С. немыслимо без Ф., не может быть без нее выражено, и Ф. немыслима без С, так как не сможет без него что-либо выразить. С— это выражаемое, Ф.— это выражающее, они неотъемлемы друг от друга, не могут существовать одно без другого. Даже самое простое чувство или мысль необходимо должны быть выражены (прежде всего в слове).

Восклицание («ай», «ох» и т. п.) уже свидетельствует о каком-то переживании — чувстве, которое доходит до нас че­рез слово (в данном случае — междометие), по которому мы уже в состоянии судить о С. этого чувства: боли, радости, удивлении и т. п.

В древнегреческой мифологии правосудие изображалось в виде женщины (богини Фемиды) с завязанными глазами, с мечом в одной руке и весами в другой. Это означало, что правосудие беспристрастно, не взирает на лица, строго карает виновных, но точно взвешивает все их поступки, не ошибается.

Повязка, меч, весы — это в данном случае Ф., выража­ющая существенные черты С, конкретно раскрывающая сущ­ность правосудий.

Чем сложнее С, тем богаче, разностороннее должна быть Ф., его выражающая. И наоборот, по Ф. мы судим о мно­гообразии С, в данном случае о беспристрастности, строгости и точности Фемиды.

В искусстве, которое стремится к тому, чтобы дать пред­ставление о жизни во всей ее конкретности и многообразии, соотношение С. и Ф. приобретает особенное значение.

Достоевский передает слова В. Белинского (сказанные при их первой встрече), характеризующие эту важность Ф. в ис­кусстве: «Вы, художники, одной чертою, разом, в образе выстав­ляете самую суть, чтобы ощупать было рукою, чтобы самому нерассуждающему читателю стало вдруг все, все понятно! Вот тайна художественности, вот правда в искусстве» (Ф. Дос­тоевский, Письма).

Идейно-тематическая сущность произведения искусства становится для нас прежде всего (скажем, в романе) ощути­мой благодаря взаимоотношению действующих лиц. Эти вза­имоотношения обнаруживаются в событиях, т. е. в сюжете. В зависимости от характера событий речь действующих лиц приобретает индивидуальную окраску (в связи, конечно, с их собственными свойствами).

Таким образом, С. выражается через все стороны произ­ведения (характеры, сюжет, язык), оно как бы переходит в Ф. И наоборот, воспринимая речь персонажей, наблюдая их поступки, мы начинаем глубже представлять себе и тему и идею произведения, здесь Ф. как бы переходит в С.

Анализируя произведение, мы должны стремиться к такому его пониманию, которое покажет нам С. и Ф. в их взаимоот­ношении, в их взаимопереходах (в нашем примере: постарать­ся уловить сущность правосудия через конкретные приметы воплощающего его облика Фемиды и — одновременно — по­нять эти приметы как существенные признаки правосудия).

Понятно, что взаимоотношение С. и Ф. присуще всем об­ластям идеологии, но в искусстве оно выступает по-своему — в образе, говоря словами В. Белинского, выставляющем самую суть художественного произведения.

Поучительны слова А. Чехова, говорящего, с каким тру­дом достигает писатель такой полноты и внутреннего единст­ва С. и Ф.: «Надо рассказ писать 5—6 дней и думать о нем все время, пока пишешь... Надо, чтобы каждая фраза проле­жала в мозгу дня два и обмаслилась... рукописи всех настоящих мастеров испачканы, перечеркнуты вдоль и поперек, потерты и покрыты латками, в свою очередь перечеркнутыми...»

Здесь ясно показано, в какой мере труден этот поиск писа­телем выражающего (т. е. Ф.) для полноты раскрытия выра­жаемого (т. е. С.) и в какой мере выражаемое раскрывается лишь через богатство и многосторонность выражающего, об­ретающего благодаря ему определенность и конкретность».