платил дядя.

После окончания университета в 1688 го­ду, получив диплом бакалавра, Свифт с чувст­вом облегчения уехал в Англию.

Мать вспомнила о своем сыне и попыталась пристроить его. По протекции он получил ме­сто литературного секретаря у влиятельного вельможи сэра Уильяма Темпла.

Когда-то Темпл был видным дипломатом, но на склоне лет, разочаровавшись в государ­ственной деятельности, удалился в свое поме­стье Мур Парк, чтобы разводить цветы, читать древних авторов и сочинять на свободе фило­софские труды эпикурейского содержания. Скрашивали его отшельничество лишь дру­зья, наезжавшие из Лондона.

Казалось бы, богатая библиотека, общение с незаурядными людьми, интересные беседы могли увлечь Свифта, еще в университете про­являвшего особый интерес к поэзии, истории, литературе. Однако гордый юноша стал тяго­титься ролью слуги-секретаря и вскоре вер­нулся в Ирландию искать лучшей доли.

Но здесь его никто не ждал с распростерты­ми объятиями. Так что, помыкавшись пару лет, Свифт попросился опять-таки на старое место. Хозяин Мур Парка его простил и даже позволил в свободное время заняться собствен­ным литературным творчеством.

Именно в имении Темпла Свифт создал свои первые произведения — «Оду Вильяму Сэнкрофту» и «Оду Конгриву». Несмотря на высокопарные названия, это были скорее сти­хотворные фельетоны, содержащие гневные выпады против общественных пороков.

Большой популярности, а тем более денег эти сочинения автору не принесли. Поэтому в 1692 году Джонатан Свифт защитил магистер­скую диссертацию, давшую ему право на цер­ковную должность. Впрочем, деятельность священника его тоже не прельщала, и он оста­вался секретарем у Темпла до самой смерти хозяина в 1699 году. Затем нужда заставила Свифта принять место помощника викария (священника) в маленькой ирландской дере­вушке Ларакор.

В те времена, как и сейчас, бедная Ирлан­дия была зависима от Англии, превратившейся благодаря бурному развитию промышленности и торговли, а также успешным колонизатор­ским завоеваниям в самую могущественную ев­ропейскую державу и «владычицу морей».

Однако саму империю раздирали внутренние противоречия. Окраины Великобритании — причем не только заморские колонии, но и Ир­ландия с Шотландией — мечтали о самостоя­тельности.

В самой Англии вели борьбу за власть две партии — тори и виги. Тори стояли за усиление власти короля и сохранение дворянских приви­легий, виги — за ограничение королевской вла­сти во имя беспрепятственного развития про­мышленности и торговли.

Знакомства с друзьями Темпла привели Свифта в лагерь вигов. Он выпустил аноним­но несколько ядовитых политических памф­летов, направленных против лидеров тори. Сочинения пользовались большим успехом, ходили по рукам и оказали неоценимую услу­гу вигам.

Свифт часто наезжал из своей ирландской деревушки в Лондон. Посетители Бэттоновской Кофейни, где собирались литературные знаме­нитости, не раз наблюдали, как мрачный чело­век в черной сутане устраивался за одним из столиков, некоторое время вслушивался в спо­ры окружающих, а потом и сам разражался ос­тротами и каламбурами, которые потом гуляли по всему Лондону.

В 1704 году Свифт, опять-таки анонимно, опубликовал книгу под названием «Сказка бочки, написанная для общего совершенство­вания человеческого рода». Тут надо заме­тить, что английское выражение «сказка боч­ки» означает примерно то же, что и русское «молоть вздор». И Свифт отвел душу, откро­венно высказавшись по поводу бестолковых околонаучных споров, бездарных литераторов, продажных критиков и т. д. Он полагал, что светлые умы легче отыскать среди обитателей Бедлама — дома для умалишенных в Лондоне, чем в высшем обществе.

Особенно досталось от доктора богословия — к тому времени Свифт защитил еще одну дис­сертацию — деятелям церкви. В особенности тем из них, которые годами ведут пустопорож­ние дискуссии.

Народ хихикал и расхватывал «Сказку бочки», как горячие пирожки. За год книга переиздавалась трижды. Читателей, понятно, интересовало: кто же автор? И Свифт не усто­ял перед искушением славы — объявился перед публикой и был принят в круг известных литераторов, художников и государственных деятелей своего времени. Одновременно он по существу поставил крест на своей церковной карьере — выпадов в свой адрес духовенство ему долго не могло простить.

Так он и стал жить двойной жизнью — скромного сельского священника и знамени­того своими памфлетами писателя. Джона­тан Свифт не. постеснялся довольно жестоко подшутить над астрологом Джоном Партриджем, ежегодно выпускавшим календари с предсказаниями.

В 1707 году в свет вышла брошюра с про­гнозами на 1708 год, написанная неким Иса­аком Бикерстафом. Копируя стиль своего коллеги, он среди прочего предсказывал чис­ло и время, когда Партридж умрет от горяч­ки. Мало того, на следующий день после ука­занной роковой даты вышла листовка «Отчет о смерти мистера Партриджа, автора кален­дарей...», которая тут же разошлась по Лон­дону. И семью бедного астролога замучили визитами гробовщики и пономари, предла­гавшие услуги по похоронам усопшего, а книгопродавцы вычеркнули его имя из своих списков.

Так что Партриджу потребовалось немало усилий, чтобы восстановить свое реноме.

С 1702 года Англия вела затяжную войну с Францией. Английский главнокомандующий герцог Мальборо как мог оттягивал ее оконча­ние, поскольку на военных поставках нажи­вался не только он сам, но и многие предприни­матели и банкиры — сторонники партии ви­гов. Увидев все это, разочарованный Свифт тут же переметнулся в лагерь тори, которые вели борьбу за прекращение войны.

Десятки отточенных памфлетных стрел Свифта полетели в герцога Мальборо и его сви­ту. Острое перо сатирика помогло тому, что к власти пришли тори, и в 1713 году с Францией был заключен мирный договор. А самому Джонатану Свифту, как бы в награду за это, в 1715 году предложили место декана Дублин­ского собора. Однако по сути то была почетная ссылка — новая власть удаляла его из Лондо­на, опасаясь, что вскоре Свифт обрушит свою критику и на действия тори.

Действительно, в 1724 году были опубли­кованы «Письма Суконщика» — семь памфле­тов, написанных якобы дублинским торгов­цем. Причиной послужила выдача англичани­ну Буду королевского патента на чеканку разменной монеты для Ирландии. И тот навод­нил страну неполновесной монетой. На этом «законном грабеже» разбогатели и он, и анг­лийское правительство. Свифт устами Сукон­щика обрушился на Монетный двор, прошелся по правительству и, увлекшись, закончил прямыми призывами к ирландцам восстать против английского владычества.

Автора «Писем Суконщика» тут же вычис­лили, и премьер-министр Англии распорядил­ся заключить писателя под стражу. Однако английский наместник в Ирландии ответил: «Чтобы арестовать Свифта, нужен экспедици­онный корпус в десять тысяч солдат».

«Суровый декан Дублинского собора сде­лался кумиром ирландцев, — пишет по этому поводу исследовательница творчества Свифта Любовь Калюжная. — Специальный отряд круглосуточно охранял дом Свифта, на ули­цах Дублина выставлялись его портреты, в честь писателя был основан «Клуб Суконщи­ка», а в народе ходила легенда, будто Свифт — потомок древних и справедливых ирландских королей...»

В итоге английское правительство было вынуждено замять «дело Свифта». Скандал «спустили на тормозах».

В эти же годы Джонатан Свифт написал свою главную книгу «Путешествия в некоторые отдаленные страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей». В 1726 году издатель получил от «неизвестного лица» рукопись «Путешествий Гулливера» и опубликовал без имени автора, хотя никто не сомневался в авторстве Свифта.

За год книга выдержала пять изданий. В не­обычных приключениях Гулливера среди ли­липутов и великанов, лапутян и гуигнгнмов (разумных лошадей) читатели находили и весе­лую фантастическую сказку, и философскую притчу, и беспощадную сатиру на английские порядки...

Так, лилипуты считали своего крохотного короля самым могущественным монархом в мире. Враждующие партии лилипутов — высококаблучники и низкокаблучники — напоми­нали английских тори и вигов, а секты остроко­нечников и тупоконечников, ведущих пусто­порожние споры о том, с какого конца следует разбивать яйцо, воспринимались как сатирическое изображение религиозного раскола между католиками и протестантами...

Всевозможные иносказания привели к то­му, что со временем «Путешествия» обросли комментариями, превышающими объем само­го произведения. К примеру, нам могут пока­заться странными выпады Свифта против со­здателя теории всемирного тяготения Ньюто­на, Однако все становится понятным, когда узнаешь, что именно Ньютон, будучи директо­ром Монетного двора, разрешил чеканку не­полновесной монеты для Ирландии.

Многие фрагменты этой книги и сегодня, читаются как фельетоны на злобу дня:

«Словом, нельзя перечесть всех их проек­тов осчастливить человечество. Жаль только, что ни один из них еще не доведен до конца, а пока что страна в ожидании будущих благ приведена в запустение, дома разваливаются и население голодает и ходит в лохмотьях», — так Свифт писал о спекулятивной горячке в Англии 1720-х годов, когда созданные авантю­ристами многочисленные акционерные компа­нии и коммерческие общества завлекали лег­коверную публику самыми фантастическими прожектами быстрого обогащения.

Разве это и не про нас?

Еще один раздел книги связан с загадочны­ми предсказаниями, довольно часто встречаю­щимися в тексте. Так, Джонатан Свифт пи­шет, что лапутяне — жители летающего ост­рова Лапуты — «открыли две маленькие звезды или два маленьких спутника, обраща­ющихся около Марса. Ближайший из них уда­лен от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, второй находится от нее на расстоянии пяти таких же диамет­ров; первый из них делает полный оборот в пространстве за 10 часов, тогда как второй — за 21,5 часа».

Современники Свифта отнеслись к этому пассажу как к очередной выдумке писателя.

Но через 150 лет вдруг оказалось, что у Марса действительно есть спутники и находят­ся они примерно на тех же местах, на какие указал Свифт. Откуда он узнал об их существо­вании?..

Далее он пишет, что во время своего путеше­ствия по Лапуте Гулливер встречается с человеком, который восемь лет «разрабатывал проект извлечения солнечной энергии из огурцов: до­бытые таким образом лучи он собирался заклю­чить в герметически закупоренные склянки, чтобы пользоваться ими для согревания воздуха в случае холодного и дождливого лета».

Современники Свифта лишь посмеялись над таким «прожектом».

А спустя некоторое время, уже в конце XIX века, вдруг выяснилось, что такой чело­век действительно существовал на свете. Во всяком случае, свою лекцию в Лондонском ко­ролевском обществе великий русский ученый К.А. Тимирязев начал так:

«Для первого знакомства я должен откро­венно признаться, что перед вами именно та­кой чудак. Более тридцати пяти лет провел я, уставившись если не на зеленый огурец, заку­поренный в стеклянную посудину, то на нечто вполне равнозначное — на зеленый лист в стеклянной трубе, ломая себе голову над раз­решением вопроса о запасании впрок солнеч­ных лучей...»

Тимирязев, как известно, прославился тем, что приоткрыл завесу над тайной накопления солнечной энергии в живом зеленом листе — тайной фотосинтеза, и тем самым совершил на­учный подвиг. Он доказал, что под действием света негорючие вещества превращаются в рас­тениях в топливо, несъедобные элементы почвы и воздуха становятся продуктами питания — белками, углеводами.

Еще Свифт пишет, что в Лапуте существу­ет такой способ запоминания важных вещей. Ученик выписывает теорему вместе с ее дока­зательством на бумажке, а потом проглатыва­ет написанное с утра натощак. И через три дня теорема со всеми ее доказательствами и след­ствиями оказывается у него в голове.

Конечно, можно вслед за Свифтом посме­яться над таким способом запоминания. Одна­ко уже в самом конце XX века вдруг выясни­лось, что память наша имеет химическую осно­ву. И ныне ученые грозятся в скором времени выпустить в продажу «таблетки памяти», ко­торые позволят нам враз прочитывать и запо­минать целые тома...

После этого как-то даже не очень удивля­ешься, читая о том, что ученые ныне пытают­ся исследовать природу гравитации, чтобы со­здать летающие города и острова, подобные Лапуте.

Ну и под конец не удержимся и упомянем о мнении современных биологов, что лошади, как и прочие животные, действительно обла­дают разумом. Так что и тут Свифт намного опередил ученых своего времени.

Но сам он закончил свою жизнь довольно печально. На склоне лет Свифт начал страдать мучительными головными болями и голово­кружениями, потерял слух, сделался еще бо­лее угрюмым, никого к себе не допускал, про­водя дни в полном одиночестве. Память его на­столько ослабела, что он не мог даже читать!