А теперь поговорим о той «борьбе», которая происходит в нашем языке уже в течение долгого времени Речь идет об окончаниях слов мужского рода во множественном числе на «ы», «и» и на «а», «я» (будем условно называть эти формы первой и второй).

Первая форма, казалось бы, является правильной и литературной, а вторая относится к просторечию.

Действительно. Слова «инженер» и «офицер» — во множественном числе «инженеры» и «офицеры». Говорить «инженера» и «офицера» — некультурно. Это общеизвестно.

Ну а «профессора», «директора», «мастера», «повара»? Здесь вторая форма совершенно не режет слуха. Более того: говорить «правильно» — «профессоры», «дире кторы», «мастеры», «повары» — считается устаревшим неупотребительным. И почему мы говорим «доктора» а не «докторы», но не скажем «диктора» вместо «дикторы»?

И уж никто не скажет вместо «ребята» — «ребяты»! Есть слова, где обе формы более или менее равноправны: можно говорить «года» и «годы», «тома» и «томы», пожалуй — «сорта» и «сорты»...

А вот в некоторых словах вторая форма одержала решительную победу и окончательно вытеснила первую

Мы говорим «леса», а не «лесы», «глаза», а не «глазы», «поезда», а не «поезды», хотя множественное число от схожих по форме слов — «бес», «сказ», «выезд» — будет «бесы», «сказы», «выезды»...

Есть ли между двумя разбираемыми формами какая- нибудь смысловая разница, вернее — есть ли у них смысловой оттенок? Пожалуй, да, хотя и очень тонкий.

Попробую пояснить это примером.

В 1930 году Маяковский написал стихотворение «Неоконченное». Оно начинается так:

«Я знаю силу слов,

я знаю слов набат.

Они не те,

которым рукоплещут ложи,

От слов таких

срываются гроба

Шагать

четверкою

своих дубовых ножек...»

Почему поэт написал «гроба», а не «гробы»? Вероятно, такая форма казалась ему более действенной, «гробы» могли спокойно лежать на складе или в склепе, но срываться с места могли только «гроба»...

Возьмем слово «дом».

Если Герцен в повести «Сорока-воровка» писал: «Роскошные господские домы с парками и оранжереями», то он, вероятно, хотел подчеркнуть этим старину и величественный вид домов богатых помещиков. Мы воспринимаем это как совершенно уместную архаику речи. Но никто теперь не скажет: «В нашем поселке появились новые домы»...

Когда-то на Руси говорили «лесы». В данном случае вторая форма давно победила. Значит, она является более новой. Борьба ведется и в настоящее время. Возьмем такое современное слово, как «трактор». А множественное число? «Тракторы» и «трактора» борются между собой, с переменным успехом, но «трактора», кажется, одержат победу.

Как же возникает в быту вторая форма?

А вот как.

На днях я случайно услышал фразу: «В нашей заводской столовой хорошие супа...» Почему говоривший сказал «супа», а не «супы»?

Может быть, кто-нибудь мне скажет: «Так говорят люди, не знающие грамматики». Допустим. Но почему же тогда никто из тех же людей, «не знающих грамматики», не скажет вместо «трупы» — «трупа»?

В свое время, когда я пришел в военкомат сниматься с военного учета по возрасту, сотрудница в окошечке, взяв мои паспорт и повестку, сказала своей соседке: «Маня! Возраста пришли...» Почему она сказала «возраста», а не «возрасты»? Но оставим это на ее совести

Выводы.

«Вторая форма» продолжает наступление. Кто знает: может быть, через сто лет «инженера» или «офицера» получат «права гражданства» в нашем языке!...

* * *

«Я взял стакана...»

Эту фразу я услыхал от одного знакомого нерусской национальности.

Услыхал и подумал: а почему он так сказал? И сразу передо мной предстала одна удивительная особенность русского языка, — особенность, которой нет ни в одном другом языке.

А именно: винительный падеж слов мужского рода зависит от того, относится он к неодушевленному предмету или к одушевленному; в первом случае он совпадает с именительным падежом, а во втором — с родительным

Поясню примерами.

Мы говорим: «Я вижу бук» (дерево), но «я вижу быка», «я вижу хлеб», но «я вижу Глеба», «я вижу салат», но «я вижу солдата», «я вижу дуб-великан», но «я вижу лесоруба-великана», — и т. д.

Приведу еще более разительные примеры: «Я встретил знакомого москвича, который недавно купил «Москвич»... «Я спросил своего вагонного спутника, видел ли он искусственный спутник Земли...»

Итак — существует точное правило. А исключения? Есть и исключения. Они связаны преимущественно с теми обстоятельствами, когда одушевленный предмет перестает быть одушевленным: «Я съел вареного рака»

«я начал есть маринованного судака», «я ем жареного гуся»...

Во всех приведенных случаях, казалось бы, следовало сказать: «Я съел вареный рак», «я начал есть маринованный судак», «я ем жареный гусь»... Ведь я ем всё это не в живом виде. Однако мы, очевидно, по знакомому нам «закону инерции речи», говорим так, как говорили о предмете, когда он был одушевленным.

Предвижу возражение оппонента: «Я говорю "я ем гуся" потому, что я ем не всего гуся, а только часть его...»

Отвечаю: ну, а когда я говорю «я ем вареного рака», то я ведь ем его всего, а не часть рака» (весь рак-то на один укус)!

Заметим, что та особенность русского языка, которую мы сейчас рассмотрели, весьма затруднительна для иностранцев и вообще для лиц нерусской национальности.

Вот почему мой знакомый сказал: «Я взял стакана...»

* * *

«Представляет собой» или «представляет из себя» — что правильнее?

* * *

«Они чтят» или «они чтут»?

«Чтить» — глагол второго спряжения. Грамматически правильно «чтят», а не «чтут». Ведь мы говорим: «они мстят», а не «мстют», «льстят», а не «льстют», «мостят», а не «мостют». Однако форма «чтут» совершенно не режет слуха. Почему? Еще одна загадка русского языка.

* * *

«Находясь на переднем крае, я всё время был на краю гибели...» Почему мы в одном случае говорим «крае», а в другом — «краю»?

* * *

«Наверное» и «наверно»...

Первое, по-моему, означает что-то вероятное на сто процентов, второе — на пятьдесят (конечно, не математически, а образно).

Почему же такие различные понятия выражаются в такой схожей форме? Согласитесь сами, что, например, во фразах: «Больной наверное выздоровеет» или «Больной, наверно, выздоровеет», — есть весьма существенная разница.

Народ давно это почувствовал, и потому рядом с формой «наверно» есть «усилительные» формы «наверное» и «наверняка».