«О назначении поэта» – речь, которую Блок произнес в Доме
литераторов на торжественном собрании по поводу 84‑й годовщины смерти А.С.
Пушкина. Речь, написанную незадолго до смерти Блока в 1921 г., можно
рассматривать как итоговое его произведение, обобщающее размышления о поэте и
поэзии.
«Поэт – величина неизменная. Могут устареть его язык, его
приемы; но сущность его дела не устареет». Блок отвечает на вопрос, что такое
поэт. «Поэт – сын гармонии». Три величайших обязанности возложены на него: «во‑первых,
освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во‑вторых,
привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в‑третьих, внести эту гармонию во
внешний мир». Звук, поэтическое слово, внесенные в мир, начинают «творить свое
дело». Они наделены особой силой – высшей, нематериальной. Подтверждая эту
мысль, Блок цитирует Пушкина: «Слова поэта суть уже его дела».
Чтобы проникнуть в духовную глубину, расслышать в хаосе
первоначальную гармонию бытия, поэт должен оставить «заботы суетного света»,
отрешиться от мирского. Снятие покровов с глубин бытия Блок сравнивает с актом
рождении: это так же сложно и мучительно. Следующий шаг – воплотить услышанное
в слово, «осязаемый» звук, привести постигнутое в гармонию. И наконец, внести
поэтические звуки в мир. «Здесь происходит знаменитое столкновение поэта с
чернью». Блок говорит, что чернь требует от поэта служения внешнему миру, она
хочет пользы, и ее претензии к поэту понятны: дело поэта «ведет к ее ущербу»,
поскольку «испытание сердец гармонией» вовсе не приводит к покою, ровному
течению жизни, благополучию. Задачи же поэта бесконечно выше и значительнее
того, чем занята чернь в своей, повседневной жизни. Задачи поэта – исторические.
Говоря так, Блок очевидным образом спорил с концепциями
культуры, которые проповедовались в большевистской России. От искусства теперь
требовалось служение пролетариату и выполнение задач пропаганды, а одним из
критериев художественности провозглашалась «понятность», доступность для масс.
«Дело поэта вовсе не в том, чтобы достучаться непременно до всех олухов; скорее
добытая им гармония производит отбор между ними с целью добыть нечто более
интересное, чем среднечеловеческое, из груды человеческого шлака. Этой цели,
конечно, рано или поздно достигнет истинная гармония; никакая цензура не может
помешать этому основному делу поэзии».
Блок, вслед за Пушкиным, славит свободу, «тайную
свободу», внутреннюю, духовную, которая делает возможным осуществление миссии
поэта. Говоря о значении «покоя и воли» для поэта, Блок, совершенно очевидно,
имеет в виду не только и не столько Пушкина, сколько самого себя: «Покой и
воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии, но покой и волю тоже
отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу
либеральничать, а творческую волю, – тайную свободу. И поэт умирает,
потому что дышать ему уже нечем, жизнь потеряла смысл».
Размышляя о Пушкине, Блок неслучайно обращается к
проблеме поэтического творчества вообще. Пушкин был поэтом более чем кто бы то
ни было и, по крылатому выражению Блока, как никто «легко и весело умел нести
свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта не легкая и не веселая;
она трагическая».
«Однако в той обстановке и в устах Блока речь прозвучала
не бестактностью, а глубоким трагизмом, отчасти, может быть, покаянием. Автор
«Двенадцати» завещал русскому обществу и русской литературе хранить последнее
пушкинское наследие – свободу, хотя бы «тайную». И пока он говорил, чувствовалось,
как постепенно рушится стена между ним и залом. В овациях, которыми его
провожали, была та просветленная радость, которая всегда сопутствует примирению
с любимым человеком» (Ходасевич В.Ф Гумилев и Блок).
|