Гренландия. Целое тысячелетие отделяет нас от того августовского дня 982 года, когда, как повествуют норвежские саги, Эйрик Торвальдссон, прозванный Рыжим (Рауди) за цвет волос, первым из европейцев ступил на неизведанную землю снега и льда. Кто он, первооткрыватель самого крупного в мире острова? Норвежец, изгнанный соотечественниками за два убийства и поселившийся в Исландии. Со своим буйным нравом он и там не ужился. Снарядив корабль, он вместе с близкими ему людьми поплыл на запад в поисках нового пристанища. А в том, что таковая земля существовала, многие были убеждены, кое-кто уверял даже, что видел ее в ясные дни.

Почему бескрайнюю ледяную пустыню, где лишь изредка, на склонах, проглядывала летом растительность, наименовали Гренландией — «Зеленой страной»? Только ли поэтому?

Вот свидетельство исландского историка Фроди, которое и доныне считают вполне убедительным. Датировано оно XII веком:

«Страна, называемая Гренландией, была открыта и заселена из Исландии. Оттуда отправился в Гренландию Эйрик Рыжий… Там он занял земли, которые с тех пор именуются Эйрикс-фьорд. Он дал стране имя, назвав ее Гренландией; он сказал, что люди захотят туда отправиться, если у страны будет красивое название».

Расчет оправдался. Эйрик Рыжий вернулся через три года в Исландию и многих уговорил поселиться в открытой им стране.

Вскоре к берегам Гренландии отправились двадцать пять кораблей, но достигли ее только четырнадцать — остальные вернулись назад или погибли. С этого времени начинается заселение Гренландии.

Первооткрыватель и первый колонист не подозревал, что остров, ставший его владением, — самый большой остров на земном шаре.

Сан-Сальвадор. Это первая, пусть крохотная, островная земля «Другого Света», открытая экспедицией Колумба в поисках Индии. Позади осталась гавань Палое, из которой 3 августа 1492 года вышла навстречу неизвестности флотилия из трех кораблей под командованием генуэзца; штиль у Канарских островов и ремонт подтекающего корабля; переход через морские луга Саргассова моря; миражи, виднеющиеся на горизонте земли, оказывались грядой облаков; ропот моряков, требовавших перемены курса…

И вот несказанно радостная, счастливая предутренняя ночь 12 октября. Вахтенный идущего впереди корабля что есть мочи кричит: «Земля! Земля!» Поутру взорам всех и впрямь открывается суша. Днем корабли бросают якорь в мелководном заливе центральной части острова. Адмирал Христофор Колумб съезжает на берег. В присутствии королевского контролера, нотариуса и капитанов кораблей составляется акт о присоединении найденной земли к испанской короне. На берегу торжественно водружается кастильское знамя. Из глубины веков доходит до нас запись о том событии и «крестинах» острова. «И когда все, воздавая хвалу нашему господу богу, стали на колени, обнимая землю со слезами радости, видя явленную всевышним безграничную милость в том, что достигли ее, адмирал поднялся и дал этому острову имя Сан-Сальвадор («Святой Спаситель»).

Попутно. На следующий день Колумб запишет в дневнике: «Этот остров очень большой и очень ровный, и здесь много зеленых деревьев и воды, а посредине расположено очень большое озеро. Гор же никаких нет… все люди, которых я видел (коренные жители — араваки. — Э. В.), были еще молоды. Все они ходили нагие…» Этот «большой остров» — один из самых малых Багамских островов. (Он вытянут всего на какие-нибудь 12 миль, а в поперечнике вдвое меньше. Впрочем, после скромной палубы флагманского корабля «Санта-Мария» островок мог показаться гигантским.) Жители называли его Гуанахани — но как можно было удержаться от соблазна не дать ему божественное христианское имя!

* * *

Патагония. 7 апреля 1520 года испанская флотилия из пяти кораблей бросает якорь у пустынных берегов Южной Америки. Так приказал адмирал — еще недавно бедный португальский дворянин Магальяйнш, а ныне командир экспедиции Фернан Магеллан, облеченный полномочиями испанским королем Карлом I. Да, разумнее переждать зимнюю непогодь у бухты Сан-Хулиан, чем продолжать путь в неизвестность.

В неизвестность? О, произнеси он это роковое слово два года назад, и юный монарх Испании потерял бы всякий интерес к дерзостному, заманчивому предложению португальца. Но тогда Магеллан покорил короля своей убежденностью в успешном осуществлении экспедиции. К Островам Пряностей, о несметных богатствах которых его величество уже наслышан, протягивают свои щупальца португальцы. И если король соперничающей Португалии еще не присоединил их к своей короне, то только потому, что его корабли пытаются достичь их, держа курс на восток. Он, Магеллан, достигнет благодатного края гораздо быстрее, плывя на запад. Правда, путь к ним преграждает огромный континент — Америка. Но он знает, что его не придется огибать.

— Между Атлантическим и Индийским океанами существует пролив, — заявляет Магеллан. — Я в этом уверен, я знаю его местонахождение. Дайте мне эскадру. Я укажу вам его и, плывя на запад, обогну весь земной шар.

Мореплаватель клянется положить сокровищницу мира — острова Пряностей (Молуккские острова, Индонезию) — к ногам могущественнейшего испанского монарха, который станет еще и богатейшим из властителей вселенной.

Весной 1518 года король скрепляет своей подписью договор с Фернаном Магелланом, который с той памятной минуты становится адмиралом. Пройдет еще полтора года, и флотилия выйдет из устья Гвадалквивира, чтобы отправиться в беспримерное плавание.

…Бухта Сан-Хулиан холодная, мрачная, пустынная. Ни следов человека, ни признаков жилья. Переждать бы здесь месяцы стужи, испросить попутных ветров — и прочь от этой богом проклятой пустыни.

Возможно, так и осталась бы эта безлюдная область Южной Америки ненареченной, не случись одной непредвиденной встречи. Однажды утром на прибрежном холме моряки различают фигуру исполина. Кто это — дух, чудовище, человек? Да, человек! Но что за рост, что за облик и каково одеяние!

Потрясенный зрелищем, историк первого кругосветного плавания итальянец Антонио Пигафетта так рассказывает об увиденном: «Этот человек отличался столь гигантским ростом, что мы едва достигали ему до пояса. Был он хорошо сложен, лицо у него было широкое, размалеванное красными полосами, глаза обведены желтыми кругами, а на щеках — два пятна в виде сердца. Короткие волосы выбелены, одежда состояла из искусно сшитых шкур какого-то животного».

Особенно поразили моряков ноги великана. Завернутые в шкуры, они до того напоминали огромные лапы животного, что Магеллан воскликнул: «Патаган!» — то есть «лапоногий» (пата — по-португальски и по-испански значит «лапа»).

С тех пор коренных жителей южной части Аргентины к югу от реки Колорадо и Рио-Негро стали называть патагонцами, а землю, на которой они живут, — «Страной Лапоногих», Патагонией.

Можно ли считать достоверным описание Пигафетты? Конечно, оно несколько преувеличено. Когда спустя 58 лет английский королевский пират Фрэнсис Дрейк совершил вторым, после Магеллана, кругосветное плавание, он также бросил якорь у берегов Патагонии. Спутник Дрейка, который, подобно Пигафетте, вел записи, сообщал, что патагонцы «отличаются от обыкновенных мужчин ростом, плотным сложением, силой и зычностью голоса. И тем не менее они вовсе не такие чудовища, как о них рассказывали (испанцы)».

И в какой уже раз все вроде бы ясно с топонимом, да не все. Что не все? А элемент топонима — ган (несомненный португализм), или — гон (типичный испанизм)? Кто его знает, что он обозначает или означает. Ответ не найден. А может быть, его уместнее искать в итальянских диалектах? Ведь всю эту историю с наименованием поведал нам итальянец, вовсе не безупречно владеющий языком. И потом, действительно ли имело место восклицание Магеллана? Не приписал ли это ему слишком эмоциональный Пигафетта? И где гарантия, что не сам историк плавания, увидев аборигена не в стерильных шкурах, охарактеризовал его словом «паттаконе», то бишь «грязнулей»? Но это лишь мое предположение.

Представляется, однако, что более правы исследователи, считающие слова «патагонец», «Патагония» переработкой индейского (язык кечуа) слова патакуна, которым те именовали всхолмленные равнины своей земли.

А что касается Магеллана — после трудных поисков он все-таки нашел пролив и назвал его Патагонским. Сейчас на картах это Магелланов пролив.

Шпицберген. Этот архипелаг в Северном Ледовитом океане был впервые, как утверждают исландские летописи, обнаружен норвежцами в 1194 году. Причем открыт, по мнению Ф. Нансена, «автоматически»: моряки, плывшие из Северной Исландии на север у кромки дрейфующих льдов, должны были неизбежно натолкнуться на острова. Архипелаг получил скандинавское название Свальборд («Холодный край»). К нему ходили в XV веке и русские поморы, прозвавшие его Грумантом (искаженное шведское — «Зеленая земля»).

В конце XVI века голландское купечество настойчиво и щедро снаряжает экспедиции для поисков Северо-Восточного прохода в Тихий океан. Виллем Баренц предпринял ряд попыток добиться успеха. В третьей и последней из своих экспедиций (1596—1597), плывя на север, голландский мореплаватель открыл остров, названный Медвежий — здесь моряки убили белого медведя. А вскоре, в еще более высоких широтах, перед моряками предстала скалистая земля. Особенность рельефа подсказала имя открытым островам. «Мы назвали эту страну Шпицберген за остроконечные («шпиц») горы («берген»)», — заносит в свой журнал летописец экспедиции.

Амбарчик. Ну не странное ли название порта в одноименной бухте Восточно-Сибирского моря, близ устья реки Колымы? Кто его так окрестил, когда, почему? Обратимся к прошлому. В 1740 году на этом месте зимовала Великая Северная экспедиция Дмитрия Яковлевича Лаптева. Тут же она соорудила небольшой сарай для хранения припасов.

В 1909 году полярный исследователь Георгий Яковлевич Седов, посетив те места, обнаружил неизвестно кем (а мы-то уже знаем!) поставленное строение и сказал: «А чем не амбарчик?» С тех пор и пошло: Амбарчик.

Попутно. Имя признанного русского исследователя Дмитрия Яковлевича Лаптева, заслуги которого перед Россией трудно переоценить, вместе с другим арктическим путешественником — двоюродным его братом Харитоном Прокофьевичем запечатлено навечно в названии Море Лаптевых.

Из дневника капитана Кука. Замечательный английский мореплаватель Джеймс Кук руководил тремя кругосветными экспедициями.

Его имя увековечено в географических открытиях, в названиях различных объектов Земли, данных соотечественниками в честь знаменитого земляка.

Военный моряк, Кук был человек наблюдательный, рассудительный и любознательный, увлеченный естествоиспытатель, превосходно разбирался в гидрографии и топографии, владел астрономическими знаниями, потом стал и завзятым этнографом.

Полистаем страницы его дневниковых записей первого путешествия (1768—1771) на судне «Индевор» («Попытка»). Записи я привожу выборочно — те, что раскрывают перед нами историю названия и мотивы, их вызвавшие.

«6 апреля 1769 г. …Заметили землю, оказавшуюся островом… В центре лежит большое озеро. Полоса суши и цепь рифов, окружающие озеро, образуют вал, по форме напоминающий лук; по этой причине я назвал его Боу-Айленд (боу — «лук», айленд — «остров»).

9 августа. Описание островов Ульетеа, Отаха и Балабола. Именно так называют острова туземцы, и я считаю, что не следует давать другие названия.

11 октября. …Снялись с якоря, вышли из залива, который я назвал бухтой Поверти («Бедноты»), ибо нам не удалось достать там ничего из того, в чем мы нуждались.

12 октября. Мыс я назвал Тейбол-Кейп («Столовый мыс») из-за его формы…

15 октября. …Одна из лодок подошла к борту, и туземцы предложили нам рыбу. Тиата, мальчик-индеец (таитянин), слуга Тупиа, был на борту, они стащили его в каноэ, пытаясь увезти с собой, и мы вынуждены были выстрелить по ним, тем самым дав мальчику возможность выпрыгнуть за борт… Я назвал этот мыс Киднапперс («Мыс Похитителей Детей»).

…Бухту, в которой мы провели последние два дня, я назвал Заливом Хоук (Хоукс), в честь сэра Эдварда Хоука, первого лорда Адмиралтейства…

19 апреля 1770 г. …Заметили землю. Самую южную ее точку я назвал Мысом Хикса, ибо лейтенант Хикс первым заметил его. (Это первая земля на Австралийском континенте.)

21 апреля. В 6 часов находились на траверзе довольно высокой горы, лежащей близ моря. Я назвал ее Маунт-Дромедари. («Гора Одногорбого Верблюда»).

13 мая. Мыс на sw, в 4 милях от нас, где горели костры и было много дыма, я назвал Смоки-Кейп («Дымный мыс»)…»

Остров Петра I. Антарктическая экспедиция Ф.Ф. Беллинсгаузена и М.П. Лазарева на шлюпах «Восток» и «Мирный» в январе 1821 года пробивалась к ледовому континенту. Но вот среди неоглядной пустыни воды и льда, в акватории нынешнего моря Беллинсгаузена, русские моряки усмотрели твердую землю. «…Из облаков блеснуло солнце, — вспоминал офицер с „Мирного" П.М. Новосильский, — и лучи его осветили черные скалы высокого, занесенного снегом острова… Мы были от новооткрытого на далеком юге острова в расстоянии 15 миль… но разбитый лед, густой массой окруживший со всех сторон остров, не дозволял к нему приблизиться… Матросы, поставленные на обоих шлюпах по вантам, прокричали трижды „ура"… Открытый остров… назвали именем создателя русского флота… Петра I».

Залив Счастья. Русский морской офицер Геннадий Иванович Невельской (1813—1876) испытал в своей карьере падения и взлеты. Темпераментный, патриотически настроенный, он не единожды пренебрегал инструкциями из Санкт-Петербурга, за что чуть не был разжалован в матросы. Все же к концу жизненного пути был произведен в адмиралы. Он плавал к берегам Камчатки, затем, пройдя пролив, названный Татарский, установил островное положение Сахалина. Исследовал Амурский лиман и нашел вблизи него бухту, которую назвал заливом Счастья.

В беседе с генерал-губернатором Восточной Сибири Н.Н. Муравьевым исследователь Амура объяснил мотивы такого наименования: это единственная закрытая бухта на юго-восточном побережье Охотского моря у входа в лиман с севера. «Я назвал ее заливом Счастья, так как, не будь ее, судам негде было бы укрыться при плаванье у юго-восточных берегов Охотского моря. Гавань находится вблизи входа в лиман, и это придает ей особенную ценность, так как, если там будет российский порт, можно будет следить за движением иностранных судов, которые туда являются часто и даже топят жир на косах, отделяющих залив Счастья от моря…» «В заливе Счастья есть пресная вода: китобойные суда, появляясь в тех местах, будут приходить к нам за водой и для укрытия. При этих-то посещениях мы и будем давать им повод убедиться, что край занят русскими. Вот те обстоятельства, выяснив которые я назвал эту бухту, несмотря на некоторые ее неудобства, заливом Счастья».

Фамилию выдающегося исследователя Дальнего Востока Невельского носят город и гора на Сахалине, залив у его западного берега, пролив между Японским морем и Амурским лиманом и ряд других физико-географических объектов.

Ледник Федченко. Алексею Павловичу Федченко не исполнилось еще и сорока, когда он погиб на Монблане.

Русский естествоиспытатель успел многое сделать, собрать ценные материалы по флоре и фауне, физической географии и этнографии ряда районов Средней Азии. Имя Федченко запечатлено в названии одного из самых гигантских ледников на планете. Несмотря на великие свои размеры, памирский ледник долгое время не был известен ученым.

В 1878 году, спустя пять лет после гибели Федченко, его друг — ученый и путешественник В.Ф. Ошанин — открыл на Памире высочайший в стране хребет Петра I (высота пика Москва 6785 метров) и грандиозных размеров ледник. У Ошанина есть следующее обоснование выбора топонима. «Я посвятил его памяти Алексея Павловича Федченко, — писал Ошанин. — Я желал этим выразить, хоть в слабой степени, мое глубокое уважение к замечательным ученым трудам моего незабвенного товарища, которому мы обязаны разъяснением стольких темных вопросов в географии и естественной истории Средней Азии. Пусть „Федченковский ледник" и в далеком будущем напоминает путешественникам имя одного из даровитейших и ценнейших исследователей Средней Азии».

«Сегодня крестины…» — так начинает свой рассказ академик А.Е. Ферсман в книге «Воспоминания о камне». Опуская строки, относящиеся к наименованиям минералов, приведу те, что имеют прямое касательство к изобретению топонимов.

«Легче и скорее справляемся мы с названиями долин, гор, речушек.

— Вот эту речушку, около самого дома, — говорит Николай, — надо назвать Сентисуай, по-русски — Таловка; она ведь никогда не замерзает, бежит даже зимой.

— Хорошо, хорошо! — соглашается хибинское племя, уплетая вкусный пирог с чаем.

Больше споров вызывают названия гор. Одни хотят называть их так: отроги первый, второй, третий — по военному ранжиру; другие — воспитанные в географическом духе — Северная долина, Меридиональный хребет, Юго-Восточный отрог; третьи, помоложе, еще живут воспоминаниями Майна Рида и Купера: Вождь большой реки, Озера косматых медведей, Племя длинного дня…

Это все звучит прекрасно.

— Вот здесь раньше пасли стада диких оленей. Не правда ли, Василий? Значит, эту гору надо назвать Гора оленьей долины, по-саамски — Поачвумчорр — олень, долина, гора.

Нашим саамским экспертам предложенное название очень нравится. За ним быстро принимается Ворткуай (Громотуха), Саамка, Ущелье географов; веселый смех не унимается, предлагают вызвать еще Аннушку — старожилку этих мест».

Остров Любопытного Верблюда. Эта история рассказана советским писателем Алексеем Толстым в книжке «Из охотничьего дневника», написанной после его поездки на реку Урал с группой коллег по профессии. Ему вспоминается островок на Урал-реке, неподалеку от Уральска. «Первая остановка — в тот же день на острове, который был назван нами Островом Любопытного Верблюда… Просыпаюсь от треска сучьев… Крик Сейфуллиной. В разных местах из-под одеял высовываются головы.

— Что случилось?

— Он мне наступил на голову.

— Кто?

— Да верблюд же…

— Ничего, — спокойно говорит психиатр. — Верблюды вообще очень любопытны.

За кустами голова верблюда — выше страстей и суеты — жует…»

Неожиданный топоним, но локальный, недолговечный, в карты не вписанный. А хорош, однако!