Жизнь, как говорится, берет свое, а иногда и чужое. Идет
время, и всё больше возрастает интерес древнерусских писателей и читателей к
другим, более земным, сторонам жизни человека. Читатель теперь хочет не только
поучительности, но и увлекательности.
Вот какая история произошла с написанной в XVI веке и
очень популярной на Руси «Повестью о Петре и Февронии Муромских». Канонизация
(причисление к лику святых) муромского князя Петра и его жены Февронии
предполагала составление жития – жизнеописания, подтверждающего святость
героев. Написать житие Петра и Февронии было поручено протопопу
Ермолаю. Однако Петр и Феврония жили в XII веке, а Ермолай в XVI‑м.
Попробуйте‑ка написать что‑нибудь о вашем пра‑пра‑пра‑дедушке, который жил 400
лет назад! Единственное, что вы сможете о нем сказать, что он жил и умер и был
(может быть) хорошим человеком. Для жития маловато. Вот и бедный Ермолай мог
опираться не столько на документы и воспоминания (они почти не сохранились),
сколько на легенды и предания о жизни и делах муромских князей. А что такое
легенда? Быль, от старости похожая на сказку. Но протопоп Ермолай был, видимо,
человек веселый и с воображением. Его эти легенды так увлекли, что вместо жития
он написал увлекательную приключенческую волшебную повесть, в которой герой
побеждает змея‑оборотня чудодейственным мечом, героиня обладает магическими
знаниями, словно сказочная мудрая дева. Сюжетом становится не столько описание
жизни, посвященной Богу, сколько история верной любви Петра и Февронии, любви,
преодолевающей зависть, злобу, предрассудки. Конечно, Ермолая за эту
самодеятельность как следует отругали. «Какое ж это житие? – строго сказал
ему заказчик. – Это ты, Ермолай, что‑то несуразное написал. Неформат!»
Пришлось писать другое, «правильное» житие. Но зато «Повесть о Петре и
Февронии» Ермолая‑Еразма стала бестселлером древнерусской литературы. Ее так
часто переписывали от руки, что она дошла до наших дней.
А теперь о грустном. О древнерусской литературе мы знаем
только по дошедшим до нас произведениям. А дошло их совсем немного. И дошли
они, если уж начистоту, случайно. Причин много.
Долго и трудно создавалась древнерусская книга. Монах
писал заостренной палочкой или пером на дорогостоящей бумаге (она была
редкостью!) или выделанной коже, стараясь красиво и аккуратно вывести каждую
букву, пользуясь светлым временем. Вечером или ночью не попишешь. Наверняка
заместитель настоятеля монастыря по хозчасти ругался: «Ишь, расселись тут!
Писатели, елы‑палы! Свечей на вас не напасешься!» Рукопись создавалась в
единственном экземпляре. Если было необходимо, ее переписывали несколько раз –
но счет шел максимум на несколько копий, а никак не на тысячи. За 50‑100 лет
рукопись, если она не была сложена в книгу, приходила в негодность. Она могла
сгореть в пожаре – а пожары тогда были обычным делом. Всякий порядочный город
просто обязан был раз в 10–15 лет сгорать дотла. Рукописи уничтожали
специально: в ходе церковных реформ, реформ Петра I‑го, революций и борьбы с
религией в ХХ веке. Никто не считал, сколько погибло рукописей. Возможно, до
нас дошла одна тысячная часть того, что было написано в XI–XVII веках. А может,
и меньше. Говорят, рукописи не горят. Ага, как же. Еще как! |