Классы, где учились воспитанники, занимали в третьем этаже четыре комнаты. Самая большая из них — физический класс — была в шесть окон, три из которых выходили на дворец, а три в противоположную сторону. Стены физического класса окрашены были в бледно-зеленый цвет, потолок расписан фигурами. На возвышении стояла кафедра. Перед нею — столы и шесть полукруглых скамеек, на пять мест каждая. К физическому классу примыкал физический кабинет. В нем — шкафы с различными аппаратами и приборами, такими, как «превосходной работы электрическая машина», «искусственное ухо… такой же глаз», изготовленные лучшим петербургским механиком; астролябия, глобусы земной и небесный, готовальня и тому подобное.

За физическим кабинетом находились еще два класса. Они шутливо описаны в лицейском стихотворении:

В классах, как и в столовой, воспитанников рассаживали по поведению и успехам.

Так говорилось об этом в «национальных» песнях.

Все шесть лет первым сидел Владимир Вольховский. Лицейское его прозвище было Суворочка. И не случайно. Невысокий, тщедушный, он обладал железным характером, несгибаемой волей и этим внешне и внутренне походил на Суворова. Вольховский решил стать военным и всячески закалял себя для будущих тягот. Трудолюбие его было поразительным. Чтобы больше успеть, он мало спал. Тренируя волю, по неделям отказывался от мяса, пирожного, чаю. Чтобы стать сильнее, взваливал себе на плечи толстенные тома словаря Гейма. Вырабатывая правильную посадку при верховой езде, готовил уроки, сидя верхом на стуле. За все это и получил он свое прозвище Суворочка.

В. Д. Вольховский — лицеист. Акварель неизвестного художника. 10-е годы XIX века.

Лицеисты любили и уважали Вольховского. Кюхельбекер говорил, что в Лицее «почти одного его и слушал». И Пушкину нравился этот маленький спартанец.

Последним в классе Пушкин никогда не сидел. А Брольо и Данзас действительно сидели. Но места, занимаемые в классе, далеко не всегда соответствовали подлинному развитию, а тем более талантам воспитанников. Место Пушкина было ближе к последним. Между тем Иван Пущин рассказывал: «Мы все видели, что Пушкин нас опередил, многое прочел, о чем мы не слыхали, все, что читал, помнил; но достоинство его состояло в том, что он отнюдь не думал выказываться и важничать…»

Учились лицеисты по-разному. Способности их и подготовка были также различны. Одни перешли в Лицей из Московского университетского пансиона, другие из Санкт-Петербургской гимназии, третьи из частных пансионов, а четвертые, как Пушкин, приехали прямо из дому.

Такие, как Вольховский, Пущин, Матюшкин, Кюхельбекер, способные и трудолюбивые, учились прекрасно, овладевали знаниями, мечтая о «высокой цели» в своей дальнейшей жизни. Других, как Горчакова, Ломоносова, Корфа, побуждало учиться честолюбие. Они мечтали о чинах и успехах, о служебной карьере. Чего только не делал заносчивый красавчик князь Горчаков, чтобы затмить Вольховского, занять первое место! Лицеист Илличевский писал своему приятелю Фуссу, который знал и Горчакова: «Горчаков благодарит тебя за поклон и хотел было писать, да ему некогда. Поверишь ли? Этот человек учится с утра до вечера, чтоб быть первым учеником».

A. M. Горчаков — лицеист. Акварель неизвестного художника. 10-е годы XIX века.

Ф. Ф. Матюшкин — лицеист. Акварель неизвестного художника. 10-е годы XIX века.

Пушкина подобное честолюбие только смешило. Неспособный и ленивый, по отзывам педагогов, Антон Дельвиг был ему куда больше по сердцу, чем блестящий Горчаков.

В классах Пушкин и его товарищи изучали предметы, предусмотренные учебной программой. Учебная программа, как и Устав Лицея, были выработаны не сразу и не одним лицом.

Устав… Он представлялся воспитанникам той роскошной книгой в глазетовом переплете, которую они видели на торжественном открытии Лицея. Они и не подозревали, что было до того, как двенадцать листов Устава переплели в глазетовый переплет!

Первоначальный проект Лицея принадлежал выдающемуся государственному деятелю Михаилу Михайловичу Сперанскому. В начале своего царствования Александр I не прочь был на досуге потолковать о «свободах», которые он, возможно, дарует верноподданным. И вот, надеясь на «свободы», обещанные царем, в числе других проектов Сперанский разработал и проект «особенного Лицея», который готовил бы деятелей для обновленной России.

Когда проект Лицея попал к министру просвещения Разумовскому, тот вознегодовал. Он ненавидел Сперанского и все его идеи. Особенно возмущало его то, что по проекту Сперанского в Лицее должны были обучаться не только дворяне, но и «молодые люди разных состояний».

Разумовский начал действовать. В те годы в Петербурге на российских хлебах проживал посланник низложенного сардинского короля некто Жозеф де Местр. Человек весьма образованный, но иезуит и мракобес, он презирал приютившую его страну и имел наглость сомневаться, «созданы ли русские для науки». И вот ему-то на рассмотрение отдал Разумовский проект Лицея.

Понятно, что де Местру проект Сперанского не понравился. Он разругал его и заявил, что вообще наука в России «будет не только бесполезна, но даже опасна для государства». Разумовский поспешил доложить об этом царю. Царь отнюдь не собирался обучать в Лицее «молодых людей разных состояний». Но идея «особенного Лицея» для избранных ему нравилась. Он подумывал отдать туда и своих младших братьев.

После длительных рассмотрений проект Лицея попал наконец к Мартынову — директору департамента народного просвещения. И Мартынов, человек не чуждый передовых идей, сумел сохранить многое из того, что замыслил Сперанский.

Лицей был открыт. Совершенно новое, небывалое в России учебное заведение. И как только его открыли, придворные подхалимы не замедлили приписать все заслуги царю. Мол, Лицей не что иное, как «собственное творение императора». «Училище сие образовано и Устав его написан мною, хотя и присвоили себе работу сию другие», — жаловался Сперанский в частном письме.

Хотя в правах и преимуществах Лицей был приравнен к российским университетам, он не походил на университеты.

В университетах науки преподавались во всей их обширности взрослым людям, чтобы они в своей области «дошли до совершенства». В Лицее же «детей благородных родителей» готовили к особенной цели и преподавали им «главные основания» многих наук. Будущие государственные деятели должны были приобрести различные сведения, которые могли им понадобиться в дальнейшем. Поэтому программа Лицея была обширной и пестрой, включала множество предметов. Изучали языки — русский, латинский, французский, немецкий, риторику (теорию красноречия), словесность (литературу), русскую и мировую историю, в большом количестве «нравственные науки», географию, статистику, науки математические и физические, «изящные искусства и гимнастические упражнения», то есть чистописание, рисование, пение, танцевание, фехтование, верховую езду и плавание.

Учились в классах по семи часов в день, с большими перерывами. Уроки обычно бывали сдвоенные: один и тот же преподаватель занимался с воспитанниками два часа подряд.

Фехтованию и танцам обучались два раза в неделю — в среду и пятницу по вечерам.

Расписание в году почти не менялось.

Обучение в Лицее делилось на два курса. Первый назывался начальным, второй — окончательным. На каждом учились в течение трех лет. При переходе с курса на курс проводился публичный экзамен.

Александр Пушкин проходил вместе с товарищами начальный курс с октября 1811 года по январь 1815 года; окончательный — с января 1815 года до июня 1817 года.