Но вернемся к последовательности нашего рассказа. Свадьба Александра Сергеевича Пушкина и Натальи Николаевны Гончаровой состоялась в Москве 18 февраля 1831 года. В одном из писем Пушкин сообщал Плетневу: «Я женат — и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось». В мае Пушкины возвращаются в Петербург и поселяются в Царском Селе, в доме Китаевой. Это были, пожалуй, самые счастливые месяцы их жизни. Медовый месяц молодоженов совпал с правительственными ограничениями въезда в Петербург. В столице свирепствовала эпидемия холеры. Слухи о ней доходили до Царского Села и не могли не тревожить.

Первые признаки холеры на территории России появились в 1829 году. Меры, принимаемые правительством по ограждению страны от эпидемии, оказались недостаточными. Холера стремительно распространялась в глубь страны. В июле 1831 года страшную заразу зарегистрировали в Петербурге. Официальное сообщение об этом появилось только через пять дней. Однако город заполнили слухи. В народе распространялись сплетни, будто причиной холеры стал яд, который скрывающиеся польские агенты подсыпают в муку и воду. Говорили, что царский двор, правительство, знать уже давно покинули столицу, а для более эффективной борьбы с холерой полиции приказали всех, у кого подозревали это страшное заболевание, в специальных каретах отправлять в холерные бараки. Это породило слух, что врачи, находясь в заговоре с полицией, специально отравляют больных, чтобы ограничить распространение эпидемии. Возникли стихийные бунты. Разъяренная толпа останавливала медицинские кареты и освобождала задержанных. Из окон холерной больницы в Таировом переулке на Сенной площади выбросили несколько врачей.

Интересно, что холерная больница располагалась в доме, косвенным образом связанном с биографией Пушкина. Этот дом по адресу Таиров переулок, 4, в свое время приобрел лицейский учитель музыки и пения Вильгельм Петрович Теппер де Фергюссон. Талантливый музыкант Теппер был автором лицейского гимна, сочиненного им на слова Дельвига. Кстати, после смерти Теппера, его дом приобрел крупный домовладелец Гаврила Таиров, имя которого некоторое время сохранилось в названии переулка. До этого переулок назывался Сенным, затем — Телячим, ныне — Бринько.

Но вернемся к событиям лета 1831 года. Разразился так называемый «Холерный бунт». Волнения на Сенной приобрели столь обширный размах, что пришлось прибегнуть к помощи регулярной армии. Руководил действиями войск лично Николай I. Позже появилась легенда о том, как царь без всякой охраны, несмотря на отчаянные мольбы ближайших приближенных, в открытой коляске въехал в разъяренную толпу и «своим громовым голосом» закричал: «На колени!» Согласно легенде, ошеломленный народ «как один человек, опустился на колени» и бунт был усмирен.

В Зимнем дворце приближенные, восхищенно внимая последним сообщениям с Сенной площади, рассказывали захватывающую легенду о том, как император на глазах толпы схватил склянку Меркурия — лекарства, которым тогда лечили холеру, и поднес ее ко рту, намереваясь преподать народу вдохновляющий пример мужества. В это мгновение к нему буквально подскочил лейб-медик Арендт со словами: «Ваше величество, вы лишитесь зубов». Государь грубо оттолкнул медика, сказав при этом: «Ну, так вы сделаете мне челюсть», — и залпом выпил всю склянку, «доказав народу, что его не отравляют».

Память о легендарном усмирении императором «Холерного бунта» увековечена в одном из четырех горельефов на постаменте памятника Николаю I на Исаакиевской площади, выполненных скульпторами Н. А. Рамазановым и Р. К. Залеманом. На нем изображен «триумф» Николая I.

Осенью холера пошла на убыль и Пушкины вернулись в Петербург. Большой свет с восторгом принял в свой круг юную провинциальную красавицу. Ее тут же окрестили «Психеей», «Венерой Невской» и «Афродитой Невы». Она и в самом деле была красавицей. Уж на что взыскателен сам Пушкин, но и он признавал необыкновенную красоту своей избранницы.

По мнению исследователей, образ Мадонны был не красивой поэтической уловкой. Он имел вполне конкретный и чуть ли не биографический смысл. В пору своего увлечения Александрой Осиповной Смирновой-Россет Пушкин часто посещал ее дом, который был щедро украшен произведениями великой европейской живописи. Среди ее картин особой известностью пользовалась картина Перуджино «Мадонна». Пушкин частенько заглядывался на нее и однажды, еще до женитьбы, в письме к Наталье Николаевне признался, что может часами любоваться «белокурой Мадонной, похожей на вас, как две капли воды». И далее Пушкин пишет: «Я бы купил ее, если бы она не стоила 40 000 рублей». Понятно, что таких денег у Пушкина быть не могло по определению. Картина осталась у ее владелицы, а Пушкину оставалось только мечтать о ней. Но вот после свадьбы поэта в обществе заговорили, что Пушкин будто бы признавался друзьям, что «женился, чтобы иметь дома свою Мадонну».

Между тем приглашения на званые обеды, балы и маскарады следовали одно за другим, в том числе и от монаршей семьи. Говорили будто, чтобы чаще видеть Наталью Николаевну, Николай I присвоил Пушкину унизительный чин камер-юнкера, что обязывало поэта присутствовать на балах в Зимнем и Аничковом дворцах. Поэт тяготился этой обязанностью, но сделать ничего не мог, хотя, как утверждает современный школьный фольклор, «Пушкин любил вращаться в высшем обществе и вращал в нем свою жену».

Ситуация оказалась настолько двусмысленной, что в Петербурге появились грязные сплетни о том, что Николай I, как главный помещик страны, использовал право первой ночи по отношению к Наталье Николаевне. Это обстоятельство будто бы и стало первым звеном в катастрофической цепи событий, окончившихся дуэлью и смертью Пушкина. Страшно сказать, но немалый вклад в легенду о связи жены Пушкина с царем внесли и серьезные исследователи. Так, например, в тайную связь Николая I с Натальей Николаевной верил П. Е. Щеголев, а В. В. Вересаев подбросил масла в огонь, всерьез предположив, что дочь Натальи Николаевны — дочь царя. Да и история с появлением грязного пасквиля до сих пор не до конца прояснена. Среди побудительных причин его появления высказывались и самые невероятные. Будто бы Николай I, увлеченный Натальей Николаевной, вдруг обнаружил, что у него есть серьезный конкурент. Тогда-то он каким-то образом и инициировал дуэльную ситуацию, окончание которой царя уже не интересовало. При любом исходе дуэли петербургская карьера Дантеса обрывалась, и таким образом неугодный соперник устранялся.

Н. Н. Пушкина

Следует сразу оговориться, что современное отечественное пушкиноведение решительно отрицает фантастическую легенду о первой брачной ночи Натальи Николаевны. К такому выводу литературоведческая наука пришла в результате многих десятилетий трудных поисков и счастливых находок, отчаянных схваток между оппонентами и логических умозаключений. С трудом удалось преодолеть многолетнюю инерцию общественного мнения, заклеймившего Наталью Николаевну на всех этапах всеобуча — от школьных учебников до научных монографий. Было. И это «было» пересмотру не подлежало. Науке с юридической скрупулезностью пришлось анализировать свидетельские показания давно умерших современников Пушкина, оставивших тысячи дневниковых страниц и писем, устраивать свидетелям «очные ставки» и «перекрестные допросы», чтобы выявить противоречия в их показаниях, извлекать из небытия улики и факты, чтобы на Суде Истории наконец вынести справедливый и окончательный приговор: НЕ БЫЛО.

Между тем не следует забывать, что великосветская сплетня, выношенная в феодально-крепостническом чреве аристократических салонов, стала достоянием всего Петербурга и в один прекрасный момент превратилась в живучую легенду, претендующую на истину. Почва для этого оказалась благодатной. В 1836 году до отмены крепостного права оставалась еще целая четверть века. Царь был полновластным хозяином своих подданных. Это хорошо понимали в обществе. В связи с этим представляет интерес легенда, героем которой являлся, правда, другой император — Александр I. Но сути это не меняет, тем более что по характеру Николай I больше подходил к этой истории. Однажды, во время прогулки Александра I по царскосельскому парку, к нему подбежала собака директора Лицея Егора Антоновича Энгельгардта, гулявшего тут же. Собака спокойно подошла к императору и начала лизать ему руку. К ним подбежал побелевший от ужаса Энгельгардт. «Чего вы так испугались, Егор Антонович?» — спокойно спросил император. «Но ведь она может укусить», — пролепетал Энгельгардт. «Вас же она не кусает», — попытался успокоить его Александр. «Да, но ведь я ее хозяин». — «А я ваш хозяин, — сказал император, — и собака это понимает».

Крепостническая Россия во главе с главным помещиком — царем, поигрывая в просвещенность и демократию в великосветских дворцах и особняках знати, цепко держалась средневековых правил в отношениях с низшими подданными. Одним из таких атавизмов оставалось пресловутое право первой ночи, довольно широко распространенное в дворянско-помещичьей практике того времени. Не брезговали этим и высшие сановники. Феодальная мораль позволяла чуть ли не бравировать этим. Мнение помещиков в этой связи мало чем отличалось от мнения дворян. Рассказывают, что во время встречи Александра I с дворянами и купцами, состоявшейся в 1812 году в Москве, один помещик в пылу патриотического порыва воскликнул: «Кладем свои гаремы на алтарь отечества, государь. Бери всех, и Наташку, и Машку, и Парашку!»