Примечательные опечатки случались тогда же и «по ту сторону занавеса», в заграничной русской печати. Вот несколько примеров.

Первым здесь, конечно, нужно назвать Александра Солженицына, чьи произведения печатались за границей не раз — даже в ту пору, когда Александр Исаевич был еще в СССР.

Как вспоминал сам Солженицын, эти издания «Москвы достигали… лишь случайно, и вот с какого-то года стало попадаться лондонское издательство „Флегон–пресс" (потом оказалось: Флегон — это фамилия издатчика). Ничегошеньки я о нем тогда не знал, но вижу: издал мою „Свечу на ветру" с утерей одной машинописной страницы, и даже не оговорился, а слепил как попало, без смысла. Издал „В круге первом" под диким названием „В первом кругу" — и дикое количество опечаток, редко по 10 на страницу, а то по 20–25!»

25 опечаток на страницу — до этого рекорда и давешней «Неделе» далеко!

Самая знаменитая эмигрантская опечатка связана с газетой «Новый американец», судьба которой так красочно описана Сергеем Довлатовым. А также с великим поэтом Иосифом Бродским.

«Готовясь к сорокалетию Бродского, Довлатов взял у него стихотворение для „Нового американца". Никому не доверяя, Сергей заперся наедине с набранным текстом. Сидел с ним чуть ли не всю ночь, но ничего не помогло. В стихотворении оказалась пропущенной одна буква — получилась „могила неизвестного солата". Юбилейный номер с этим самым „салатом" Довлатов в великом ужасе понес Бродскому, но тот только хмыкнул и сказал, что так, может, и лучше».

Об этом в книге «Довлатов и окрестности» пишет известный литератор Александр Генис. Кажется, он неточен в цитате: у Бродского есть стихотворение, в котором упоминается «фигура Неизвестного Солдата», но никак не могила. Но для нашей темы это не суть важно. Важнее, что сам Иосиф Бродский был достаточно привычен к опечаткам: их в его публикациях случалось немало.

Нередко случались опечатки и в еще одной эмигрантской газете — «Новое русское слово». Как-то в 1970–е годы там появилось стихотворение молодой поэтессы Валентины Синкевич. В нем была строчка: «Сползали кровинки вниз по белому мрамору статуи». Как вспоминала сама Синкевич, «стихотворение появилось, но с опечаткой, которая мне, начинающему автору, показалась чудовищной: „коровники" вместо „кровинки"… По неопытности мне мерещилось, что мое стихотворение читает чуть ли ни весь мир и все возмущены „коровниками". А друзья долго надо мной потешались: „Почему это у тебя коровы ползают по мрамору?.."»

После этого случая, вспоминала Синкевич, «я долгие годы регулярно публиковала в „Новом русском слове" статьи, рецензии, а иногда и стихи, не обращая внимания на опечатки, которые, что греха таить, встречались довольно часто…»

Напоследок можно добавить еще пару примеров — опять из Довлатова. Сергей Донатович относился к опечаткам с настоящим трепетом. Как писал Александр Генис, «и мать, и жена Довлатова служили корректорами. Не удивительно, что он был одержим опечатками». И еще одно свидетельство Гениса: «На письме опечатки Довлатову казались уже трагедией. Найдя в привезенной из типографии книге ошибку, вроде той, из-за которой Сергей Вольф назван не дедушкой, а „девушкой русской словесности", Довлатов исправлял опечатку во всех авторских экземплярах».

Когда в Америке выходила его книга «Заповедник», немалую часть своей переписки с издателем Довлатов посвятил теме опечаток.

«Я намерен употребить все усилия, чтобы опечаток не было».

«Спасибо за хороший набор. Лена, я и мать обнаружили втроем 22 опечатки на 120 страницах, при том, что каноны советской партийной печати допускают для машинисток 5 опечаток на странице, а значит, вы работаете в 30 раз лучше».

«Правку Лена наберет Вашим шрифтом, чтобы Вы ее просто наклеили, и я бы не беспокоился относительно возможных новых опечаток. Будут также указаны страницы, где находятся эти опечатки».

И после получения книги:

«„Заповедник" по–прежнему листаю с удовольствием… Хотя одну опечатку я все-таки нашел, причем, в гранках она была поправлена, а Вы, практический метафизик, не перенесли. Но это даже хорошо, поскольку полное совершенство — излишество, а одна опечатка — „ПРИХОДИДИЛОСЬ", при переносе со 111 на 112 страницу — это минимум».

Наконец, из той же переписки — о других книгах:

«Корректуру „Ремесла" я читал три раза, мать и Лена по разу, и все же там есть две опечатки — буквенная и знак препинания. „Чемодан" прочитан раз семь. Если будет опечатка хоть одна, то это — мистика, как говорил Марамзин по другому поводу…»