— Ваше основное занятие, уважаемые топонимы?

— Мы обозначаем географический объект.

— А побочное? Есть ли у вас какие-либо совместительства, склонности, хобби?

— Разрешите представиться. Река Ландра. Кое-кто из нас, топонимов, дает имена людям, другим живым существам.

— Горы Альпы. Мы из числа тех географических названий, которые охотно передают вещам свои имена.

— Город Каносса. А я принадлежу к той группе наименований, что употребляются в ярко выраженном фигуральном смысле.

— Остров Родос. Подобные мне особых пристрастий не имеют. Лишь в компании мы выступаем как часть образного фразеологизма. Ну, к примеру: «Здесь Родос, здесь прыгай».

— Благодарю всех вас. Кто не успел высказаться, просьба сообщить о себе в письменной форме.

(Из воображаемого интервью)

* * *

Напомним: в языке постоянен плодотворный процесс перехода имен нарицательных в собственные, имен собственных в нарицательные.

Топоним всегда и только имя собственное, обозначающее словом или словосочетанием определенный географический объект. А потому он не исключение. Почерпнув для исполнения своих назывных функций слова из лексической кладовой, топоним может с лихвой вернуть свой должок в виде новых слов, образованных уже от его имени.

Такие производные от топонимов названия вещей и явлений окружающего нас материального и духовного мира интересны тем, что несут в себе информацию о том, где, в каких краях выдумана, сконструирована, сработана вещь, печать какой местности, а часто и почему отложилась на понятиях общих и абстрактных. Более того, географические имена могут обрести крылатость, стать иносказанием… Впрочем, зачем мне пересказывать только что прочитанное вами интервью и предварять содержание идущих следом страниц?

По сведениям пятнадцатилетней давности в словарном составе русского языка имеется более 700 слов топонимического происхождения (из них около 450 слов «поставила» Европа, 150 — Азия). По последним данным названий одних только минералов, образованных от топонимов, более пятисот.

А теперь две истории, иллюстрирующие тему.

История первая. О том, как речушка в новгородской земле стала названием известных доныне леденцов.

В.А. Гиляровский, современник Чехова и Горького, был блестящим знатоком и летописцем московского быта. В одном из очерков писатель привел рассказанную булочником Филипповым занятную историю новгородского кустаря, а затем и фабриканта Ландрина.

« — Вот хоть взять конфеты, которые „ландрин" зовут… — вспоминал Филиппов. — Кто Ландрин? Что монпансье? Прежде это монпансье наши у французов выучились делать, только продавали их в бумажках завернутые во всех кондитерских… А тут вон Ландрин… Тоже слово будто заморское, что и надо для торговли…

На кондитерскую Григория Ефимовича Елисеева это монпансье работал кустарь Федя. Каждое утро, бывало, несет ему лоток монпансье, — он по-особому его делал, — половинка беленькая и красненькая, пестренькая, кроме него никто так делать не умел, и в бумажках. После именин, что ли, с похмелья, вскочил он товар Елисееву нести.

Видит, лоток накрытый приготовлен стоит. Схватил и бежит, чтобы не опоздать. Приносит. Елисеев развязал лоток и закричал на него:

— Что ты принес? Что?..

Увидал Федя, что забыл завернуть конфеты в бумажки, схватил лоток, побежал. Устал, присел на тумбу около гимназии женской… Бегут гимназистки, одна, другая…

— Почем конфеты?

Он не понимает…

— По две копейки возьмешь? Дай пяток.

Сует одна гривенник… За ней другая… Тот берет деньги и сообразил, что выгодно. Потом их выбежало много, раскупили лоток и говорят:

— Ты завтра приходи во двор, к двенадцати часам, к перемене… Как тебя зовут?

— Федором, по фамилии Ландрин…

Подсчитал барыши — выгоднее, чем Елисееву продавать… На другой день опять принес в гимназию.

— Ландрин пришел!

Начал торговать сперва вразнос, потом по местам, а там и фабрику открыл. Стали эти конфеты называться «ландрин» — слово показалось французским… ландрин да ландрин! А он сам новгородский мужик и фамилию получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит».

История вторая. О вторичном открытии и наречении островов Канарскими (то есть «собачьими»), давшими свое имя птичкам, известным у нас как канарейки.

Географы уверяют нас, что еще на стыке старой и новой эры к западу от берегов Атлантики по ту сторону Геркулесовых (Геракловых) столбов доходили мореплаватели до островов, которые называли Блаженные.

Затем морские дорожки позабылись. И второе открытие архипелага падает лишь на XIV век. Его посещают итальянцы и португальцы. Кто-то из них (на кого именно «собак вешать» — неизвестно) завез сюда собак, которые невероятно размножились и одичали.

Когда в 1402 году к островам пристали испанские корабли, до слуха моряков донесся грозный лай. Уж не доплыли ли они до легендарных земель, населенных песиглавцами? О них ходили легенды, о них поведал и Марко Поло в «Книге»: «У тех жителей и головы, и зубы, и глаза собачьи; у всех них головы совсем как у большой собаки». Но нет, в лесных чащах хозяйничали настоящие одичавшие огромные псы.

В Ислас Канариас (от канис латинского, кан испанского — «собака, пес, волкодав») — в «Острова Собачьи» — были перекрещены прежние Острова Блаженные. Один из главных островов архипелага наречен Гран-Канария.

…Но не только вой собак встретил приставших к острову моряков. Едва они ступили на землю, как услышали чудесные звуки. На тысячи ладов заливались невидимые скрипки, рыдали флейты, дробным щелканьем звенели кастаньеты.

Загадка необычного концерта открылась испанцам, как только они углубились в лес. Исполнителями оказались птички.

Вернувшись на родину, моряки рассказали о чудо-певцах. Но никто им не поверил. Никто, кроме торговца Гюйзо. Смекнув, что богатство само идет к нему в руки, предприимчивый купец упросил одного капитана доставить его на Канарские острова.

Там он узнал, что поют лишь желто-зеленые птицы-самцы, а самки с серо-бурым оперением безголосы. Торговец готов был увезти в Европу только солистов, но, поскучневшие, грустные, они не издали ни звука. Кому петь серенады, если нет сеньорин? Пришлось прихватить с собой и самок.

В скобках. Педант-брюзга, услышав слова солдатской песни:

назидательно бы произнес: «Эх, темнота! Нет, не споет вам канареечка — ни весело, ни жалобно. Обратитесь к кенару».

Так на заре XV века Европа узнала о пернатых обитателях Канарских островов. Их стали называть канариос — «собачьими птичками». Мы зовем их канарейками.