Так о нем часто говорят. Не те, кто его изучает: те, кто не хочет, чтобы его изучали!

Люди изучают русский язык, чтобы побольше узнать о нашей стране. О стране Пушкина, Чехова, Толстого. О стране Павлова, Менделеева, Королева. И никто не может сейчас просто запретить изучать русский язык.

Но можно уговорить: не изучайте этот язык, он-де такой трудный, что вы его не одолеете…

Так трудный он или нет на самом деле? Как вы думаете?

Вы уже много знаете о различных других языках. И, наверное, сами можете ответить правильно.

Конечно, трудно овладеть русским склонением человеку, в языке которого вообще нет падежей.

Но гораздо легче справиться с шестью русскими падежами тому, у кого в языке их сорок.

Очевидно: трудно немцу привыкнуть к тому, что мягкость и твердость в русском языке различают разные звуки, если звуки немецкого языка не знают мягкости и твердости.

Но для поляка это легче легкого. В польском языке тоже есть мягкие и твердые звуки.

Англичанину и американцу не так-то просто освоиться с мыслью, что неодушевленные предметы в русском языке могут быть «мужчинами» и «женщинами». А для папуаса монумбо это само собой разумеется, да и для африканца луганда совсем не так сложно.

Дело, значит, совсем не в том, труден ли вообще русский язык или нет (это касается и любого другого языка). Для любого человека, на каком бы языке он ни говорил, есть в другом языке что-то трудное и что-то легкое. Нет языка, который был бы одинаково легок или одинаково труден для всех.

Вы, может быть, знаете, что в самом конце XIX века был придуман искусственный язык для международного общения — эсперанто. Его создатель, врач Людвик Заменгоф из Варшавы, старался сделать его одинаково легким для всех. Я изучал этот язык и могу подтвердить: выучить его мне, русскому (да и поляку, немцу, французу, англичанину, испанцу), очень легко. Если хотите, вот вам примеры. Все существительные в нем кончаются на —о, все прилагательные на —а. Ударение всегда на предпоследнем слоге. Мягкости и твердости нет. Есть приставки и суффиксы, но у каждого из них совершенно четкое значение: например, — uj- означает предмет, в котором что-то хранится, или вообще место, где что-то находится: móno—«деньги», monujo — «кошелек». Никаких исключений! Если я хочу сказать: «он будет читать новую книгу», не может быть неожиданностей: Ii légos nóvan libron, и никак иначе.

Но для японца, китайца, бирманца, индийца, араба, не говоря уже о полинезийце или папуасе, чьи языки совсем не похожи на европейские, эсперанто — исключительно трудный язык.

И не бывает так, чтобы все в языке было одинаково трудно и запутанно. Ведь в каждом языке трудности, можно сказать, уравновешены — в одном сложнее склонение, но не такое уж сложное спряжение, в другом — наоборот. В одном много согласных, в другом — гласных.

Чтобы выучить любой язык, надо приложить усилия. И даже если что-то в нем кажется легким, будьте уверены: что-нибудь да окажется трудным.

Бывает, конечно, что для кого-то язык особенно легок. Например, русский для поляка или болгарина. Много общих слов, мало трудных звуков. Похожа грамматика (особенно для поляка). Или китайский для вьетнамца: так же устроен слог, есть такие же (вернее, похожие) музыкальные тоны, много общего в грамматике. И наоборот, китайский труден для русского или немца — мало схожего в звуках, очень различна грамматика (сам принцип грамматики!), совсем нет общих слов… Или эсперанто — легкий для нас и трудный для тех, чьи языки не похожи на европейские.

Но нет «вообще трудных» и «вообще легких» языков. Как нет языков «интересных» и «неинтересных».

А есть ли языки «бедные» и «богатые»? В следующей главе я отвечу вам и на этот вопрос.