Граф был непоколебимо уверен, что терпе­ние и труд все перетрут. Он целыми днями корпел над рукописями. Действительно, не­редко бывает, что талант со временем совер­шенствуется. Но лишь в том случае, если в че­ловеке на самом деле есть «искра Божья». Здесь же вышло как раз наоборот. Чем больше писал граф-стихотворец, тем хуже станови­лись его вирши.

Судьба одарила Хвостова редкостным дол­голетием — сменялись литературные поколе­ния, а он все благополучно жил, писал и печа­тался. А поскольку его книг уже давно никто не покупал, то тайные агенты графа на его же деньги скупали их. Сжигали, после чего сочи­нитель немедленно приступал к новому выпус­ку, ссылаясь на то, что прежние уже разо­шлись. Он даже заказывал переводы своих книг на европейские языки, оплачивая труд толмачей опять-таки из собственного кармана.

Рассказывают, что, узнав о каком-нибудь званом обеде или ужине, Хвостов немедленно мчался туда и раскладывал по стульям свои брошюры и книги.

Дело дошло даже до того, что огромное свое состояние он расстроил бесконечными издани­ями сочинений. Это дало Пушкину повод за­метить, что в Европе «стихами живут, а у нас граф Хвостов прожился на них».

Но и это не помогло. Граф жаждал славы и ради нее шел на любые жертвы. Он откровенно заискивал перед критиками, желая войти с ними в близкие отношения и заслужить их по­хвалу.

Чтобы сблизиться, например, с А. С. Пуш­киным, он писал его жене Наталье Николаев­не различные песенки, присылал великому поэту вместе со стихотворными посланиями приглашения отобедать и т. п. И добился-таки своего. Пушкин на его приглашение как-то от­ветил: «Милостивый государь граф Дмитрий Иванович, жена моя искренне благодарит Вас за прелестный и неожиданный подарок... На днях буду иметь честь явиться с женою на по­клонение к нашему славному и любезному па­триарху...»

Издавая свои сочинения, Хвостов рассы­лал их во все концы света. Среди тех, кого он одаривал своими книгами, были русские и ев­ропейские университеты, семинарии, инсти­туты, а также митрополиты, архиереи и стан­ционные смотрители.

Кронштадтским морякам он не только по­дарил все тома своих сочинений, отправив их за свой счет во флотскую библиотеку, но и пре­проводил туда же свой мраморный бюст. Моря­ки порадовали Хвостова трогательным письмом: «Прислан­ный от Вашего сия­тельства для крон­штадтской флотской библиотеки изобра­жающий особу Вашу бюст мы с призна­тельностью имели честь получить, который вместе с Вашими со­чинениями составляют лучшее украшение библиотеки». А когда в Ревеле появился ко­рабль под названием «Граф Хвостов», радости сочинителя не было предела.

Автобиографию свою в очередном собра­нии сочинений он предварил таким торжест­венным вступлением: «Благосклонный чита­тель! Ты зришь пред очами своими жизнеопи­сание знаменитого в своем отечестве мужа. Дела его и заслуги своему отечеству столь бы­ли обширны, что поместить оные в себе может и при раздельном повествовании оных...»

Зная слабость графа к литературной лести, кое-кто этим пользовался для обогащения и получения чинов. Так, издатель «Дамского журнала» Шкаликов, который по бездарнос­ти, как говорили современники, превосходил самого Хвостова, получил таким образом чин коллежского асессора. А один литератор был даже публично обвинен в том, что хвалит Хво­стова в печати за взятки, и дело чуть не дошло до дуэли.

Прочие же издатели изыскивали различные способы, чтобы отделаться от него. Скажем, Николай Полевой, не желая портить отноше­ния с влиятельным Хвостовым, все сваливал на цензуру, которая-де не пропускает вольнолю­бивых сочинений графа.

А иные не стеснялись и публиковать на гра­фа пародии и эпиграммы. Причем, если пона­чалу в них выводили Хвостова под другими именами — Графов, Рифмин, Рифмодей, Вздорный писатель — то затем перешли к пря­мым упоминаниям. Так, язвительный П. Вя­земский не только публично рассказывал анек­доты про Хвостова, но и в послании к Тургене­ву прямо писал:

Живи здоров, не знай забот, ни скуки

И веселись, и розы рви одне,

И не бери вовек Хвостова в руки,

Но иногда бери перо ко мне.

Впрочем, так или иначе, но Хвостов своего добился: его имя было у всех на слуху. Пушкин даже упомянул о нем в «Медном всаднике»:

...Граф Хвостов,

Поэт, любимый небесами,

Уж пел бессмертными стихами

Несчастье невских берегов...

Но если тут он еще обошелся с незадачли­вым литератором относительно ласково, то ку­да более едким было стихотворение, ходившее по рукам:

Всему наш Рифминрад: пожару, наводненью,

Войне, землетрясенью, —

Все кажется ему добро,

Лишь только б случай был приняться за перо

И приступить к тисненью.

Я даже бьюсь со всеми об заклад —

Что для стихов он был бы рад

И светопреставленью.