В наше время расстояния, непроходимые когда-то леса и горы, топи и пустыни, ледяные поля и океаны уже не разделяют людей. Никакие стихии — ветры, линии, разливы рек, бураны, штормы, самумы, смерчи — не останавливают движении человека. Пароходные рейсы и авиатрассы связывают материки надежнее и быстрее, чем если бы их соединили мостами, и делают их ближе друг другу, чем в старину были деревни соседних уездов. Паровозное и пароходное движение сократило поверхность земного шара больше чем в двадцать раз по сравнению с эпохой пешего человека; автотранспорт сближает мир еще теснее, как бы в квадратной степени; авиация возводит сближение в куб! Больше чем в двести раз сблизились за последние сто лет расстояния земли. А количество и частота передвижений и перевозок и их пространственный охват умножились за столетие наверное в миллионы раз.

Но еще больше усилилось и углубилось общение людей между собой.

В старину народы и страны были отгорожены друг от друга различиями расы, языка, культуры, веры еще сильнее, чем расстояниями и препятствиями пути. Неприступнее, чем линии Мажино и Зигфрида, были эти невидимые стены, самым наглядным воплощением которых являлась пресловутая «китайская стена». В чужой стране, среди другого племени человек оказывался бесправным, и все его достояние, свобода действий и самая жизнь становились игрушкой случая и прихоти любого встречного. Путешествия были почти невозможны, передвижения, даже недалекие, трудны и опасны. Каждое племя жило обособленной жизнью и не нуждалось ни в чем от соседнего — потому что и в соседнем имели и умели в конце концов то же самое. Это были как бы плотные, косные глыбы, внутри которых происходили только слабые, мельчайшие и кратчайшие движения, и только на границах соприкосновения с другими могли образоваться — в результате вековых взаимных трений — элементарные смеси и сплавы.

Еще в середине XIX века не только крестьянин, но и городской мещанин, и мелкий помещик почти всю свою жизнь не выезжал из своей деревни или городка дальше чем на десяток-другой верст. Не зная грамоты, он был ограничен в своем кругозоре только беседой с десятком-другим соседей да смутными слухами, передававшимися от одного к другому. Культура буквально передавалась — из рук в руки, из уст в уста — неохотно и недоверчиво, медленно и скупо.

А теперь? Почта, телеграф, телефон связывают отдаленнейшие точки мира. Телевидение и радио мгновенно и непрерывно охватывают тысячами волн нашу планету, окружая ее как бы второй атмосферой — атмосферой слова. Все грамотны, все где-то бывали и что-то видели на своем веку. Учеба, работа, военная служба, собрания, съезды сталкивают различнейших людей со всех концов и уголков страны: рассказы, разговоры, споры, лекции, переписка, пресса, литература, кино, театр связывают их в постоянном общении. Весь мир пронизывается связями и взаимодействиями. Он весь становится как бы пористым, сквозным, как будто косные некогда глыбы плавятся, струятся, проникают друг в друга. Он всюду полнится и гремит человеческой речью, которая слышится отовсюду и повсеместно и становится все свободней и все дружней от века к веку. Когда-нибудь она станет, наконец, товарищеской общей беседой всего человечества о создании нового мира для творческого труда и счастья.

Язык — средство общения, орудие мысли. И в нем отражается очень наглядно этот огромный процесс взаимодействия человеческой мысли. Возьмите «краткий» словарик иностранных слов. Он рассчитан на среднего, массового читателя и содержит только ходовые слова, которые желательно знать всякому читающему и мыслящему человеку.

И однако он заключает свыше 5000 научных, технических, и вообще культурных терминов, общих более или менее всему миру! Это число едва ли не вдвое превосходит количество русских слов, которыми обычно пользуется средний русский человек. И то же соотношение мы найдем и во всех европейских языках. Если охватить и все специальные термины, существующие в науке, технике, медицине, искусствах, спорте, военном, морском, банковском деле, то таких слов окажется наверное около миллиона. Особое название дано каждому виду и подвиду растений и животных — одних разновидностей птиц насчитывается тысяч шестнадцать, насекомых более ста тысяч; каждому химическому веществу и соединению, каждой болезни и лекарству, каждой косточке, сухожилию, нерву и ткани организма, каждому минералу, каждому инструменту, орудию, прибору, каждому процессу, каждой звезде дано особое наименование, общее почти во всех странах мира.

Словарь терминов-понятий современной цивилизации много раз превышает теперь количество бытовых и общих слов любого отдельного языка. Заметим, что это словарь — за небольшими исключениями — искусственный: доля слов современных языков в нем очень незначительна по сравнению с искусственными, составленными из корней древнегреческого и латинского языков, так что словарь этот оказывается словарем «иностранных» слов (в разной степени) для всех европейских языков.

С другой стороны, этот словарь представляет собой номенклатуру, или инвентарь всей человеческой мысли на сегодняшний день. Это как бы указатель ко всеобщей энциклопедии культуры. Больше того, — это словарь особого интернационального языка понятий, то есть «языка» совсем особого рода, нечто вроде условного кода. Самый разработанный в нем отдел — математический, располагающий даже собственным специальным письмом, универсальным и предельно точным. Математик любой страны и национальности может читать математические тексты так же свободно, как музыкант читает ноты. Химические формулы так же универсальны и общеобязательны, как математические. Естественно, что специальные термины науки, техники, спорта едины для всего мира, как система мер и весов, как календарь, как аптечная рецептура, как цифры и ноты. Они должны составить словарь единого языка мировой цивилизации.

Потребность во всеобщем, интернациональном языке давно высказывалась: в течение средних веков и до конца XVIII века таким языком служил латинский, и не раз делались попытки составить такой язык искусственно из корней всех европейских языков, — чтобы никому не было обидно. Последним опытом этого рода был «эсперанто», имевший несколько десятков тысяч приверженцев, в том числе и у нас, до Октябрьской революции 1917 года и даже после нее.

Но все подобные усилия обречены производить на свет только суррогаты «единого языка», потому что никакой искусственный условный язык никогда не сможет заменить собой ни живого языка бытовой речи и литературы, ни научной терминологии, создававшейся веками работы коллективной научной мысли человечества. Только естественное развитие научной и технической терминологии сможет сделаться специальным мировым языком человеческого знания по примеру математики. Существующий уже теперь фонд специальной терминологии — наследие огромного научного опыта всей исторической жизни человечества, — он нуждается только в техническом и организационном завершении.