Во многих случаях имена литературных и исторических
персонажей получили нарицательное значение. Можно сказать: «Он настоящий
Обломов» — по лености, инертности, «прямой Хлестаков» — по развязной,
беспардонной безответственности своих претензий, «чистый Плюшкин» — это о
скареде, «Отелло» — о ревнивце, «Наполеон» — по решительности,
диктаторским замашкам. У Тургенева есть повести: «Степной король Лир» и
«Гамлет Щигровского уезда», у Лескова — «Леди Макбет Мценского уезда», в
которых изображаются типы и ситуации, подобные шекспировским.
Любой типический и достаточно известный персонаж
может сделаться таким прообразом. Такими мировыми типами стали Дон-Жуан,
Дон-Кихот, так что создались даже производные слова: донжуанский, донжуанство, донкихотство, донкихотствовать. В XIX
веке называли ловеласом любителя волочиться за женщинами, в пушкинское
время — соблазнителя. Ловелас (Lovelace) — фамилия героя в «Клариссе
Харлоу»; этот роман англичанина Ричардсона получил большую популярность в
начале XVIII века.
Подобным образом имя Иуды, предавшего по
евангельской легенде Христа за тридцать серебряных монет, превратилось в
нарицательное имя и стало значить предатель, продажная душа; Ирод
— царь иудейский, по рассказу евангелиста, велел убить одиннадцать
тысяч младенцев в расчете, что в их числе окажется Христос: его имя
стало означать жестокого человека.
Имя древнегреческого мифического богатыря Геракла (в
латинской форме Геркулеса) означает силач: «настоящий Геркулес»,
«геркулесовское сложение». Мегера была древнегреческим духом, мстившим
за убийство: ее имя снизилось до значения злой, сварливой женщины.
Равнозначный древнеримский образ фурии выродился в понятие
рассвирепевшей женщины.
Всевидящее стоглазое чудовище древнегреческой
мифологии Аргус — теперь его именем назовут неусыпного, зоркого стража.
Мифический Цербер (латинская форма), трехглавый пес древнегреческого
царства мертвых — с медной глоткой и железными зубами, унижен до роли
свирепой сторожевой собаки. Полулегендарный Крез, царь Лидии (в Малой
Азии), впервые в VII веке до нашей эры начал чеканить монету, притом
золотую; теперь Крезом называют несметного богача.
Античная мифология была в большом почете в старину, и
некоторые ее имена были использованы наукой. Древний обитатель Италии,
пастух и земледелец, чтил Фавна, хозяина лесов и пастбищ и их населения —
зверей, существо вроде нашего русского лешего, только, может быть,
более благодушное. Самое имя Фавн значит по-латыни благодетель, попечитель; очевидно
так называли его, чтобы снискать его расположение. Он изображался в
виде бородатого мужчины, нижняя часть тела которого покрыта густой
шерстью, а на голове небольшие рожки; иногда имеется и хвост. Женской
парой Фавну явилась Фауна, не то жена, не то сестра. Естественно было
сделать эту богиню животного мира музой зоологии. Знаменитый шведский
натуралист Линней, создатель научной зоологии, описал — по-латыни, как
было в обычае в то время — животный мир Швеции, и выпустил его в 1746
году под заголовком «Шведская Фауна». Так как сочинение это охватывало
все виды животных Швеции и явилось основным руководством, которому
подражали последующие описания животных других стран, то фауна стало научным термином со значением животный мир.
По аналогии с этим удачным термином для обозначения растительного мира взяли имя Флора: так звали римскую богиню весны и растительности. Флора образовано от основы флор (цвести).
Греческая мифология рассказывала об исконной вражде
Земли и Неба, о великом мятеже матери-Земли с ее детищами, Гигантами и
Титанами, против Неба-Зевса и небесных богов. Зевс разгромил мятежников
ударами молнии; они ниспровергнуты в преисподнюю, задавлены огромными
горами. Один из Титанов, Атлас, или Атлант, осужден держать на своих
плечах столбы, на которых покоится небесный свод.
В древней греческой поэме «Одиссея» говорится об Атланте, который за свои преступления
…один подпирает громаду
Длинноогромных столбов,
раздвигающих небо и землю.
Уже в древности Атлант изображался несущим на плечах
весь земной шар. Что могло быть более наглядным символом географии?
Неудивительно, что первый альбом географических карт имел своим
фронтисписом (заглавным рисунком) гравюру, изображавшую гиганта с земным
шаром на плечах. И альбом этот носил заглавие (по-латыни, конечно)
«Атлас, или космографические размышления о здании мира».
Составил его и издал в 1585 году известный картофаф
Крамер, по национальности фламандец; его имя в переводе на латинский,
как было в моде в то время, — Меркатор, что значит торговец, как и немецкое Крамер. Крамеру
принадлежит составление общей карты обоих полушарий, в которой
полусферы математически переданы на плоскости. Эта карта до сих пор
известна как карта Меркатора.
Альбом был венцом пятидесятилетней работы Меркатора,
законченной, когда картографу было 73 года. Но в то время в
католических странах опасно было заниматься наукой. Несмотря на свой
преклонный возраст, Меркатор был арестован церковной прокуратурой
(инквизицией) вместе с другими учеными. Из них двое были сожжены на
костре, двое зарыты живыми в землю, один повешен. Меркатору удалось
бежать в Германию, где протестантизм предоставлял больше свободы мысли.
При таких трудностях и опасностях научной работы
понятно, что долголетний труд Меркатора, бывший в то время единственным,
сразу стал знаменитым и руководящим, и с ним прочно вошло в европейскую
терминологию и имя титана-земледержца, удачно использованное, — áтлас стал названием сборников географических карт, а потом так стали называть и альбомы чертежей, планов и т. д.
Позднее, в XVIII веке, в Италии введены были в
архитектуру стоячие мужские фигуры мощного телосложения, поддерживающие
головой и руками фронтоны зданий, балконы, выступы, как, например, в
портале Санкт-Петербургского Эрмитажа. Их назвали атлантами.
Со словами áтлас, атлант не имеет ничего общего áтлас — название плотной гладкой шелковой материи; это слово, как и самая ткань, восточного происхождения и значит по-арабски лишенный ворса.
Вулкан был древнеримским божеством огня,
богом-кузнецом и плавильщиком. Естественно было приписать извержение
Везувия (близ Неаполя) или Этны (в Сицилии) его работе: это Вулкан
плавит руду в своей огромной домне и оттого дым, пар и пепел поднимаются
тучами над огнедышащей горой, и расплавленные шлаки изливаются из ее
кратера лавой.
Наше вулкан прямо повторяет имя римского бога, но в значении огнедышащей горы это слово впервые употреблено в XVII веке в итальянской форме волькано.
Новым производным явился глагол вулканизировать — подвергать каучук действию жара для придания ему твердости.
Верховному божеству древних римлян, Юпитеру, не так повезло. Правда, его именем названа самая крупная планета нашей системы.
Затем в переносном значении оно выражает высшую
степень величия. «Не человек, Юпитер!» — говорит Гоголь. Но нарицательно
юпитерами называются просто мощные фонари, употребляемые при
киносъемках и для освещения сцены.
Еще обиднее грозным Титанам, восставшим некогда
против богов. Теперь титаном называется кипятильник для воды. Титаном
назван также химический элемент, тугоплавкий металл: его примеривают к
стали для придания ей прочности.
* * *
В «Одиссее» рассказывается, как героя и всех его
спутников едва не погубили Сирены. Кто услышит их сладостное пение, тот
заслушивается и забывает все на свете. А корабль уносится течением,
разбивается об острые камни. Но хитроумный Одиссей нашел способ услышать
пение Сирен и все-таки избежать гибели. Он залепил уши всей своей
дружине воском, чтобы они не могли слышать, а себе велел связать руки и
ноги, чтобы слышать чудное пение, но не иметь возможности действовать
всем на погибель.
Древняя фантазия изображала сирен
полуженщинами-полуптицами. Образ этих обольстительниц был перенесен на
женщину сначала в смысле комплимента, но затем это название приобрело
отрицательный характер, обозначая женщину, завлекающую мужчин из
корыстных расчетов.
В христианской мифологии древняя пара сирен
превратилась в пару райских птиц: Алконост — птица печали, вестница
смерти, и Сирин — птица радости, вестница жизни. Алконост — это, конечно, альциона, название морской птицы, которая, по древнему поверью, вила гнездо на гребнях волн, а Сирин — древняя сирена. Но
видимо тут произошло недоразумение, и образы поменялись ролями:
альциона считалась предвестницей тихого моря и счастливого плавания,
сирена же была гибельна для мореходов.
Наконец сиреной называется с недавних пор особый
гудок, производящий длительный, воющий звук, слышный на далекое
расстояние. Ленинград наслушался этого зловещего воя за годы блокады,
когда звук сирены был сигналом тревоги, возвещая населению о воздушных
налетах и бомбежках. Но до войны он служил главным образом для морской
сигнализации ночью или в тумане. В тревожном вое этой сирены не было
ничего завлекающего, но основанием для наименования, видимо, был
беспокойный звук, связанный с опасностью.
Паника означает теперь общее смятение, при котором
многие люди теряют голову и неспособны больше ни соображать, ни
действовать целесообразно. Это «панический ужас», безотчетно и
заразительно охватывающий людей и обращающий их в «паническое бегство»,
которому могут поддаться даже и очень храбрые, если не обладают сильной
выдержкой. В этих выражениях еще сохранилось ощущение жуткого страха,
причина которого непонятна. Слово паника древнее и имеет
интересное происхождение. Оно выросло из пастушеского быта. Божеством
стад мелкого скота — коз, овец (потому что крупный скот был редкостью в
гористой Греции) — был козлоногий Пан. Его представляли себе в образе
получеловека, полукозла. Позже этот образ был христианством перенесен на
черта.
От доброго расположения этого хозяина горных рощ и
стад многое зависело для древнего пастуха. Отобьется овца от стада — не
так-то легко ее отыщешь. А вечер в южных странах наступает быстро. Не
сыщешь до темноты, останутся от овцы рожки да ножки. Вот тут-то очень
может помочь Пан, если захочет. Он ведь здесь у себя, он бродит кругом.
Слышишь? Вот ветка хрустнула как будто под чьей-то ногой, где-то
свистнуло или ухнуло что-то, или листва зашелестела, или птицы вдруг
сорвались с дерева. Конечно, это Пан проходит мимо. И пастуху становится
жутковато, хотя Пан ему, в общем, свой брат, не то, что высшие боги,
восседающие где-то далеко, на вершине Олимпа.
Случается, что необъяснимый испуг охватывает
внезапно стадо. Вдруг, будто что-то укусило овцу или козу, она
шарахается в сторону со всех ног. И тотчас все стадо приходит в
смятение. Напрасно пастух дудит в свирель, кричит, свистит собаке,
тщетно собака пытается забежать вперед. Сам косматый вожак — козел или
баран, потерявший вдруг всю свою важность, опрометью скачет, куда
попало, а за ним вслепую, теснясь и толкаясь, мчится все остальное
стадо.
«Что за притча? — Никто, как Пан, — думает пастух. — Верно, я мало сыру ему положил на корявый пень, что служит ему алтарем».
Этот непонятный внезапный и общий испуг всего стада и назывался поэтому паническим, то есть пановским. Но
такие безотчетные, стадные страхи бывали и у людей, тем более ночью,
когда вдруг что-то послышится, привидится, почудится: то ли шаги кругом
то ли бряцание оружия — захвачены врасплох, окружены отрезаны! — и
смятение охватывает всех, и они бегут — часто как раз навстречу гибели.
Потом смущенно переминаются и чешут себе затылки:
— Бог его знает, как это вышло. Та паникá дэлόн! — что по-русски: Видно, дело Пана!
Так возникло слово паника. |