Аркадская идиллия. Топоним Аркадия явно одного корня с греческим словом Арктика и означает «медвежья сторона». Почему же название это стало символом счастливого края, где все живут в мире и благоденствии?
В Древней Греции Аркадия занимала
внутреннюю гористую область полуострова Пелопоннес. Населяли ее не
купцы, не мореходы, а пастухи, земледельцы и охотники, славившиеся
чистотой нравов и гостеприимством.
Позднее французские придворные поэты
XVII—XVIII веков сочинили сказку о счастливой земле Аркадии, где веселые
ее обитатели ведут на лоне природы полную забав и радостей привольную
жизнь.
Слащавые, приукрашенные картины якобы
беспечного существования «людей природы» пришлись ко двору и в других
европейских странах. Появились выражения Счастливая Аркадия, Аркадская идиллия,
характеризующие, не без доли иронии, безмятежное бытие, не омраченную
ничем дружбу, согласную семейную жизнь. Впрочем, судите сами, как
распорядился топонимом мудрый и язвительный Гете. Фауст — Елене
Прекрасной:
Но жить не будем в крепости мы тесной: В соседстве Спарты нас с тобою ждет Аркадия; она в красе прелестной И в вечной силе юности цветет. Туда, в блаженный край, мы путь направим, Там радостно укроемся вдвоем! Мы для беседки пышный трон оставим, Аркадским вольным счастьем заживем! Увидеть Неаполь — и умереть.
«Куском неба, упавшим на землю» назвали итальянцы Неаполь еще в начале
XVI века. Метафору через три века повторил русский музыкальный критик и
композитор А.Н. Серов, сравнив с Неаполем одно музыкальное произведение
(«с его лазурною прозрачностью и невыразимо обаятельною красотою
звука…»).
Столица Кампаньи действительно прекрасна, и
во все времена года туристы не устают любоваться приморским городом и
Неаполитанским заливом.
Тем не менее у С.Г. Займовского возникло
сомнение в надежности общеизвестной фразы. «Неаполь, бесспорно,
красив, — согласился он в предисловии к своему справочнику „Крылатое
слово". — Но почему, повидавши его, надо умереть? Оказывается, —
продолжает автор, — итальянское Veder Napoli e poi morir заимствовано из
латинского Videre Napoli et Mori, то есть „видеть Неаполь и Мори"
(живописная деревушка близ Неаполя). Но топ по-латыни значит также
„умереть" — и вот на каком недоразумении выросла знаменитая поговорка!»
Правда, на следующих страницах автор не столь категоричен в своем
утверждении, полагая, что метаморфоза латинской поговорки «по-видимому»
вызвана игрой слов.
В попытке выяснить изначальную форму и
содержание крылатого выражения я, будучи в Италии, обращался к доброму
десятку энциклопедически образованных людей, правда не лингвистов. Но
синьоры после бурного обмена мнениями между собой заявили: «Посмотри
Неаполь — и умри» — есть такая классическая фраза, а вот что касается
Мори… Близ Неаполя — Везувий. Это вид! Это грандиссимо! Потрясающе,
величественно! Неподалеку остров Капри. Это — беллиссимо! Неподражаемо,
прекрасно! Мори? Не знаем под Неаполем такой ультраживописной деревушки.
А Мори, что есть на севере в области Трентино-Альто-Адидже, ничем не
примечательна».
В заключение один неаполитанец-острослов
высказался в том духе, что если уж быть последовательным, то ныне
следовало бы классическую поговорку перелицевать. Как? А так: «Посмотри
на Неаполь, пока он не умер». Язвительно, но уместно. Краса и гордость
Апеннин, прибрежная жемчужина Тирренского моря все чаще именуется
городом трущоб, а залив, воспетый поэтами и сладкозвучными тенорами,
превратился, по свидетельству одной из газет, «в жалкий затон,
загрязненный нефтью, нечистотами и заводскими отходами».
Так на чем нам остановиться, чью взять
сторону? Я лично, руководствуясь советом мудреца: «При сомнении —
воздержись», повременил бы принять версию Займовского до более
убедительных доказательств.
Волга впадает в Каспийское море. Выражение взято из рассказа А.П. Чехова «Учитель словесности».
Выведенный в рассказе учитель истории и
географии, скучный и неинтересный человек, всегда, даже перед смертью, в
бреду, «говорил только то, что всем известно: Волга впадает в Каспийское море… Лошади кушают овес…».
Употребляется иронически как образец избитых истин.
Громоздить Пелион на Оссу.
В том фантастическом мире, в который помещали своих героев и богов
древние греки, нередко разыгрывались кровавые битвы, подобные тем, что и
на грешной земле меж смертными людьми.
По одному из вариантов мифа, некогда дети
бога неба Урана и богини Геи, могучие титаны, посягнули на власть своего
отца, свергли его и поставили на его место титана Кроноса.
Кроносу наследовал его сын Зевс, также низвергнувший своего отца. Этому пытались воспротивиться титаны, и они пошли войной на Олимп — местопребывание Зевса. Чтобы добраться до Олимпа, они взгромоздили одну на другую горы Пелион и Оссу, но битву таки проиграли. Зевс-громовержец сбросил их в глубь подземного царства — Тартар.
На основе мифа возникло выражение Громоздить Пелион на Оссу.
Оно значит: предпринимать отчаянные попытки выиграть безнадежное дело, а
также: затратить огромную энергию безрезультатно. «Фантазия громоздить
Пелион на Оссу, чтобы достичь небес», — встретим в сочинении Г. Гейне
«Романтическая школа».
Между прочим, горы эти — Олимп, Пелион, Оса
(теперь она пишется так) — и впрямь возвышаются в Греции, в Фессалии.
Из них Олимп — самый высокий горный массив страны — более 2900 метров.
Здесь Родос, здесь прыгай!
Выражение из басни «Хвастун» великого древнегреческого баснописца Эзопа
(он жил в VI веке до нашей эры). Некий человек хвастал своим искусством
прыгать. «Вот на острове Родос, — бахвалился он, — я однажды прыгнул
чуть не до неба… Хотите — спросите самих родосцев: они — свидетели». —
«А зачем нам свидетели? — пожал плечами один из тех, кто его слушал. —
Здесь Родос, здесь прыгай…»
Эти слова повторяют, когда хотят сказать:
«Что хвастаться тем, чего никто не видел? Покажи себя на деле здесь,
сейчас, а не на словах».
Выражение часто цитируется на латинском языке: Хик Родус, хик сальта.
Идти в Каноссу. Каносса
— замок в Северной Италии. Туда отлученный от церкви германский
император Генрих IV направился принести покаяние могущественному
римскому папе Григорию VII. Три зимних дня 1077 года, босой, в рубище
кающегося грешника, простоял император перед воротами папской
резиденции, униженно вымаливая прощение у всесильного «наместника бога
на земле».
Возникшая из этого исторического эпизода немецкая поговорка Идти в Каноссу означает: идти с повинной к злейшему врагу, смирить гордыню и поступиться честью в силу обстоятельств.
«Наука должна громко заявить, что она не
пойдет в Каноссу. Она не признает над собою главенства какой-то
сверхнаучной, всенаучной, а попросту ненаучной философии». Эта цитата из
сочинений К.А. Тимирязева.
Кануть в Лету. Еще один топоним, созданный воображением и верованиями древних греков. Лета
— одна из мифических подземных рек, которая отделяла мир живых от
мрачного царства усопших. Воды этой темной, медленно текущей реки несли
душам умерших вечное забвение. Возникшее отсюда выражение Кануть в Лету стало означать, часто с шутливо-ироническим оттенком: исчезнуть из памяти, быть забытым навсегда. Само слово летэ буквально переводится как «забвение». А кануть здесь не что иное, как «капнуть».
Мрачные предчувствия Ленского накануне роковой дуэли с Онегиным выливаются у него в таких стихах:
…быть может, я гробницы Сойду в таинственную сень, И память юного поэта Поглотит медленная Лета, Забудет мир меня. В другом стихотворении Пушкина, в ядовитой эпиграмме, говорится о бездарном поэте, который сначала пишет стихи,
Потом всему терзает свету Слух, Потом печатает, и — в Лету Бух! Медики приобщили слово летэ
к деликатному семейству эвфемизмов, которые призваны заменять
откровенные, нежелательные слова — табу. Последователи Эскулапа скажут
не «смертельный исход», а «летальный исход», хотя результат один и тот
же — плачевный. От Леты уже давно образован термин летаргия (где аргия — «бездействие») — особая сонная болезнь, долгая и беспробудная спячка.
Карфаген должен быть разрушен.
Во время третьей Пунической войны между Карфагеном и Римом за
господство на Средиземноморье римский сенатор Марк Порций Катон Старший
был настолько потрясен богатством и мощью Карфагена, что самое
существование этого государства расценил как смертельную угрозу Риму.
— Господа сенаторы! Вчера я прибыл из
Карфагена. Служа под командой Публия Корнелия Сципиона Африканского, я
впервые посетил Африку пятьдесят лет назад. Наложив на Карфаген огромную
дань — лишив его флота, мы полагали, что пуны будут разорены. Что же
увидел я в Африке через пятьдесят лет? Страну более богатую, чем она
была раньше…
С тех пор, о чем бы Катон ни говорил на
заседаниях сената — о выборах ли в комиссию или о ценах на овощи на
римском рынке, — он каждую свою речь неизменно кончал одной и той же
фразой: А кроме того, я считаю, что Карфаген должен быть разрушен.
В результате страшных кровопролитных войн,
длившихся с перерывом с 264 по 146 год до нашей эры, Рим победил.
Карфаген был стерт с лица земли, и самое место, где он стоял, распахано
римскими плугами, засыпано солью, чтобы навечно обесплодить его.
Прошло более двух тысячелетий, а мы все
еще помним и повторяем назойливые слова одержимого римлянина. Повторяем в
двух случаях: когда хотим сказать, что кем-нибудь овладела навязчивая
идея, и как указание на постоянную и грозную опасность, без устранения
которой немыслима нормальная жизнь. «Цэтэрум цэнзэо, — повторяем мы
тогда слова Катона. — Картагинэм эссэ дэлендам».
Попутно. На территории Туниса близ
города Туниса вы можете побывать в небольшом городке по имени… Карфаген.
Построен он на месте Карфагена исторического.
Коломенская верста.
Царь всея Руси Алексей Михайлович летние месяцы проводил в селе
Коломенском, в своем дворце. Москву и Коломенское соединял оживленный
широкий тракт, слывший главной дорогой государства. Вдоль дороги были
установлены невиданные до того высокие верстовые столбы.
Историк П. Карабанов так сообщал об этом
событии: «По царскому указу вновь измерено расстояние до престольного
города и поставлены версты такой величины, каких еще в России не
бывало». Теперь вам ясно, почему о ком-либо сверх меры высоком, например
о долговязом человеке, шутливо говорят, что он с коломенскую версту.
Между Сциллой и Харибдой.
Так в греческой мифологии именовались два чудовища, сторожившие узкий
Мессинский пролив, отделяющий остров Сицилию от Апеннинского
полуострова. Спастись от них было делом почти невозможным: кто избегал
зубов Сциллы, попадал неминуемо в разверстую пасть Харибды.
Фразеологизм возник из эпической поэмы Гомера «Одиссея», где впервые описываются эти грозные существа:
Мимо нее (Сциллы) ни один мореходец не мог невредимо С легким пройти кораблем: все зубастые пасти разинув, Разом она по шести человек с корабля похищает. Страшно все море под тою скалою тревожит Харибда, Три раза в день поглощая и три раза в день извергая Черную влагу…
Это довольно любопытная история, может
сказать читатель, но где здесь топонимические мотивы? А раз их нет —
уместно ли было вводить имена этих чудовищ в семью географических
названий?
Жаль, что не могу заглянуть в старые
лоции. Тогда, вооружившись сведениями об опасностях, подстерегающих суда
в проливе, мы, возможно, и определили бы, «кто есть что». Но что на
этот счет говорят справочники давних лет? Сцилла и Харибда,
свидетельствует один из них, «две опасные скалы по обеим сторонам
пролива». Другой утверждает: это две скалы сицилийского мыса Пелора,
сужающего Мессинский пролив. Взял другие книги — и нате пожалуйста:
Харибда — сходящиеся скалы, а Сцилла — водоворот. Далее: они уже — два
водоворота при входе в пролив. Затем оказалось, что Сцилла — это не что
иное, как утес Ла Ремо, «не представляющий в настоящее время никакой
опасности…». Закончил я свое маленькое путешествие на строчках,
просвещающих любознательного в том, что «Харибда — прославленный поэтами
водоворот в Мессинском проливе». Итак, несостоявшееся знакомство? Но
оно дает нам право утверждать, что источник мифа — в природе моря и его
земном обрамлении. Нельзя не верить и Гомеру. Тогда скалы с обитающими
там чудовищами, или чудовища-скалы, или же просто скалы, у подножия
которых бурлят водовороты, — топонимы. А о них-то и речь.
Надо полагать, что этими именами мореходы
древности обозначали какие-то неизвестные нам утесы, рифы и стремнины,
грозно опасные для их утлых суденышек, а буйное воображение их
олицетворило. Так или иначе, выражение Между Сциллой и Харибдой дожило до наших дней и имеет смысл: находиться в отчаянном положении, так как беда подстерегает одновременно с двух сторон.
Попутно. Как видите, уже древние
мореходы знали о страшных водоворотах в Мессинском проливе. Но по их
представлениям, губительное коловращение — «дело рук» грозных
кровожадных чудовищ. Олицетворение сил природы было свойственно народам
далеких времен. Нынешняя морская наука объясняет водовороты в Мессинском
проливе довольно прозаично: они вызываются встречными течениями,
образуемыми приливом и отливом, и не представляют опасности для
мореплавания.
На(во) всю Ивановскую.
Русская идиома, родившаяся в Москве. Самым высоким сооружением
престольного града была колокольня Ивана Великого. Это стометровое чудо
являлось главным украшением Ивановской площади Кремля. Шумная,
многолюдная, она была средоточием административных учреждений, торговых
сделок — источником слухов и новостей, местом оглашения государственных
указов. С этой площади думные дьяки да площадные подьячии во всю силу
легких, оглашенно доводили «до всеуслышания» царевы кличи. Возникшее
выражение На (во) всю Ивановскую (кричать) прочно закрепилось в речи. Смысл его: очень громко, что есть мочи.
Попутно. Именно с этой площади 15
декабря 1699 года был оглашен и указ Петра I, предписывающий после 31
декабря 7208 года «от сотворения мира» считать 1 января началом 1700
года христианской эры.
На Шипке все спокойно.
Шипка — горный перевал на Балканском полуострове, в Болгарии. Во время
освободительной русско-турецкой войны 1877—1878 годов русские войска и
болгарские ополченцы полгода ценою неимоверных усилий удерживали в своих
руках этот важный стратегический пункт. Была зима, стояли сильные
морозы, заносы мешали подвозить оружие, теплую одежду, пищу; солдаты
погибали от голода, холода и болезней.
А в лживых реляциях командования изо дня в
день фигурировала стереотипная фраза: «На Шипке все спокойно». Так и
озаглавил известный художник-баталист В.В. Верещагин свою знаменитую
трагическую картину-триптих из жизни армии.
С тех пор слова эти иронически
употребляются как синоним мнимого благополучия, в то время как
происходят события опасные и печальные.
Париж стоит обедни.
Слова эти приписывают вождю гугенотов, королю Наварры Генриху
Бурбонскому. Он произнес их, когда ему в 1593 году предстояло выбирать
между короной Франции и верностью исповедуемой им религии. Париж готов
был возвести Генриха на королевский престол, если тот отречется от
протестантской веры и примет католическую. И вот тогда, бросив: Париж стоит обедни, гугенот заделался католиком, а король Наварры Генрих — королем Франции Генрихом IV.
Смысл словесного оборота предельно ясен:
ради личной выгоды поступиться высокими принципами. С той поры крылатая
фраза не раз использовалась в сходных ситуациях отступничества, когда
речь шла о корыстной сделке с совестью.
Было ли в действительности произнесено это
циничное изречение? Исследователи не нашли пока документального
подтверждения. Но так ли это важно?
Содом и Гоморра.
Согласно легенде, эти два города на берегу Мертвого моря, ославленные
распущенностью нравов их жителей, были истреблены огненным дождем и
землетрясением. Покарал их, естественно, всемогущий бог. Он, как
повествует библия, пролил «на Содом и Гоморру дождем серу и огонь… с
неба и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей
городов сих, и (все) произрастания земли».
Видный пропагандист-антирелигиозник
Емельян Ярославский по поводу приведенного мифа писал: «В основу этой
сказки о гибели двух городов, описанной в библии, могло лечь
представление пастушеского племени об извержении вулкана. Люди, не умея
объяснить этого явления природы, воображали, что бог с неба кидает
пламенем, и камнями, и серой, и расплавленной лавой». Все так. Ведь не
зря говорят, что часто мифы — опоэтизированное отражение истории. Эти
города по возрасту, видимо, древнее древнего Иерихона, действительно
существовали, но оказались однажды жертвой сил природы. Археологические
раскопки приносят тому все более свидетельств.
Но, впрочем, речь ведется о географических
именах, ставших крылатыми, о топонимах, получивших образный, переносный
смысл. К ним относятся Содом и Гоморра. Произнося эти слова, мы имеем в
виду либо безнравственное сборище, крайнюю распущенность нравов, либо
шум, гам, кавардак, бестолковщину и беспорядок.
«А ваш-то дом шинком стал… Кому поесть да
попить — сюда! Кто празднословить мастер, плясать горазд — сюда! Цимбалы
да пляски — содом и гоморра!» (Сухово-Кобылин. «Дело».)
…Вернемся на минутку к выражению: «Здесь
Родос, здесь прыгай!» И сравним его с более поздней восточной
фразеологической конструкцией «Хамадан далеко, а грядки близко» — так
ответили в басне хвастуну, который уверял собеседников в том, что в Хамадане (город в Иране) он легко перепрыгивал через десять грядок.
Вот такая схожесть образов и мотивов,
выводимое из них равноценное значение мы можем назвать фразеологической
синонимией и утверждать, что распространяется она и на географические
названия.
Древние Афины изобиловали совами — птицами, которые считались священными. Город на северо-востоке Англии Ньюкасл (Ньюкасл-Эпон-Тайн) был добытчиком угля. Земли города Кермана в Иране засевались тмином. Ну, а Тула наша была славна, помимо изделий оружейников, своими самоварами.
И вот топонимические поговорки-близнецы: Везти сов в Афины, Везти уголь в Ньюкасл, Везти тмин в Керман, Ехать в Тулу со своим самоваром.
Все — с изрядным зарядом иронии, с одним и тем же смыслом. Не бери с
собой, куда едешь, того, что там в изобилии, во множестве. |