Вместе с письменностью появился письменный язык, близкий к устному, разговорному. (Между письменным и устным языками есть разница. Иногда она больше, иногда меньше, но есть всегда. Вы и сами это знаете: люди никогда не говорят так, как пишут, и наоборот).

Распространение письменности на Руси было связано с принятием христианства восточными славянами в конце Х века. Киевский князь Владимир принял христианскую веру византийского (греческого) типа. Христианская община на Руси была и до Владимира. Его бабушка, княгиня Ольга, была христианкой. Но именно Владимир сделал христианство государственной религией: крестился сам и другим приказал. Прежних языческих богов было приказано выкинуть из головы в Днепр и забыть. Агитация за новую веру была примерно такой: «Посмотрите, люди добрые, на Византию, какой там уровень жизни. А все почему? Потому что в единого Бога веруют, как все цивилизованные народы. Стыдно перед просвещенным человечеством за нашу дикость». Действительно, христианство к концу X века было знаком принадлежности к цивилизации, к «общечеловеческим ценностям», к «просвещенной Европе». Язычество в глазах прогрессивной общественности ну никак не катило. Языческая Киевская Русь была подозрительным и опасным недогосударством. Зато христианская Киевская Русь могла рассчитывать на достойное место в семье европейских стран. При таком раскладе могучая христианская Византия становилась союзницей христианской Руси. Такова была политическая выгода принятия христианства. Но, кроме запланированной политической выгоды, Русь получила еще одну, не политическую, не запланированную и благодатную.

Дело в том, что христианство в Западной Европе строилось по римскому (латинскому) образцу, а христианство на Руси – по византийскому (греческому). Позже разница между двумя ветвями христианства станет еще больше, западноевропейцы станут католиками, а жители восточной Европы – православными. Но уже в X–XI веках явно ощущался раскол. Например, римская церковь требовала, чтобы богослужение и священные тексты существовали только на тех языках, на каких дошли до нас Евангелия: древнееврейском, латинском или греческом. Западноевропейская церковь пользовалась латинским языком. Теперь представьте себе не образованного дворянина, не ученого монаха, а простого французского или английского крестьянина, который ровным счетом ничего не понимал из того, что бубнил в церкви священник и что было написано в Библии. Он даже молитву толком выучить не мог! Язык церкви и язык народа были разными.

А восточным славянам, в том числе и русичам, повезло. Византийская (греческая) церковь допускала богослужение на родном языке христианина, если священные тексты были переведены на этот язык. Когда Владимир принимал христианство, оказалось, что и переводить не надо! Потому что переводы уже были сделаны. К этому времени некоторые славянские племена, в основном южноевропейские, уже были христианскими. Для них специально были сделаны переводы священных книг на одно из наречий древнеболгарского языка. Для этого пришлось создать славянскую азбуку – систему букв, которые бы наиболее полно соответствовали звукам устной речи. Это сделали греки Кирилл и Мефодий. В основе современного русского алфавита лежит как раз эта азбука. Язык тогдашних южных славян, в частности болгар, не сильно отличался от восточнославянских наречий. Поэтому на Руси после принятия христианства стал использоваться уже готовый письменный славянский язык. Сейчас мы называем его церковнославянским (или старославянским) языком. И простой русич не только понимал слова священника, молитвы и смысл Евангелия. Он без труда и сам мог выучиться чтению и письму! Берестяные грамоты, чудом сохранившиеся до нашего времени, говорят нам русским языком: грамотность была обыкновенной вещью среди обыкновенных жителей. Чаще всего это деловая переписка, но встречаются и просто письма к родственникам, и любовные записки – СМСки на березовой коре.

Но язык – это не то, что на языке. Язык – в голове. Больше того, язык формирует сознание человека. Церковнославянский язык оказал огромное влияние на сознание. Потому что христианство принесло совершенно новое понимание жизни и смерти, места человека в мире, заставило думать о душе и духе, о страдании и сострадании, о любви и добродетели. То есть о том, чего нельзя взять в руки, пощупать, взвесить. Духовная жизнь требует осознания таких вот бестелесных духовных понятий. Ведь для нас существует только то, что мы можем назвать словом. Нет слова «любовь» – нет и любви. Церковнославянский язык обогатил нашу речь словами для выражения таких понятий, которых не было ни в жизни, ни в головах тогдашних восточных славян. Сравните восточнославянские и церковнославянские слова «сторона» и «страна», «вожак» и «вождь», «голова» и «глава», «ворота» и «врата», «беременная» и «бремя», «нёбо» и «небо», «один» и «единый», чтобы почувствовать разницу. А «мироздание», «блаженство», «воздаяние», «истина», «просвещение», «искупление»!.. Церковнославянский язык звучал торжественно и выражал абстрактные понятия.

Давайте похулиганим. Возьмем стихотворение Пушкина «Пророк» и попробуем все церковнославянские слова заменить исконно русскими. Получится что‑то несуразное. Во‑первых, называться оно будет «Волшебник». И начинаться будет примерно так: «Я пить хотел и по степи однажды ночью волочился, И вот совсем я затупил, И Змей Горыныч мне явился…» И так далее в том же духе.