Наша буква П — дочь кириллического «покоя».
В старославянской письменности ему было присвоено численное значение 80. Звук, выражаемый буквой П,
наука определяет как «губно-губной глухой взрывной». Задумавшись над
этим определением, невольно отдаешь должное его точности и
продуманности.
Увидев в азбуках большинства народов знак О, кружок, мы почти уверенно читаем его как «о».
А с П не так. Мы, русские, привыкли: П — это «пэ», Р
— это «эр». Но вот я издали увидел на улице вывеску: «PHOTО». Не
странно ли, что я, человек, знающий иностранные языки и латинский шрифт,
не читаю этой вывески по-русски «рното», а сразу же произношу её
правильно: «ФОТО»?
О том, как и почему получилось так, что очертания русской буквы Н и латинской Н,
изображающих совсем разные звуки, совпали, я уже говорил. Как же
получилось, что один и тот же знак стал на востоке Европы означать звук «p», а на западе звук «п»? И почему нашей русской букве П на Западе вроде как ничего и не соответствует?
В различных западных азбуках пожалуй что и да, не
соответствует. Но любой западноевропейский математик знает, применяет и
произносит название числа 3,14159… именно как «пи». И пишет это название
π, а ведь не Р и PI. Почему?
Потому что именно так обозначался звук «п» в греческой азбуке. Оттуда его позаимствовали и мы.
Мы — позаимствовали. А народы Запада?
Звук «п» в разные времена выражался в греческом алфавите то полным знаком П,
а то как бы его упрощенной, вроде бы «ампутированной», одноногой
формой. Она отчасти напоминала наш «глаголь» и, в свою очередь,
возможно, происходила от финикийского «пе», тоже похожего на Г, но смотрящее влево.
Римляне, взяв у греков их письмо, некоторое время
спустя постепенно округлили, загнули и превратили в «животик»
горизонтальную черту этой вариации греческой «пи», а сами греки много
раньше добавили к финикийскому одноногому вторую ногу, превратив его в свое «пи».
Теперь понятно, как из одного зерна развились в двух
системах письменности два совершенно различных растения, обладающих,
однако, одним и тем же если не «запахом», то «звуком». Тут таинственного
мало. По-моему, куда сложней проанализировать, что происходит в мозгу
человека, когда он, увидев на какой-то коробке кондитерского типа
надпись «PAT», почти мгновенно понимает, что прочесть ее нужно как «ПАТ»
(вид мармелада) и что она «напечатана не по-русски».
Много лет назад, когда печать занималась
«стилягами», в одной из ленинградских газет был напечатан смешной
фельетон про обожающего все заграничное молодого человека, который
гонялся за бритвенными лезвиями фирмы «НЕВА», читая это слово как
написанное латинскими буквами и произнося его «хеба». Лезвия с
таким названием он принимал за импортные. Мы в большинстве случаев «на
лету» разоблачаем подобные «замаскированные под Запад» графемы. Да, надо
сказать, они встречаются реже, чем можно было бы заранее предположить…
Я уже говорил, что есть языки, в которых фонетическое отношение между парой звонкое «б» — глухое «п» отлично от нашего. Разговаривая по-русски, представители этих языков путают, смешивают «б» и «п». Так, например, говорят по-русски не усовершенствовавшиеся в нашем языке немцы.
Да, впрочем, почему «по-русски»? Вот какой занятной
историей начинает немецкий писатель XIX века Людвиг Берне в своих
«Парижских письмах» главку о французском языке, написанную, как всё
принадлежащее его перу, остроумно и язвительно.
«Французы меня уверяли, что они узнают немца,
сколько бы лет ни прожил он во Франции, только по одному выговору звуков
«б» и «п», которых он никогда не умеет отчетливо различить. Когда немец
говорит «б», француз слышит «п»; это тем печальнее для немца, что он не
слишком-то различает и собственное «б» и «п».
Я сам по этому поводу попал в затруднительное
положение. Моя фамилия начинается как раз с буквы Б. Когда я в первый
раз пришел во Франции к моему банкиру за деньгами, он пожелал узнать мою
фамилию. Я назвал себя.
Тогда он велел принести громаднейшую
регистрационную кредитную книгу, в которой имена расположены в азбучном
порядке. Конторщик начал поиски, но не обнаружил меня. Я, по счастью,
заметил, что он искал меня слишком далеко от буквы А, и сказал: «Моя
фамилия начинается не с П, а с Б!»
Я напрасно старался: ничто не прояснилось.
Патрон, пожав плечами, заявил, что кредит на меня
не открыт. Видя, что дело пошло не на шутку и что недоразумение может
вызвать весьма огорчительные последствия, я подошел к конторке, протянул
нечестивую длань к священной кредитной книге, перелистал ее в обратном
порядке до буквы Б включительно и, ударив по листу кулаком, сказал: «Вот
где мое место!»
Патрон и его клерк бросили на меня взгляды,
преисполненные ярости, но я оказался прав и обнаружился в том месте, на
которое указал…»
Смешно? Но ведь, окажись на месте Людвига Берне
какой-нибудь араб, которому потребовалось бы найти в Париже своего
знакомого по фамилии Паран или Пуалю, его положение оказалось бы,
возможно, еще затруднительнее: во многих диалектах арабского языка звук «п» отсутствует нацело.
В некоторых случаях способность русского языка
приглушать согласные звонкие на концах слов может даже создавать
развесистые пучки связанных друг с другом новых словообразований…
Возьмите два слова: «араб» и «арап». Есть, по-моему, все основания думать, что Б
в первом из них появилось книжным путем и в более позднее время.
Заимствуя первоначально общий этноним для смуглых жителей далекого юга и
плохо разбираясь в их этнографических различиях, русские люди
XVII–XVIII веков во французском названии Tarabe, естественно, часто
слыша это слово, но почти не встречая его в письменном виде, стали
произносить его с глухим «п» на конце. Выговор «араБ» был бы совершенно невозможным. Позднее, с развитием книгочтения, мы узнали, конечно, что «аравитяне» именуются «араБами», но и для них допустили это звонкое «б»
в произношении только в косвенных формах: «арабы», «арабу». Говоря же
«араб — пустыни житель», мы и теперь произносим на конце слова «п».
Любопытно также происхождение слова «столп» рядом со «столб». Может быть, вы им займётесь? |