В чем сущность неумения и нежелания найти точное и нужное слово? В том, что в разговорной речи для определения какого-либо предмета или понятия многие употребляют слово приблизительное, схожее, но не точное, суживая и обедняя этим свой словарный фонд.

Так, например, вместо слова «скатерть» — многие говорят «салфетка». Конечно, маленькая скатерть имеет сходство с большой салфеткой, но всё же это предметы (а следовательно, и слова) разные, и путать их не надо...

* * *

Хлеб в основном делится на черный (из ржаной муки) и белый (из пшеничной муки).

Булка — это частный вид изделия из белой муки. Однако очень часто «булкой» называют обыкновенный белый хлеб (формовой).

Однажды, когда зашел разговор об обеднении нашего языка даже в такой узкой области, как «хлебобулочные изделия» (по принятой терминологии), моя собеседница мне возразила: «А зачем нам, собственно, различать баранки, бублики и сушки? Это дело не наше, а продавцов и булочных...»

Ну как тут не вспомнить бессмертную фонвизинскую госпожу Простакову, утверждавшую, что дворянам не надо знать географию, так как «на это есть извозчики...»?

* * *

Кстати, о продукции булочников...

В одном весьма распространенном журнале несколько лет тому назад я видел рисунок художника-карикатуриста, изобразившего лошадь, которая не хочет идти в скверную конюшню: она упирается, хотя ей предлагают огромный крендель. Последний был нарисован очень старательно, с полным знанием предмета.

Подпись под рисунком гласила: «В нашу конюшню ее и калачом не заманишь!»

Вывод: художник не может отличить (по форме во всяком случае) калач от кренделя. И помогает ему в этом редакция журнала.

Вот пример обеднения если не своего языка (я не слышал, как говорит художник), то уж во всяком случае своего кругозора.

Печально!

* * *

Многие называют водку «белым вином», хотя именно так называется столовое виноградное вино (в отличие от красного), резко отличающееся по виду, вкусу и крепости от спирто-водочных изделий.

Пожалуй, единственное основание называть водку белым вином — это то, что при ее содействии можно допиться до белой горячки...

* * *

«Окот овец»...

Трудно привести более яркий пример обеднения русского языка!

В самом деле: у коров — отёл, у свиней — опорос, а у бедных овец... окот! Неужели овцы производят на свет котят?!

Мне могут возразить, что об «окоте» овец упоминает сам Даль, правда с оговоркой: «верней, объяснение».

Ну что ж! Это только показывает, что упомянутая ошибка имеет солидный стаж, отчего она не перестает быть ошибкой. В дальнейшем мы столкнемся с примерами ошибочного употребления даже пословиц и поговорок.

Итак, вернемся к «окоту».

Большой знаток русского языка советский писатель Федор Гладков в своей статье «О культуре речи» несколько лет тому назад писал в журнале «Новый мир»:

«Русский язык чрезвычайно богат словесными формами в передаче различных смысловых значений, но по невежеству или по канцелярскому шаблону у нас в газетах пишут: "Надо обеспечить хорошие условия для окота скота". Этот "окот скота" насильственно внедряется в язык колхозников, которые несомненно хохочут над нелепостью этого слова. Крестьяне с незапамятных времен знали, что "окот" бывает только у кошек...»

Да и не только крестьяне, а все русские люди. Во всяком случае писатель и проповедник эпохи Петра Первого Димитрий Ростовский (1651-1709) писал:

«Овцы мрут и ягнятся, пастухи ширятся».

В изданной Академией наук книге «Русская сатирическая сказка в записях середины XIX — начала XX века» (подготовка текста Д. М. Молдавского) я прочитал сказку «Барин и мужик», которая начинается так: «Жил-был мужик; имел у себя много овец. Зимним временем большущая овца объяснилась».

Так же, конечно, писали наши писатели — хранители русского языка. Например, у Лескова в повести «Запечатленный ангел» читаем:

«...овец у нас во всей нашей пришлой слободе нет и ягниться нечему...»

В отношении животных уместно говорить, что «щенятся» не только суки, но и другие самки того же семейства: волчицы, лисы или близкие к ним по виду барсучихи и росомахи, ибо нет необходимости изобретать нелепые глаголы вроде «барсучиться» или «росомашиться».

Так же можно говорить об «окоте» не одних кошек, но и львиц, тигриц, рысей и других родственных животных.

Но овцы, конечно, могут только «ягниться»: такое слово существует в русском языке сотни лет, и нет никакой необходимости заменять «ягнение» — «окотом».

Народ говорит: о суке — «щенная», о корове — «стельная», о кобыле — «жерёбая», об овце — «суягная».

Думаю, что эту заметку всего лучше закончить старинной народной поговоркой: «У суки — щеня, у кошки — котя, и то — дитя»...

* * *

«Мясо»...

Как известно, наиболее распространенные виды мяса — это говядина (мясо быков и коров, — от старинного славянского слова «говядо» — бык), телятина, баранина и свинина. Такие названия существовали на Руси тысячу лет.

Однако за последнее время точное слово «говядина» всё чаще заменяется обезличенным и общим словом «мясо».

Недавно в продаже появилось говяжье мясо слабого засола. Официально (чтобы не путали с ветчиной) этот продукт называется не «говяжий окорок», как было бы естественно, а... «мясной окорок». Вероятно, кто-то думает, что возможен «растительный окорок»?!

В логике подобное явление называется «доведением до абсурда».

В порядке примечания: недавно я услыхал слово «бычатина»... Всё-таки лучше, чем просто «мясо»!

Итак — из-за речевой небрежности — слово «кисти» упорно вытесняет «бахрому», обедняя наш язык еще па одно слово...

* * *

Однажды, находясь в дачной местности под Ленинградом, и услыхал, как женщина, выйдя за забор дачного участка, сказала сыну-подростку: «Запри воротики!» Сын вернулся и запер на крючок калитку.

Из этого случая, хотя и единичного, я вывел заключение, что кое-кто заменяет старинное точное русское слово «калитка» нелепым словом «воротики».

Еще один пример «приблизительного» слова...

* * *

Старинное русское слово «сласти» также постепенно исчезает. Его заменяет и вытесняет опять-таки «приблизительное» слово «сладости», особенно в широко распространенном словосочетании «восточные сладости».

Между тем «сласть» и «сладость» — совсем не одно и то же, хотя и являются близкими понятиями.

Русский народ и писатели-классики в этом отлично разбирались.

Пушкин писал:

«Мечты, мечты, где ваша сладость?..»

а также:

«Его стихов пленительная сладость...»

Через сто лет мы читаем у Маяковского в стихотворении «Севастополь - Ялта»:

«Привал,

шашлык,

не вяжешь лык,

С кружением

нету сладу.

У этих

у самых

гроздьев шашлы —

Совсем поцелуйная сладость...»

Ясно, что «сладость» — больше отвлеченное понятие приятного свойства или настроения, чем ощущение, воспринимаемое органом вкуса,

«Сласти» же (во множественном числе) — это сладкая еда: конфеты, пряники, пастила, халва.

Вспомним народную пословицу: «Одни сласти есть, горечи не узнаешь».

Это же подтверждает русская литература.

В предисловии к «Герою нашего времени» М. Ю. Лермонтов писал: «Довольно людей кормили сластями... нужны горькие лекарства...»

Открываю «Записки одного молодого человека» А. И. Герцена и читаю:

«В антрактах, между одной кадрилью и другою, наполняют "желудка бездонную пропасть", как говорит Гомер: дамам сластями, мужчинам водкой, вином и солеными закусками».

То же читаю у Д. Н. Мамина-Сибиряка в рассказе «Казнь Фортунки»:

«Продолжать это слишком шумное удовольствие не было возможности, и остатки сластей были розданы прямо на руки».

О «сластях» упоминает также И. А. Бунин в рассказе «Господин из Сан-Франциско».

Итак, убедившись, что между словами «сладости» и «сласти» существует различие, признаем, что говорить надо «восточные сласти» (имея, конечно, в виду лакомства), а не «восточные сладости», хотя последнее неправильное словосочетание и широко вошло в нашу разговорную речь.

И вообще — не будем путать слова «сласть» и «сладость»!

* * *

Я слышал, как молодая мать, показывая на детские ботиночки своего шестилетнего сына, сказала: «Вот купила своему сынишке сапоги...»

Почему «сапоги»? Неужели легкие башмачки этого дошкольника так напоминали ей солдатские или охотничьи сапоги?

Конечно, нет! Просто в обедненном словаре юной мамаши не было другого слова. Зачем ей «загружать себе голову» словами «башмаки», «ботинки», «полуботинки», «сандалии», «сандалеты», «тапочки»? Всю обувь она делит на «сапоги» и «туфли». Всё, что не «туфли», — для нее «сапоги»,

В этом она, к сожалению, отнюдь не одинока.

* * *

Что такое «цвет»?

Точное определение восприятия предмета нашим глазом в отношении окраски.

А можно ли вместо «цветок», «цветы» — говорить «цвет»?

Разберемся в этом вопросе.

«Сады в цвету», «поля в цвету», «вишни в цвету»... Можно так сказать? Безусловно. Ведь в данном случае речь идет не об окраске садов, полей, вишневых деревьев и т. д., а об их цветении.

«Лучше нету того цвету,

Когда яблоня цветет...»

Можно так сказать? Только в стихах. Здесь «цвету» такая же допускаемая поэтическая вольность, как «иль» вместо «или», «коль» вместо «если». Ведь никто не скажет в обыкновенном разговоре: «Коль я успею, я поеду завтра иль послезавтра».

Но вернемся к «цвету».

Можно ли сказать: «Сорвите мне этот цвет»?

Нет, нельзя. Яблоня может быть «в цвету», но от этого каждый ее отдельный цветок останется «цветком», а не станет «цветом».

К сожалению, многие допускают в речи эту небрежность, являющуюся тоже видом обеднения языка.

* * *

Что такое «клубника»?

Это садовая ягода, очень близкая к нашей садовой землянике, отличающаяся своеобразной формой, цветом, вкусом и запахом. Существует она и в виде дикого лесного растения: вспомним, что у С. Т. Аксакова Багров-внук ездил в заволжские урёмы «собирать лесную клубнику».

Короче говоря, клубника — это особая ягода.

Однако девяносто девять из ста городских хозяек называют «клубникой» всю садовую землянику. В этом заблуждении им усиленно помогают газеты, журналы и писатели.

Впрочем, эти же городские хозяйки называют черешню «светлой вишней», ежевику — «черной малиной», а некоторые (особенно молодые) не могут отличить фасоль от гороха и бобов.

В этой области вообще происходят удивительные вещи: я сам слышал, как один человек с высшим образованием называл орехи арахиса (земляные орехи, китайские орехи) «фисташками» и даже пытался спорить по этому поводу.