свете появилось само это понятие «алые паруса», мы цели­ком обязаны Алек­сандру Степановичу Гриневскому. Имен­но так звали писате­ля Александра Гри­на в жизни.

Почему писатель отказался от своей фамилии на облож­ке? Тому тоже есть несколько причин. Во-первых, начинал Грин писать в те времена, когда на уличной вывеске вполне можно было прочесть, например, такое: «Портной Степан Иванов из Парижа», а в цирке поголов­но все артисты и артистки звались Жанами, Полями и Стеллами, хотя на самом деле все они были русскими. Такая в начале XX века была-в России мода — все иностранное каза­лось лучше отечественного. Так что и Гринев­ского издатель вполне мог попросить сделать­ся Грином. Да и сам Александр Степанович против этого не возражал. Псевдоним гораздо лучше запоминался читателями, а это для пи­сателя немаловажно. Кроме того, многие вос­принимали как само собой разумеющееся, что о городах с названиями Гель-Гью, Зурбаган и Лисс, о героях с именами Ассоль, Эгль и Лети- ка будет писать литератор с иностранным именем.

Вот так уроженец Вятской губернии и стал «иностранцем».

Кстати, не меня одного ввел в заблуждение его псевдоним. Всем известный писатель К. Г. Паустовский вспоминал, как во времена своей юности, пришедшейся как раз на начало XX века, зачитывался выпусками «Универ­сальной библиотеки».

«Это были маленькие книжечки в желтой бумажной обложке, напечатанные петитом, — писал Константин Георгиевич. — Стоили они необыкновенно дешево. За десять копеек мож­но было прочесть «Тартарена» Доде или «Мис­терии» Гамсуна, а за двадцать — «Давида Копперфильда» Диккенса или «Дон Кихота» Сер­вантеса.

Русских писателей «Универсальная биб­лиотека» печатала только в виде исключения. Поэтому, когда я купил очередной выпуск со странным названием «Синий каскад Теллури» и увидел на обложке имя автора — Александр Грин, то, естественно, подумал, что Грин ино­странец...»

А вернее всего, даже вновь приобретенным именем, как и своими книгами, писатель хотел отгородиться от той скучной и беспросветной жизни, которая его окружала. Нужда застави­ла его перепробовать множество профессий. В поисках заработка Гриневский скитался по России, становясь то рыбаком, то золотоиска­телем, то переписчиком ролей для театра, а то и банщиком. Одно время он был даже револю­ционером. Но прятаться толком не умел, в лю­дях разбирался плохо, и потому вскоре был вы­слежен, арестован, посажен в тюрьму, а затем и отправлен в ссылку.

Там он и начал писать. А чтобы полиция не узнала еще и об этом его занятии, придумал себе псевдоним.

В общем, как видите, у Гриневского было предостаточно причин, чтобы превратиться в Грина. И если революционер Гриневский так и не смог осуществить свою мечту — сделать так, чтобы земля вокруг стала царством всеоб­щего счастья, то литератор Грин такую землю открыл и описал в своих книгах.

«Нет более бестолкового и чудесного порта, чем Лисс, — писал он. — Разноязычный город определенно напоминает бродягу, решившего наконец погрузиться в дебри оседлости. Дома рассажены как попало среди неясных намеков на улицы, но улиц, в прямом смысле слова, не могло быть в Лиссе уже потому, что город воз­ник в обрывках скал и холмов, соединенных лестницами, мостами и узенькими тропинка­ми. Все это завалено сплошной густой тропиче­ской зеленью, в веерообразной тени которой блестят детские, пламенные глаза женщин. Желтый камень, синяя тень, живописные тре­щины старых стен; где-нибудь на бугрообразном дворе — огромная лодка, чинимая босоно­гим, трубку покуривающим нелюдимом; пение вдали и его эхо в овраге; рынок на сваях под тентами и огромными зонтиками; блеск ору­жия, яркое платье, аромат цветов и зелени, рождающий глухую тоску, как во сне — о влюбленности и свиданиях; гавань — грязная, как молодой трубочист; свитки парусов, их сон и крылатое утро, зеленая вода, скалы, даль океана; ночью — магнетический пожар звезд, лодки со смеющимися голосами — вот Лисс».

Впрочем, бывший революционер А.С. Гри­невский сделал еще одну попытку превратить свою мечту в действительность. На Граждан­скую войну он ушел с солдатским мешком, где рядом с парой портянок и сменой чистого бе­лья лежала рукопись «Алых парусов» — по­эмы в прозе, или феерии (от слова фея — вол­шебница).

Но то, что он увидел на войне, и то, что по­лучилось в результате, разительно отличалось от его представлений о мире чистоты и спра­ведливости. И писатель окончательно ушел от действительности в свой мир грез и сказок.

Однако и тут ему не повезло. Одна из его книг попалась на глаза невысокому человеку с черными усами и следами оспы на лице. Тот желтыми пронзительными глазами пробежал по строчкам, отбросил книжку в сторону и глуховатым голосом с грузинским акцентом произнес всего одну фразу:

— Нам такие мечтатели не нужны!..

А поскольку к тому времени бывший семи­нарист Иосиф Джугашвили, бывший револю­ционер Коба уже пре­вратился во всесиль­ного товарища Ста­лина, вождя всех лю­дей и народов, то его слово стало законом. По крайней мере, в Стране Советов, за­нимавшей одну шес­тую часть суши.

Александра Гри­на тут же перестали печатать. И он, наверное, пожалел, что в действительности не был ино­странцем. Каково ему жилось в то время, мож­но судить хотя бы по такому факту. Музейные работники в Феодосии рассказывали, что ког­да они открывали музей Александра Грина, то так и не смогли найти вещей, принадлежав­ших лично писателю. Их у него практически не было — все, имевшее хоть какую-то цен­ность, было продано, обменяно на хлеб. Ну, а рыбу писатель ловил сам,.

Умереть с голоду писателю Грину не дал один отважный человек, фамилию которого мне узнать так и не удалось, — редактор ма­ленькой местной газеты. Он, невзирая на за­прет, потихоньку продолжал печатать замет­ки и рассказы писателя, придумывая ему каж­дый раз все новые псевдонимы.

Ну, а тому оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь алые паруса удачи появятся и в его гавани.

Но если девочка Ассоль все же увидела громаду «алых парусов белого корабля», то A.C. Гриневский, гражданин без определен­ных занятий, этого так и не дождался. Он умер в 1932 году, когда до заката сталинской импе­рии было еще далеко...

Однако Александр Грин преодолел-таки забвение. И пустые комнаты маленького до­мика-музея в Феодосии, где некогда жил писа­тель, ныне заставлены стеллажами с книгами, на обложках которых на разных языках обо­значено одно и то же имя — А. Грин.