— Как можно упрекать нас за то, что, торгуя газированной водой, мы сумели построить дачу? Ведь государство сумело на простой воде построить гигантские электростанции. Так почему же нельзя сделать то же на газированной? — защищались предприниматели.

Шло совещание у министра культуры СССР Е. Фурцевой. Регламент был жестким, но ограничения касались прежде всего выступающих. Сама Екатерина Алексеевна постоянно встревала в чужие речи, отнимала время у присутствующих. Наконец известный режиссер Николай Акимов не выдержал и сказал:

— Давайте, как у шахматистов, поставим часы — вот ваше время, а вот — наше.

Рабинович зашел к ребе.

— Ребе, я к тебе за советом. В нынешних условиях где лучше держать деньги: в банке или дома?

— О, это непростой вопрос. Дай мне минуту на размышление.

Пока ребе размышлял над этой проблемой, пришла его племянница и спросила:

— Ребе, завтра моя свадьба. Прошу твоего совета: в первую брачную ночь мне быть в ночной сорочке или без?

Ребе с просветленным взором воскликнул:

— Друзья мои! Вот вам ответ на все ваши вопросы: что бывы ни предприняли, вас все равно поимеют!

Вот как оценил дебют писателя в качестве лектора Ленинградской филармонии великий музыкальный критик И.И. Соллертинский: «Прекрасно! — воскликнул он. — Высокохудожественно! Но, к сожалению, никуда не годится».

Русский дореволюционный журналист Влас Дорошевич имел зуб на одного скрипача. Он умудрялся ругать его в рецензиях, даже не бывая на концертах. Ключевой фразой была такая: «По обыкновению плохо играл Н. Н.»

Скрипачу удалось поймать Дорошевича на недобросовестности. Он прислал в редакцию газеты письмо о том, что в описанном концерте он участия не принимал. Журналист в виде опровержения напечатал в газете следующие строки: «В нашей рецензии ошибочно указано, что плохо играл Н. Н. На сей раз играл не Н. Н., а другая бездарность».

Примадонна капризничает:

— Хочу, чтобы к премьере мне платье шил лучший кутюрье.

— Конечно, мадам, — соглашается режиссер.

— Хочу, чтобы жемчуг, который мне предстоит надеть в первом действии, был настоящим.

— Будет сделано, — смиренно обещает режиссер. — Но, чур, уговор: все будет настоящим — и жемчуг в первом, и яд в последнем действии.

Известная актриса Эра Зиганшина проходила преддипломную практику на курсе Г.А. Товстоногова. Далее мы приводим ее рассказ:

«И все вроде бы складывалось хорошо. Я даже была убеждена, что он оставит меня в своем театре. И вот наступил день, когда он, подводя итоги учебы, стал выдавать характеристику каждому своему студенту.

Дошла очередь до меня. В первой части Георгий Александрович говорил обо мне такие слова, каких, наверное, не слышала о себе сама Элеонора Дузе. Эпитет за эпитетом. Я растаяла. Да рано, как выяснилось. Расписав меня в лучшем виде, Товстоногов вдруг сказал: «Но»… И после этого говорил еще минут десять. Ничего страшнее о себе я никогда не слышала. Оказалось, что я совершенно не понимаю, что такое театр, что я взбалмошный, недисциплинированный человек, что характеру меня ни к черту не годится. А заключил он так: «Я не знаю, какое из этих двух начал победит, но склонен думать, что второе».

Так, уничтоженная словами мэтра, я навсегда распрощалась с мечтой о БДТ. И потом всей своей жизнью, всеми ролями, всей любовью к театру я доказывала ему, что он не прав. И, кажется, я действительно доказала. Но главный сюрприз ждал меня впереди. Много лет спустя, вынужденная покинуть Театр имени Ленинского комсомола, я пришла к Товстоногову, И вдруг услышала от него фразу, которая просто ошеломила меня:

— Но вы же отказались тогда…

Выходит, он решил, что я отвергла его приглашение в БДТ… Меня отпаивали валокордином. Было такое чувство, что одной фразой он просто пустил под откос всю мою судьбу. Но потом я успокоилась и решила — жизнь есть жизнь. И грех мне жаловаться на ее гримасы.

Зиганшина Э. Меня пленил не Моцарт, а Сальери

Английский ученый Чарльз Дарвин был приглашен на обед к другу.

Его соседкой по столу оказалась очаровательная молодая леди.

— Мистер Дарвин, — игриво начала она, — ваше учение гласит, что человек произошел от обезьяны. Это утверждение вы относите и ко мне?

— Безусловно, — ответил Дарвин, — но вы происходите не от обыкновенной обезьяны, а от очаровательной.

Немецкий композитор Р. Вагнер во время репетиций с Лондонским симфоническим оркестром испытывал крайнее раздражение. Особое неудовольствие маэстро вызывали трубачи. С трудом сдерживая ярость, он обратился к переводчику:

— Скажите этим ослам, что, если они не будут играть прилично, я выкину их вон.

Переводчик так смягчил тираду дирижера:

— Джентльмены, маэстро вполне отдает себе отчет в тех затруднениях, которые причиняет вам его музыка, просит вас сделать все, что в ваших силах, и ни в коем случае не волноваться.

Датский писатель-сказочник Ханс Кристиан Андерсен, по свидетельству современников, небрежно относился к собственному внешнему виду и одевался, мягко выражаясь, небогато и немодно.

Его старый поношенный плащ и помятую шляпу знал весь Копенгаген.

Однажды, когда Андерсен гулял по улицам аккуратного и чопорного Копенгагена, какой-то прохожий бесцеремонно спросил его:

— Скажите, этот жалкий предмет на вашей голове вы называете шляпой?

Андерсен стерпел укол, но задал похожий вопрос:

— А этот жалкий предмет под вашей модной шляпой вы называете головой?

— Дорогая, я — банкрот! Ты пo-прежнему будешь меня любить?

— Да, милый, но мне так будет тебя не хватать!

Пианисту Антону Рубинштейну не раз приходилось иметь дело с антрепренерами низкой квалификации. Один из них как-то во время зарубежных гастролей предложил виртуозу за выступление сумму вдвое меньше обычной. При этом он привел массу доводов в пользу такого решения. Выслушав его, Рубинштейн ответил:

— Ну хорошо, не будем спорить. Если вы настаиваете, я сыграю и за такие деньги. Но имейте в виду, что я намерен играть вдвое тише обычного.

Надеемся, ссылка на опыт такого авторитета, как американский государственный деятель Бенджамин Франклин, покажется весомым аргументом в пользу рассматриваемой тактики. «Я взял за правило вообще воздерживаться от прямых возражений на высказанное кем-либо другим мнение и от каких-либо категорических утверждений со своей стороны. Я запретил себе употребление таких слов, содержащих категорические нотки, как «конечно», «несомненно» и т. п., и заменил их в своем лексиконе выражениями «представляю себе», «предполагаю», «полагаю, что это должно быть так или эдак»; или «в настоящее время мне это представляется таким образом». Когда кто-нибудь утверждал нечто безусловно ошибочное, с моей точки зрения, я отказывал себе в удовольствии решительно возразить ему и немедленно показать всю абсурдность его предположений и начинал говорить о том, что в некоторых случаях или при определенных обстоятельствах его мнение могло бы оказаться правильным, но в данном случае оно представляется или кажется мне несколько несоответствующим и т. д. и т. п. Вскоре убедился в пользе этой перемены в манерах; разговоры, в которых я принимал участие, стали протекать значительно спокойней. Скромная манера, в которой я стал предлагать свои мнения, способствовали тому, что их стали принимать без возражений. Ошибившись, я не оказывался теперь в столь прискорбном положении, как раньше, а будучи правым, гораздо легче брал верх над ошибочным мнением других тем, что признавал и за собой их ошибки.

Подобная тактика, которую поначалу я усваивал не без некоторого насилия над своей естественной склонностью, со временем стала столь необременительна и столь привычна для меня, что, наверное, за все последующее пятидесятилетие никто не слышал, чтобы из моих уст вышло какое-либо заявление в непререкаемой, догматической форме».

Французский египтолог Гастон Масперо собирался продемонстрировать своим бельгийским коллегам египетскую мумию. Непредвиденная задержка случилась на брюссельской таможне: служащий наотрез отказался беспошлинно пропустить останки египтянина, несмотря на уверения ученого, что никакой коммерческой ценности они не представляют. Оппоненты долго пререкались, таможенник не просто упорствовал — он скрупулезно искал в своих бумагах соответствующую статью обложения. Когда ученый уже совсем отчаялся, он неожиданно изрек:

— Взимаю с вас налог как на сушеную рыбу.

Алексей Щеглов, которого актриса Ф.Г. Раневская называла эрзац-внуком, обзавелся молодой женой. Он не без трепета готовился к первому представлению своей спутницы Фаине Георгиевне и предупредил супругу:

— Только не возражай ей.

Когда молодожены появились на пороге, актриса долгим взглядом окинула Татьяну и сказала:

— Танечка, вы одеты как кардинал.

— Да, это так, — подтвердила Таня, помня наставления мужа. Вернувшаяся домой пара застала бледную и встревоженную мать Алексея. Пока супруги были в дороге, Раневская позвонила и сказала:

— Поздравляю, у тебя невестка — нахалка.

Французский драматург Эдмон Ростан присутствовал на генеральной репетиции очередной премьеры своей пьесы «Сирано де Бержерак». Артист, играющий главную роль, красавец и любимец женщин, обратился к автору с претензией:

— Неужели у главного героя этой пьесы обязательно должен быть такой длинный нос?

— Артист, — сказал Ростан, — исполняющий роль Сирано, должен, безусловно, иметь или большой нос или большой талант.

Жан-Пьер слыл необыкновенным оптимистом. Во всем, что бы ни случилось, он находил положительный момент и заявлял: «Могло бы быть еще хуже».

Один из его приятелей задумал предложить ему ситуацию, из которой он не смог бы выйти оптимистом, и отучить его от присказки:

— Вчера произошел, страшный случай: Эрнест, придя домой, застал свою жену с Луи, убил обоих, поджег дом и покончил с собой.

— Могло бы быть и хуже, — завел привычную песню Жан-Пьер.

— Куда уж хуже, болван?

— Если бы это произошло позавчера, Эрнест застал бы со своей женой меня!

Опытный бизнесмен отличается от дилетанта тем, что не экономит время на изучение возможностей потенциального покупателя. Только получив представление о них, он называет цену. Он должен убедиться, что реакция будет если не положительной, то хотя бы выдержанно-спокойной. Случается, что приходится и подготавливать партера, подводить его к заданной позиции.

Еще прием: до сведения покупателя доводят информацию о намерениях конкурента. Схема заявления: «Мы будем двигаться дальше в зависимости от того, какой суммой вы располагаете. Например, Фирма "Н" готова выделить… долларов». Держат паузу, контролируют реакции собеседника, выслушивают возражения типа «мы не в состоянии заплатить больше…», формируют представление о статусе партнера, обдумывают возможные коррективы — все это до того, как назвали цену. Таков концептуальный принцип успешных коммивояжеров.

Известный ученый-естествоиспытатель А. Гумбольдт во время путешествия открыл неизвестные цветы и прислал их в Берлин знакомому ботанику Виденау. Ботаник дал им название георгины.

— О, как немцы чтут нашего короля Георга III! — высокомерно заметил зашедший в гости англичанин.

— Разумеется, чтут, — ответил ботаник, — однако, пусть сэр простит меня, но цветы названы в честь естествоиспытателя из Петербурга господина Георги.

— Где ты был всю ночь? — грозно вопрошает жена. — Опять со своими сомнительными дружками?

— К чему подобные упреки? Мы с друзьями играли в шахматы.

— А почему от тебя несет водкой?

— А что, от меня должно пахнуть шахматами?

Мужчина рассказывает приятелю:

— Представляешь, этот болван — мой сосед — ни с того ни с сего пригласил меня вчера на рюмку водки и принялся уговаривать одолжить ему деньги на покупку автомобиля.

— И ты, конечно, сразу отказал?

— Нет, что ты! Только после третьей бутылки.

Разговаривают мужчины:

— Ты слышал новости: во-первых, твоя жена от тебя ушла; во-вторых, она ушла ко мне; в-третьих, как тебе нравится во-вторых?

— Во-первых, она не ушла, а я ее сам выгнал; во-вторых, она больна триппером; в-третьих, как тебе нравится во-вторых?

Немецкий естествоиспытатель Эрнст Геккель на каком-то приеме закурил сигару и передал спичку священнику, тоже собиравшемуся закурить. Из-за неловкости последнего спичка погасла.

— Ну вот, свет науки погас, — не то сострил, не то позлорадствовал священник.

— В руках церкви это случалось не раз, — ответил ученый.

Рассказывают, как французский ученый Будэ неадекватно отреагировал даже на крики вбежавшего в лабораторию слуги: «Пожар! Пожар!»

— Сколько раз вам повторять, что в хозяйственные дела я не вмешиваюсь?! — ответил ученый. — За них отвечает жена. Ей и доложите.

— Вставай, соня, петух уже прокричал.

— С какой стати меня это должно волновать? Я ведь не курица!

Поэту Михаилу Светлову обычно приходило много записок, на которые он отвечал, закончив чтение стихов. Присутствующие, однако, замечали, что несколько листочков он обычно откладывал в сторону, оставляя без ответа.

— Почему вы отвечаете не на все вопросы? — кричал кто-нибудь из зала.

— Если бы я мог ответить на все вопросы, — отшучивался Светлов, — мне бы стало неинтересно жить.

Образцы ключевых фраз — сигналов видимой поддержки — демонстрирует нам известный персонаж английской литературы — дворецкий Дживз:

— Внимательно слежу за ходом вашей мысли, сэр…

— Именно это я имел в виду, сэр.

— Несомненно, сэр.

— Очень удачно сказано, сэр.

— Совершенно справедливо, сэр.

— Я не смог бы выразиться точнее, сэр.

Исполнителем-виртуозом этого метода вынужден был стать главный дирижер бывшего Кировского, а ныне Мариинского театра Санкт- Петербурга Роман Иринархович Тихомиров. В его времена все в театре решали несколько «коронованных» вокальных особ, с которыми надо было ладить. И он ладил со всеми.

Врывается к нему однажды тенор с очень пробивной женой и в ультимативной форме заявляет, что он больше не может так жить, что ему нужны овации всей Европы. Тихомиров усаживает взволнованного певца, достает лист бумаги и каллиграфическим почерком начинает составлять план его гастролей. Первое сентября — Лондон, «Кармен», девятое — Мадрид, «Трубадур». Но на языке оригинала. «Я не знаю». — «Выучи, это очень важно». Концерт с женой в Барселоне. «Что будете петь?» — «Не знаю». — «Подумай». Умиротворенная чета уходит. И едва закрывается дверь, Тихомиров выкидывает план гастролей в урну. Полгода спокойной жизни ему обеспечено, потому что этот певец никогда не выучит «Трубадура» на итальянском.

Александров Ю. Пять с минусом — за «Пиковую даму»

Однажды в Лондоне за кулисы к известному пианисту Артуру Рубинштейну ворвалась невероятно темпераментная поклонница и потребовала билет на вечерний концерт. Рубинштейн трижды мягко разъяснял ей уважительные причины невозможности ей помочь и отказа. Тем не менее дама уселась в кресло, демонстрируя свое намерение не покидать его до победного конца.

— Мадам, — сдался вконец отчаявшийся Рубинштейн, — вы вынуждаете меня идти на уступки. В зале действительно есть одно, только одно место, которое я могу предложить вам.

— Вы истинный джентльмен, маэстро! — воскликнула настырная просительница. — Где это место?

— У рояля, мадам.

Большим мастером данных уловок слыл, по воспоминаниям современников, французский художник Жак Луи Давид. Во времена царствования короля Людовика XVI он, получил от богатого любвеобильного графа заказ на полотно на сюжет любовных похождений Елены и Париса. Граф надеялся, что благодаря таланту живописца пополнит свою коллекцию полотном. Действующим «возбуждающе». Он не был осведомлен о наклонностях самого мастера: Давида сюжет оставил равнодушным, такими холодными и бесчувственными младенчески непорочными предстали на холсте Парис и Елена.

Граф долго ее осматривал, вздыхал, что-то бормотал себе под нос, проявлял явное недовольство, однако картину купил.

— Как тебе удалось заставить его заплатить за столь целомудренное полотно? — поинтересовался один из приятелей художника.

— Ну, не мог же он, брат христианнейшего короля Франции, отвергнуть картину за то, что она была недостаточно безнравственной! — усмехнулся Давид.

Во времена Французской революции Давид стал депутатом Конвента. В своих выступлениях он много говорил о вреде монархии и даже предлагал произвести публичное сожжение всех портретов, изображающих принцев и принцесс. Потом, когда он возглавлял Конвент, он даже поставил подпись под решением о казни короля Людовика XVI.

Однако не прошло и десяти лет, как Давид изменил свои взгляды на монархию В 1804 году он принял от Наполеона заказ на картину, изображающую его коронацию. А потом еще на целую серию подобных работ, посвященных восшествию Наполеона на престол. Бывшие соратники, друзья упрекали его в беспринципности и предательстве революционных идей. Давид отреагировал спокойно. Пожав плечами, он произнес:

— Дорогой друг, но ведь я не виноват, что революции давно уже нет, а есть империя. Я художник и пишу с натуры, а не по памяти.

Режиссер Юрий Завадский слыл вспыльчивым. Не раз он выбегал из репетиционного зала, изображая гнев и обиду на «бестолковых и бездарных актеров». Когда подобная выходка с хлопаньем дверью произошла при Фаине Раневской (Завадский выскочил вон с криком «пойду повешусь!»), воцарилась тишина. Присутствовавшие явно были подавлены. И тут раздался невозмутимый голос Раневской: «Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он ходит в туалет».