И если раньше, в советские времена, чуть ли не в офици­альном порядке счи­талось, что оба поэта погибли в результате заговора, душой ко­торого был сам царь, то сегодня есть дру­гие точки зрения.

Царь-то, оказывается, взял на себя все долги А. С. Пушкина. А сама дуэль велико­го поэта представляется, судя хотя бы по не­давно изданному сборнику документов «По­следний год жизни А. С. Пушкина», едва ли не семейным делом: дуэлянты-то были женаты на родных сестрах!

Еще более странной выглядит в свете по­следних исследований дуэль М. Ю. Лермонто­ва с Н. С. Мартыновым. Многое в этой истории кажется весьма непонятным, полагает ростов­ский историк Игорь Таранов. В первую оче­редь: а из-за чего, собственно, Мартынов вы­звал Лермонтова на поединок? И вот тут выяс­няется, что этого никто толком не знает...

Мало того, о самой дуэли пишут все по-раз­ному! Одни говорят, что Лермонтов выстрелил в воздух, а потом Мартынов — в него, другие утверждают, что Мартынов стрелял первым...

Достоверно известно только одно: в салоне Верзилиных, где якобы и произошла ссора, Лермонтов громко сказал: «Пуаньяр!» (кин­жал). И тем самым нанес оскорбление Мар­тынову.

Тот, дескать, служил до отставки в Гребенском казачьем полку и продолжал носить фор­му этой части, к которой полагался кинжал. Так вот, Мартынов носил особенный кинжал — больше обыкновенного. Именно это оружие и было предметом многочисленных острот — в том числе и язвительного Лермонтова. Услышав громко произнесенное слово «кин­жал», по свидетельству очевидцев, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал: «Сколько раз я просил вас оставить свои шутки при дамах!» Лермонтов вспылил: нечего мне указывать! Слово за слово — и дошло до дуэли...

Такова общепринятая точка зрения.

Однако при ближайшем рассмотрении в ней обнаруживается довольно много натяжек, хотя литературоведы и соглашаются: дурной характер Лермонтова всем известен. Да и Мар­тынов был не сахар...

Но вот что интересно: на месте дуэли вместо обычных двух оказались четыре секунданта: М. П. Глебов (боевой товарищ Лермонтова — ле­чился в Пятигорске после ранения), князь А. И. Васильчиков, князь С. В. Трубецкой, ну и, конечно, Монго-Столыпин — куда же без него: он и в предыдущей дуэли Лермонтова с де Ва­рантом был секундантом. Тут надо, наверное, сказать, что А. А. Столыпин, по прозвищу Монго, приходился Михаилу Юрьевичу двоюрод­ным дядей. Но, будучи на два года моложе пле­мянника, фактически был для Лермонтова бра­том и самым близким другом.

Выходит, все четверо были хорошими зна­комыми Лермонтова. И стало быть, его секун­дантами. С кем же тогда приехал Мартынов? Да с этой же компанией! Поскольку тоже всех знал, со всеми дружил. А с Лермонтовым Ни­колай Соломонович Мартынов даже учился в Школе гвардейских подпрапорщиков и кава­лерийских юнкеров. Только Лермонтов чис­лился в гусарах — легкой кавалерии, а Мар­тынов в кирасирах — тяжелой.

А поскольку «юнкерское братство» было весьма сильно у офицеров, то непонятно, как это друзья не отговорили поссорившихся од­нокашников от поединка. Почему позволили им стреляться, хотя всем было известно, что в той же юнкерской школе оба — и Лермонтов и Мартынов — слыли лучшими фехтовальщи­ками на эспадронах (учебных саблях)? По пят­ницам они не раз устраивали «показатель­ные» поединки, собиравшие много зрителей- юнкеров. И при холодном оружии было куда легче остановить поединок при появлении первой крови...

«Дипломатия гражданская и военная». Рис. М. Ю. Лермонтова

Тем не менее секунданты смотрят сквозь пальцы на то, что дуэлянты собираются стре­ляться, причем барьер установлен на десяти., шагах, а сами участники поединка воспользо­вались не дуэльными, а дальнобойными ар­мейскими пистолетами. С такой дистанции и при таком оружии Мартынов, слывший «редким стрелком», мог попадать на выбор куда угодно.

Получается, при таких условиях дуэль превращалась в убийство. Или... в показуху! Именно на последнем варианте настаивает ис­торик И. Таранов. И приводит в защиту своей версии следующие аргументы.

Начнем хотя бы с того, что лишь после ги­бели поэта секунданты определились (по жре­бию!) — для следствия: Васильчиков стал счи­таться секундантом Лермонтова, Глебов — Мартынова. А участие в дуэли Столыпина и Трубецкого вообще скрыли, так как тем грози­ли за это особо крупные неприятности.

Известно также, что за несколько часов до поединка компания уже заказала ящик шам­панского — что-то собиралась праздновать... Она также не взяла на поединок врача, зато по­мимо четырех секундантов пригласила на ду­эль еще и зрителей!

И главной причиной дуэли была вовсе не ссо­ра, а желание Лермонто­ва... получить отпуск! Как известно, неодно­кратные просьбы Лер­монтова об отставке или хотя бы об отпуске неиз­менно отклонялись Ни­колаем I, заявлявшим, что ссыльному не поло­жено ни того, ни другого.

Но быть может, тогда царь во всем и вино­ват? Его подручные подговорили Мартынова, и тот ухлопал опального поэта...

Отнюдь... Такой версии противоречат сле­дующие обстоятельства.

Во-первых, то была уже не первая ссылка поэта, а вторая. Первую царь отменил по лич­ной просьбе графа А. X. Бенкендорфа. Шеф жандармов фактически поручился за Лермон­това, а вот прощенный «не оправдал доверия». Так что теперь «нашла коса на камень»...

Во-вторых, известно, что ссылка эта в ка­кой-то мере носила... воспитательный харак­тер. Именно так!

Есть сведения, что, прочитав первый вари­ант знаменитого стихотворения «На смерть поэта», Николай вовсе не рассвирепел, как этого можно было ожидать, а просто сказал: «Этот, чего доброго, заменит России Пушки­на!» А прочитав «Героя нашего времени» — представьте себе, монарх читал все новые кни­ги того времени, — царь написал сестре: дес­кать, в начале он надеялся, что этим самым ге­роем будет Максим Максимыч, но был очень разочарован, когда увидел в роли «героя» Пе­чорина. Николай посчитал, что у Лермонтова не хватило таланта или опыта по-настоящему раскрыть образ штабс-капитана. А потому царь так и написал: посылая Лермонтова на Кавказ, он надеется, что там поэт сможет по­дольше побыть в среде настоящих русских офицеров, таких, как Максим Максимыч, подальше от «Печориных», и тогда в будущих главах сможет лучше раскрыть образ истинно­го «героя нашего времени»...

Видимо, все эти обстоятельства были хоро­шо известны как самому Лермонтову, так и его друзьям. А потому единственной возмож­ностью для поэта получить отпуск станови­лось ранение. В случае же, если оно будет тя­желым, то возможна и полная отставка.

И в боях с горцами поручик Лермонтов от­личался необыкновенной храбростью, по сло­вам очевидцев — вплоть до безрассудства. До­статочно сказать, что даже будучи посланным в разведку, он бросался с горсткой людей на мно­гократно превосходящие силы противника.

«Вот тут и возникает вопрос, — пишет И. Таранов, — а не было ли «безрассудство» Лермонтова как раз наоборот — предельно хладнокровным расчетом? Что, если поэт стре­мился не отличиться на поле брани, а — полу­чить ранение (а вместе с ним —долгожданный отпуск в Петербург, а то и отставку)? Проница­тельный читатель скажет: «Но ведь на войне пуля не выбирает — может ранить, а может и убить!»

Вероятно, Лермонтов понимал это не хуже нас. Поэтому тоже не считал войну идеальным вариантом для своего замысла. Лучше было бы действовать наверняка — так, чтобы пуля попала туда, куда надо — в колено, например. Тогда негодность к строевой службе была бы обеспечена, поэзии это не помешает, а хро­мать — он и так прихрамывал.

Но такое ранение может быть обеспечено наверняка, если хороший стрелок целится с близкого расстояния, не спеша и не нервни­чая, не опасаясь ответного огня и уж, конечно, не желая смерти того, в кого стреляет.

Вот какой груз ответственности, получает­ся, возлагал Лермонтов на своего «противни­ка». И выбрал таковым Мартынова вовсе не случайно. Во-первых, тот был отменным стрел­ком. Во-вторых, уже находился в отставке, так что дуэль не грозила его карьере. И, наконец, в-третьих, Лермонтов достаточно хорошо знал своего однокашника, был уверен в нем на­столько, что мог поручить ему свою жизнь.

Ведь еще когда Михаил Юрьевич ехал в пер­вую ссылку, в Москве он встретил Мартынова, и они несколько раз завтракали вместе в «Яре». Регулярно общались они и позже, по возвраще­нии Лермонтова, а также на Кавказе. Офицер П. И. Магденко, приехавший в 1841 году с Лермонтовым и Монго-Столыпиным в Пяти­горск, вспоминал, как сразу по прибытии Лер­монтов обрадовался, узнав, что его приятель тоже здесь.

Более того, Лермонтов был уверен, что Мартынов, узнав о его приезде, сразу же при­бежит. И тот действительно вскоре пришел.

В руки Мартынову и вручил свою судьбу Лермонтов. Сговорившись, приятели разыгра­ли дальнейший сценарий, как по нотам. По­казная ссора произошла при свидетелях, у ге­неральши Верзилиной, где собралась компа­ния молодых людей в обществе хозяйки и трех ее дочерей.

Разыграть скандал, кстати, было нетруд­но: все знали язвительный характер Лермон­това и его манеру выбрать себе жертву и цеп­ляться к ней с постоянными придирками. Мартынов с его кинжалом и прозвищем Мар­тышка прекрасно для этого подходил.

Были ли посвящены в замысел секундан­ты? Возможно, но не все — иначе кто-нибудь обязательно проболтался бы. Зато все были уверены, что дуэль завершится несерьезным ранением или вообще выстрелами в воздух. Поэтому секунданты побеспокоились о шам­панском, чтобы отпраздновать примирение, но не о враче. В конце концов, опытные боевые офицеры могли бы и сами оказать первую по­мощь, а город был неподалеку.

Секундантам и зрителям Мартынов дол­жен был объяснить, что не выстрелил в воз­дух, чтобы избежать насмешек за заведомо бе­зопасную дуэль (впоследствии он так и ска­жет). Секундант Васильчиков вспоминал, что под дулом пистолета у Лермонтова было спо­койное, даже веселое лицо...

Казалось бы,  все было учтено. Но, как час­то бывает в таких случаях, вмешалась неза­планированная случайность. Дуэль была на­значена на 7 часов вечера (в середине июля по старому стилю — еще светло!). Но именно в этот вечер над Пятигорском разразилась небы­валая на памяти его жителей гроза.

Резко потемнело, и Мартынову по сущест­ву пришлось стрелять в глубоких сумерках. Ему бы отложить дуэль или выстрелить в воз­дух, да, видно, отставной майор понадеялся на свою выучку и верность руки.

Но целился он довольно долго, так что князь Трубецкой даже крикнул: «Ну, стре­ляйте же, господин Мартынов, или я развожу дуэль!» И, как говорится, попал «под руку»...

Когда прогремел выстрел, Лермонтов рух­нул как подкошенной. Секундант Васильчиков вспоминал, что он даже не схватился за ра­ну, как обычно делают раненые. Мартынов бросился к нему, опередив секундантов... По­эт был мертв. Пуля пронзила сердце.

Сделать ничего было уже нельзя. И прямо с места дуэли Мартынов поехал к коменданту города. Под арест...

По указу Николая I он был сослан на 12 лет в Киев. О гибели Лермонтова и о самом поэте он . больше ни с кем не говорил, но каждый год в день роковой дуэли заказывал панихиду по рабу Божьему Михаилу... Только спустя тридцать лет его уговорили написать мемуары о знаком­стве с Лермонтовым и дуэли. Мартынов начал работу, живо и интересно рассказал о совмест­ной учебе в юнкерской школе и — остановился. О роковом поединке он так никогда и не написал ни слова. Видно, все еще переживал...