Излюбленным развлечением светского общества была
карточная игра. Играли все. Одни — благоразумно, другие — азартно.
Набрасывая свою первую повесть из петербургской жизни — «Наденька», —
Пушкин начал с описания азартной карточной игры. «Несколько молодых
людей, по большей части военных, проигрывали свое имение поляку
Ясунскому, который держал маленький банк для препровождения времени и
важно передергивал, подрезая карты. Тузы, тройки, разорванные короли,
загнутые валеты сыпались веером, и облако стираемого мела мешалось с
дымом турецкого табаку».
В свете и довелось Пушкину увидеть шулеров,
которые, подобно Ясунскому, с важным видом передергивали карты, не
моргнув глазом, обыгрывали при помощи ловкости рук неопытную молодежь. С
одним из таких великосветских жуликов судьба столкнула Пушкина. Звали
этого человека граф Федор Иванович Толстой, по прозвищу Американец.
Пушкин познакомился с ним на «чердаке» у Шаховского.
Федор Толстой был москвич, но наезжал в Петербург.
Несмотря на дурную славу, его везде принимали. Это была личность весьма
любопытная. Грибоедов вскоре изобразил его в «Горе от ума».
Репетилов говорит:
Но голова у нас, какой в России нету,
Не надо называть, узнаешь по портрету:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку не чист.
Действительно, называть было не надо. Все и так
тотчас же узнавали Федора Толстого. Да он и не отпирался. Когда прочитал
один из списков «Горе от ума», даже внес необходимые, по его мнению,
поправки. Против «В Камчатку сослан был» написал: «В Камчатку черт
носил, ибо сослан никогда не был». И еще вместо «крепко на руку не
чист»: «В картишки на руку не чист, для верности портрета сия поправка
необходима, чтобы не подумали, что ворует табакерки со стола».
Федор Толстой был неглуп, не лишен дарований и циничного остроумия.
Он являл собой тип прожженного авантюриста,
человека без стыда и совести, который в буквальном смысле слова прошел
огонь и воду, если «воду» понимать как морское путешествие, а «огонь» —
как бесчисленные дуэли и сражения.
Необычайные похождения Толстого-«Американца»
начались 7 августа 1803 года, когда он отправился из Петербургского
порта в кругосветное плавание на корабле «Надежда».
На «Надежде», которой командовал знаменитый
Крузенштерн, находилась русская миссия, направлявшаяся в Японию. И вот в
свите посла — пожилого камергера Резанова — среди прочих
«благовоспитанных молодых людей» значился и гвардии поручик граф Федор
Толстой.
«Благовоспитанность» Толстого сказалась очень
скоро. Через несколько месяцев Резанов уже доносил о нем в Петербург:
«Сей развращенный молодой человек производит всякий день ссоры,
оскорбляет всех, беспрестанно сквернословит и ругает меня нещадно».
Резанов не преувеличивал. Наглость, грубость и
дикие выходки Толстого не имели границ. И когда он подучил свою
обезьяну, которую купил в Бразилии, залить чернилами судовой журнал, его
решили ссадить с корабля. И действительно ссадили в
Петропавловске-на-Камчатке приказав сухим путем добираться в Петербург.
Но Толстой еще попутешествовал: на купеческом судне съездил на Аляску,
побывал в русских владениях в Америке, повидал Алеутские острова. В
Москву вернулся «алеутом». Дома рядился в алеутскую одежду и увесил
стены своих комнат раздобытым на севере оружием. За это за все и
прозвали его «Американцем». Ф. И. Толстой-«Американец». Портрет работы К. Рейхеля.
Когда Пушкин познакомился с Федором Толстым, тот
был уже немолод и разбойничал главным образом за карточным столом. Они
играли в карты. Толстой, по обыкновению, передернул. Пушкин поймал его. И
услышал в ответ: «Да я и сам это знаю, но не люблю, чтобы мне это
замечали». Игроки. Сатирический рисунок И. Теребенева. 10-е годы XIX века.
Игра продолжалась, но тем дело не закончилось. Толстой затаил злобу и вскоре отомстил.
С некоторых пор Пушкин начал замечать, что при его
появлении в светских гостиных все разговоры смолкают, а вслед ему
несется насмешливый шепот: «Ах это тот самый… Ну, поделом ему, поделом…»
Сначала он ничего не мог понять. Но однажды
Катенин, досадливо нахмурившись, рассказал ему, что какой-то подлец
пустил слух, будто его, Пушкина, отвезли в Особую канцелярию
министерства внутренних дел и там секретно высекли за стихи против
правительства. Светские сплетники и сплетницы подхватили эту подлость и
теперь злорадствуют.
Пушкин был ошеломлен. Впервые он столкнулся с
неумолимой и злобной подлостью света… И не знал, как поступить. Кто его
обидчик? Неизвестно. Кто распустил эту сплетню? Он не знал. Федор
Толстой (это было его рук дело) действовал ловко и держался в стороне.
Было от чего прийти в отчаяние.
«Я сделался историческим лицом для сплетниц
Санкт-Петербурга», — писал Пушкин Вяземскому. Планы один безумнее
другого беспрестанно сменялись в его разгоряченной голове.
Позднее он подробно говорил об этом в черновом письме Александру I:
«Необдуманные речи, сатирические стихи обратили на
меня внимание в обществе, распространились сплетни, будто я был отвезен
в тайную канцелярию и высечен.
До меня позже всех дошли эти сплетни, сделавшиеся
общим достоянием, я почувствовал себя опозоренным в общественном мнении,
я впал в отчаяние… мне было 20 лет в 1820 <году> — я размышлял,
не следует ли мне покончить с собой или убить — В <ваше
величество]>.
В первом случае я только подтвердил бы сплетни,
меня бесчестившие, во втором — я не отомстил бы за себя, потому что
оскорбления не было, а совершил бы преступление, я принес бы в жертву
мнению света, которое я презираю, человека, от которого зависело все…
Таковы были мои размышления. Я поделился ими с одним другом, и он вполне согласился со мной».
Друг, которому доверился Пушкин, был Петр Яковлевич Чаадаев. |