Любовь по обязанности

Рассматривая различия между могу и имею право, мы выяснили, в какой именно части их значения совпадают, а в какой – различаются. С учетом этого опыта предлагаю задуматься над совпадением и различием значений слов, выражающих уже не возможности, открывающиеся перед субъектом, но требования, которые налагает на него жизнь.

Должен называет самые разнообразные требования, предъявляемые и к лицу, и к предмету: человек должен трудиться, закон должен быть справедливым и понятным, автомобиль должен быть маневренным и т. п. При этом, когда речь идет о человеке, такие требования могут иметь и материальную природу (Ребенок должен спать не менее 8 часов), и моральную (Дети должны заботиться о своих престарелых родителях). Обязан обычно употребляется только во втором случае. Обозначая, таким образом, требования, обеспечивающие не материальную сохранность или функциональную эффективность, но соответствие моральным принципам – законодательно оформленным или опирающимся только на нравственные традиции общества. Таким образом, должен скорее напоминает могу, а обязан – имею право. Это различие между должен и обязан своеобразно проявляется в формально совпадающем контексте X должен (обязан) Y-у. Если должен, то, видимо, деньги, то есть материальное. А если обязан, то, вероятно, знаниями, карьерой и, может быть, даже жизнью.

Очевидно, что требования к лицу нередко противоречат его желаниям. Этот многократно описанный конфликт разрешается как в пользу «хочу», так и в пользу «должен». Первый путь может получать самые различные именования в зависимости от того, к какой сфере он относится. От самодурства и правового нигилизма до эгоизма и превышения служебных полномочий. Из последних именований отмечу предложенное Львом Аннинским потакание собственным слабостям. Обычно в случае победы хочу над должен выступают разнообразные «оправдания». От революционной целесообразности до прав человека. В последнем случае права никак не связываются с обязанностями человека. А словосочетание обязанности человека в отличие от права человека, увы, даже звучит в современном русском языке как-то непривычно. Второй путь «должен, хотя и не хочу» обозначается такими глагольными формами, как пришлось, приходится (лечь в больницу, ехать поездом, подписать невыгодный договор). К сожалению, наши современники часто употребляют эти глаголы совершенно неправильно (Пришлось недавно побывать в Париже). Вряд ли эта поездка противоречила желанию говорящего – наверное, он хотел таким образом выразить то, что она оказалась случайной, не запланированной. Но тогда следовало сказать случилось, довелось, ничего не сообщая о своих желаниях.

Должен нередко отклоняется от значения «надо, необходимо, следует». Например, должен в предложении Отец должен скоро вернуться едва ли сообщает о требовании к отцу, но скорее о весьма вероятном предположении. Это предположение опирается на представление о «нормальном» (или даже «хорошем") развитии событий. Такое же значение имеет должен и в словах чеховского героя: Всё на свете должно измениться мало-помалу.

Кажется, неразличение двух должен как 1) требование к лицу или предмету и как 2) представление о вероятном нормальном – приводит к обидному непониманию между людьми. Например, предложение Люди должны покаяться можно понимать и в первом, и во втором значении. В случае требования не следует забывать, что покаяться можно только после того, как станет стыдно. Без этого непременного предварительного условия любое покаяние ничего не стоит, оставаясь лишь пустой формальной процедурой, ориентированной на внешний эффект (ср. ханжа, лицемер). Вспомним, как Савельич уговаривал Гринева: «Поцелуй у злодея ручку, плюнь, да поцелуй».

Еще большие трудности возникают тогда, когда должен как требование заменяют словами надо или нужно. В этом случае адресат требования может быть вообще устранен, а следовательно, останется совершенно неясным. Например, один мой коллега любые новации в русской речи называет гиперонимом «развитие». А профессиональный анализ, оценку и тенденции этих изменений заменяет обобщенным открытием: «Русский язык надо любить!» Если надо выступает здесь как представление о «нормальном», естественном, обычном поведении говорящих по-русски, то это тривиально. А если как требование, то его едва ли можно применить к чувству, которое мы называем глаголом любить.

Немного замужняя гёрл-френд

Словосочетание гражданский брак существовало в русском языке лишь в противопоставлении церковному браку, т. е. такому браку, который был зарегистрирован в церковных книгах и сопровождался соответствующим церковным обрядом. В современной России, как известно, церковь отделена от государства. И единственным юридически значимым моментом для признания отношений браком является их регистрация государственными органами. Именно эти органы, и только они, удостоверяя отношения между гражданами, мужчиной и женщиной, превращают их в брак. А «государственный», «гражданский», таким образом, уже входят в значение этого слова, поскольку другого законного превращения отношений в брак в современной России просто не существует. В этих условиях семейное положение человека – холостой, незамужняя, женат, замужем, разведен(а), вдовец, вдова – определяются исключительно фактом государственной регистрации брачных отношений.

К сожалению, в обыденном сознании многих говорящих по-русски людей ныне обессмысленное словосочетание гражданский брак выступает в значении, оставшемся от того времени, когда существовал брак церковный. Тогда словосочетание гражданский брак обозначало не зарегистрированные в церкви, хотя и реально существующие отношения между мужчиной и женщиной. Такое осмысление противоречит нынешнему положению дел в России. В частности, потому, что не зарегистрированные государственными органами отношения между живущими вместе мужчиной и женщиной не называются браком. Для них существует другое обозначение – сожительство. Это слово и соответственно сожитель и сожительница отличаются от слов брак, муж, жена отсутствием юридической ценности. Той самой, которая возникает в результате регистрации таких отношений государственными органами. Иными словами, словосочетание гражданский брак в устаревшем значении в современной России абсолютно лишено смысла. Поскольку обозначает не брак или добавляет к нему совершенно ненужное определение. У русского слова сожительство есть заимствованный через немецкий язык и восходящий к латыни синоним – конкумбинат. Впрочем, он не получил в нашей стране широкого употребления.

Короче говоря, в современном российском обществе можно либо состоять в браке, когда/если эти отношения оформлены государственными органами, либо, если такие отношения не оформлены государственными органами, вообще ни в каком браке не состоять. Третьего не дано! Как нельзя быть слишком женатым или немного замужем. Непонимание нашими согражданами того, что стоит за словом брак, приводит к разнообразным курьезам. Например, в переписях населения СССР число состоящих, по их мнению, в браке женщин существенно отличалось от числа считавших себя женатыми мужчин.

Конечно, устаревшее словосочетание гражданский брак, пусть и лишенное сегодня смысла, звучит значительно лучше, чем сожительство или конкумбинат. Однако во всех трех случаях за разными языковыми знаками стоит одно и то же – отношения между мужчиной и женщиной, не порождающие взаимных прав и обязанностей, т. е. не являющиеся браком. Показательно, что словарь Л.П. Крысина в связи со словом конкумбинат отмечает: см. адюльтер – «супружеская неверность».

Впрочем, язык современной молодежи обогатил нас английскими словами бой-френд и гёрл-френд, акцентируя, таким образом, внимание не на назывании самих отношений, но на обозначении их участников. Словесное «расчленение» соответствующего содержательного поля идет за счет широкого распространения слова секс в значении «все, относящееся к половой сфере, к отношениям полов», его производных и словосочетаний с ними. Однако это уже совсем другая тема. А наша нынешняя не претендует на анализ нравов современного общества. Она апеллирует к необходимости всегда точно понимать значения употребляемых слов. В том числе применительно к брачным и семейным отношениям. Это особенно актуально в наши дни, когда становятся популярными брачные контракты, а СМИ занимают споры о судьбе детей, появившихся на свет при самых разных отношениях между родителями.

Бесплатное образование

Когда советские ученые, инженеры, врачи сравнивали свои зарплаты с доходами западных коллег, это было явно не в нашу пользу. Ситуация несколько выправлялась, когда речь заходила о нашем бесплатном жилье, образовании, здравоохранении.

А что же теперь, когда бесплатного жилья практически нет, цены на услуги ЖКХ галопируют, а бесплатное образование и здравоохранение явно скукоживаются? И вообще может ли образование быть бесплатным?

Если спросить наших сограждан, являются ли они сторонниками бесплатного образования, то почти все ответят «да». При этом практически все знают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И почти каждый понимает, что учителя в школах и профессора в вузах не работают совсем бесплатно, что соответствующие здания стоят денег, требуют отопления, освещения и ремонта, что современное образование невозможно без компьютеров и иной техники и т. д. Однако все эти конкретные знания парадоксальным образом уживаются в головах наших сограждан с идеей бесплатности. Как же это происходит?

Все дело в лукавом словосочетании бесплатное образование. Действительно ни ученики в школах, ни студенты в университетах не должны платить за свое обучение. Я, разумеется, не имею в виду различные школьные поборы на «нужды школы», на «подарки учителям», «на праздничные мероприятия» и т. д. И уж, конечно, не говорю о вузовских репетиторах и прочих университетских финансовых изобретениях. Однако деятельность всей системы образования уже заранее оплачена центральными и местными властями за счет налогов с юридических и физических лиц, за счет продажи национальных богатств и за счет иных источников доходов федерального и местных бюджетов. Иными словами, за счет тех средств, которые принадлежат всем членам общества и должны так или иначе быть распределены между всеми ними в форме зарплат, пенсий, пособий и иных выплат. Этого, однако, не произошло. И граждане, не получившие принадлежащей им части национальных богатств, за это имеют возможность (не бесплатно!) отправить своих детей учиться. При этом плата уже непосредственно в момент учения, конечно же, не взимается.

Вопрос же о том, насколько эффективно (и честно!) распределили высшие власти и чиновники от образования общую сумму недоданных гражданам средств, не обсуждается. А если и обсуждается, то исключительно в рамках централизованной распределительной системы: «Мы лучше знаем, как потратить уже недоданные вам деньги на образование ваших детей». При этом никто не спрашивает, стоит ли управлять этими средствами как-то иначе. Например, по строго целевому принципу, как расходование материнского капитала. А в нашем случае, когда каждая семья, имеющая детей, получает некоторую сумму, которую она может расходовать исключительно на их образование. Сама решая, как именно ею распорядиться, но только в пределах образования.

Не будучи в состоянии даже теоретически просчитать все последствия такого перехода от финансирования системы образования из принудительного «общака» к принципам расходования материнского капитала (кроме ликвидации множества чиновничьих должностей сомнительной ценности), хочу отметить следующее. В последние годы власти последовательно проводят политику перекладывания социальных обязанностей на самих граждан. Начав не очень удачно с «монетизации льгот» (не привилегий!), правительство теперь хочет, чтобы сами граждане копили на достойную будущую пенсию, участвовали, хотя бы частично, в расходах на образование и здравоохранение. В принципе эта тенденция объяснима и по-своему логична. Она должна привести к смене иждивенческой позиции человека по отношению к власти на позицию самодостаточную и гражданскую. Однако реализация этого курса может происходить только при честной компенсации тех расходов, которые правительство хочет переложить на граждан. Точнее, сопровождаться адекватным увеличением доходов, в первую очередь ростом зарплат. Попытка обмануть при таком перекладывании расходов уже привела к неприятным эксцессам при «монетизации льгот».

Вопрос стоит так: кто будет платить – власть в централизованном порядке или граждане из увеличенных доходов? Сколько платить и, если оплата будет смешанной, в каких именно соотношениях? Как может влиять характер оплаты – централизованный или индивидуальный – на качество образования? А обсуждать вопрос о «необходимости сохранения бесплатного образования» – это переводить проблему в другую плоскость. И культивировать невежество. Не следует обсуждать то, чего нет, никогда не было и быть не может. Как не стоит в рамках любых образовательных программ, даже самых дешевых, дискутировать о свойствах жареного льда, кикимор, леших, домовых или русалок, которые, существуя в воображении людей, в реальной жизни отсутствуют.