Напрасно успокаивал читателей автор книги «Живой
как жизнь»: дескать, наш язык–богатырь, взяв «чужеродное» слово,
самовластно подчиняет его своей собственной воле, своим вкусам и
требованиям, поэтому не надо «боязливо шарахаться» от этих слов, не надо
бояться, как бы ему не повредило. Да и не та здесь логика. Разве можно
так: богатырь — так пичкай его чем попало…
Что касается силы нашего языка, нельзя, конечно, не
согласиться. Верно, он способен и переиначить, и подчинить своим
законам любое нужное иностранное слово. И подчинял. Попадали в русский
язык непривычные — кепи, кофе или пальто — и переиначивались для
склонения — «кепка», «кофей» (в этом виде они вошли в литературный язык —
«кофей», например, у Радищева, у Тургенева, у Л. Толстого) — или
склонялись без переделки. Но и в том ещё штука, что язык почему–то
лишили его права переиначивать и подчинять. Забыто золотое правило,
известное ещё Белинскому и Пушкину: «грамматика не предписывает законов
языку, но изъясняет и утверждает его обычаи».
Вопреки правилу наши учёные грамматисты — любители «вмешиваться в языковые процессы и
направлять по желаемому руслу» — освободили «залётные» слова от законов
русского языка и предписали не склонять даже те, что склонялись. Стоп,
тургеневско–толстовский «кофей»! Назад! Другие (вроде парашюта и
панциря) оказались избавленными от обязанности подчиняться русскому
правописанию. (Так и вспомнишь слова печально известного академика
Греча: «Пусть целый народ единогласно употребляет известное слово
несогласно с правилами моей грамматики, я всё равно скажу, что оно
употребляется неправильно».) И ведь до чего дошло: в пору «Предложений
по усовершенствованию русской орфографии» замахивались и исконно русские
слова писать на манер иностранных. (Очень подкупает простота правила:
после Ц всегда писать И, как в иностранных словах, — не моргнув глазом
объясняли усовершенстеователи.) Так объявились было пресловутые огурци,
конци и другие — не то русские словеса, не то иностранци. Впрямь
забоишься за русский язык, если уже не «залётные» слова на свой лад, а
свои на чужой почнем переиначивать, не всегда отличая общественную
потребность от желания личного, собственным дурным вкусом подсказанного.
Да и не в одних усовершенствователях дело. Народ действительно стал грамотным, образованным и теперь не станет превращать катабасис в катавасию,
а если кто и попытается, его тут же остановят знающие друзья, уличат в
искажении слова. А газеты, а радио, телевидение? Они–то ведь и стали
теперь законодателями языка. Сказанное слово сразу — на миллионы
слушателей! А переиначивающий как введёт в обиход что–то своё? Ну,
посмеются в цехе, в бригаде, учреждении — на том и остановка. Так что
рассуждения о переиначивании — лишь красивые слова, и обольщаться ими не
приходится. И правильнее — не успокаивать читателей, а воевать против
«залётных» слов, если они даром едят хлеб в нашем языке да ещё и вредят
ему при этом.
Здесь имеется в виду вред во всём объёме — и
засорение, и искажение, порчу самого языка, лишаемого красоты, силы и
определённости, выразительности, и непонятность или чужеродность слов,
когда не близки они уму и сердцу людей. И то сказать: не всякое
иностранное слово достаточно хорошо, точно понимается («политика
разделения», я уверен, понятнее, чем «политика апартеида» или «политика
апартхейда»). Если же вдобавок начать соревноваться, кто больше модных
словечек наскажет, то и бог знает, чем все это кончится. А наука? Подчас
не больше ли трудов составит сквозь специальную терминологию
продираться, чем усваивать то, что за нею скрыто? Терминология же порой
бывает и не нужна для дела и никогда в жизни не понадобится.
Конечно, будет ещё потребность и в новых
заимствованиях, поскольку новые открытия будут совершаться, очевидно, не
только русскими. И против необходимых слов, пожалуй, никто не возразит,
как не возражают сейчас против электричества и радио, против электроники и космоса
По к чему же заведомое «тяготение», модничанье, загромождение и
уродование языка словесным хламом? Тем более не существует решительно
никакой причины становиться в ряды защитников «тяготения». Нет и
оснований для защиты. |