Среди многих постыдных поступков, которые я совершил в жизни, более всех
памятен мне один. В детдоме в коридоре висел репродуктор, и однажды в
нем раздался голос, ни на чей не похожий, чем-то меня — скорее всего как
раз непохожестью — раздражавший.
«Ха! Орет как жеребец!» — сказал я и выдернул вилку репродуктора из
розетки. Голос певицы оборвался. Ребятня сочувственно отнеслась к моему
поступку, поскольку был я в детдоме самым певучим и читающим человеком.
...Много лет спустя в Ессентуках, в просторном летнем зале, слушал я
симфонический концерт. Все повидавшие и пережившие на своем веку
музыканты крымского оркестра со славной, на муравьишку похожей,
молоденькой дирижершей Зинаидой Тыкач терпеливо растолковывали публике,
что и почему они будут играть, когда, кем и по какому случаю то или иное
музыкальное произведение было написано. Делали они это вроде как бы с
извинениями за свое вторжение
в такую перенасыщенную духовными ценностями жизнь граждан, лечащихся и
просто жирующих на курорте, и концерт начали с лихой увертюры Штрауса,
чтоб подготовить переутомленных культурой слушателей ко второму, более
серьезному отделению.
Но и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах3 не
помогли — уже с середины первого отделения концерта слушатели,
набившиеся в зал на музыкальное мероприятие только потому, что оно
бесплатное, начали покидать зал. Да кабы просто так они его покидали,
молча, осторожно — нет, с возмущениями, выкриками, бранью покидали,
будто обманули их в лучших вожделениях и мечтах.
Стулья в концертном зале старые, венские, с круглыми деревянными
сиденьями, сколоченные порядно, и каждый гражданин, поднявшись с места,
считал своим долгом возмущенно хлопнуть сиденьем.
Я сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб
заглушить шум и ругань в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить
прощения у милой дирижерши в черненьком фраке, у оркестрантов, так
трудно и упорно зарабатывающих свой честный, бедный хлеб, извиниться за
всех нас и рассказать, как я в детстве...
Но жизнь — не письмо, в ней постскриптума не бывает. Что из того, что
певица, которую я оскорбил когда-то словом, имя ей — Великая Надежда
Обухова, — стала моей самой любимой певицей, что я «исправился» и не раз
плакал, слушая ее.
Она-то, певица, уж никогда не услышит моего раскаяния, не сможет
простить меня. Зато, уже пожилой и седой, я содрогаюсь от каждого хлопка
и бряка стула в концертном зале.
(364 слова) (В. П. Астафьев. Постскриптум)
ЗАДАНИЕ:
Озаглавьте текст и перескажите его подробно. Ответьте на вопрос: «Как вы относитесь к классической музыке?»
Озаглавьте текст и перескажите его сжато. Ответьте на вопрос: «Какие размышления вызывает у вас данный текст?»
|
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
