Через весь сюжет «Котлована» проходит эта странная
деятельность Вощева: сбор «всех нищих, отвергнутых предметов, всей
мелочи безвестности», «истершейся терпеливой ветхости», «вещественных
останков потерянных людей» (99), «ветхих вещей» (110), которые он упорно
складывает в свой мешок, присоединяя к его содержимому и ставших
«прахом» колхозников. С мешком, в котором «он сберегал всякие предметы
несчастья и безвестности», безработный Вощев приходит в «другой город»;
мешок остается при нем до последней страницы и как бы связывает сюжет
«Котлована». Цель, которую преследует Вощев, собирая «вещественные
останки», Платонов формулирует неоднократно: «для социалистического
отмщения», «чтобы добиться отмщения» (99), «для будущего отмщения»
(110), «на вечную память социализму» (109).
К этой части сюжета платоноведение обращалось
неоднократно и почти единодушно объясняло повышенный интерес Вощева к
сбору вещей и «праху» исключительно влиянием философии Н. Ф. Федорова.
Но данная деятельность героя имеет смысл не только в философском, но и в
реальном контексте 1929–1930 гг. и связана с одной из кампаний этого
времени — сбором утильсырья. Платонов говорит об этом прямо: «утилем»
называет содержимое вощевского мешка Настя; «утилем» оно названо и в
авторском тексте (Вощев, собрав по городским и деревенским закоулкам
«все нищие, отвергнутые предметы», приносит «в подарок Насте мешок
специально отобранного утиля в виде редких, непродающихся игрушек,
каждая из которых есть вечная память о забытом человеке»). Если интерес
Вощева к «вещественным останкам» еще можно объяснить, не прибегая к
реальному контексту, а опираясь только на философский, то финал
«Котлована», когда в собранный Вощевым утиль попадают уже совсем
необычные экспонаты, вроде медведя и колхоза, приводит просто в
замешательство. В конце повести у Вощева, который складывает назад в
мешок осмотренные Настей «ветхие вещи», заболевшая девочка спрашивает:
«Вощев, а медведя ты тоже в утильсырье понесешь?». На что тот отвечает:
«А то куда же? Я прах и то берегу, а тут ведь бедное существо!» Настя не
отступает и продолжает интересоваться. «А их?», — спрашивает она про
«лежащий на дворе колхоз» (110). И действительно, спустя некоторое
время, уже после смерти девочки, Вощев возвращается на котлован со своим
мешком и приводит с собой и медведя, и колхоз, объясняя: «Мужики в
пролетариат хотят зачисляться. И я их привел для утиля» (115). Попробуем
интерпретировать деятельность Вощева и всю эту ситуацию в контексте
реалий 1929–1930 гг.
Анализ конкретных эпизодов платоновской повести мы
предварили обзором социально-политической обстановки в стране на рубеже
1929–1930 гг., где указывали, что для выполнения завышенного пятилетнего
плана и высоких темпов индустриализации требовались сырье, деньги и
люди. Поэтому в числе насущных задач первой пятилетки провозглашаются
поиски сырья для развивающейся промышленности и «борьба за создание
валютных ресурсов». Важную роль в решении этих задач, по официальному
плану, должна была сыграть «организация сбора утильсырья». Трудно
сказать, насколько руководство страны действительно верило в возможность
таким способом создать сырьевую базу промышленности и собрать средства
на индустриализацию, но к концу 1929 г. призывы собирать утильсырье
становятся все настойчивее, а в первых числах января 1930 г. средства
массовой информации оповещают о начале «месячника по сбору утиля».
Главная газета страны «Правда» 3 января 1930 г. пишет: «С 1 января по
всей московской области начался месячник по сбору утильсырья. Эта
кампания является началом ударной работы по сбору утиля по всему нашему
Союзу». Газета акцентирует и главную цель сбора утильсырья — «создание
валютных ресурсов». Особая роль в создании валютных ресурсов отводится
«конскому волосу». Средства массовой информации время от времени
сообщают, что крестьяне такой-то деревни «срезают лошадям гривы и волосы
с хвостов и сдают, как экспортное сырье». В «Котловане» требования «обрезать хвосты» звучат
по радио: «Товарищи, мы должны, — ежеминутно произносила требование
труба, — обрезать хвосты и гривы у лошадей! Каждые восемьдесят тысяч
лошадей дадут нам тридцать тракторов!» (53).
Подчеркивая необходимость «бережного отношения к
отбросам и отходам и их утилизации», «Правда» призывает: «Надо наметить
организационные формы сбора утиля, привлекая для этого кадры безработных
в городах». Не все трудящиеся и безработные откликнулись на призыв
собирать утиль: газеты периодически сообщают о том, что «месячник по
сбору утильсырья проходит слабо». Но оказавшийся безработным Вощев не
остался равнодушным и к предложению партии «бережно относиться к
отбросам и отходам», как прежде — искать пути повышения
производительности труда.
Периодические издания регулярно ведут
разъяснительную работу на тему, «что такое утиль». «Утиль — это тряпье,
старые валенки, шубина, лоскутья, старые веревки, изношенные галоши,
обрывки кошмы и войлока» и пр., — поясняет «Крестьянская газета». Взрослых и детей убеждают: «Собирайте старую тряпку, кость, бумагу, чуни, галоши и прочее старье», и Вощев добросовестно собирает подобные «ветхие
вещи». Чтобы как-то активизировать население и подвигнуть его на сбор
тряпья, газеты и журналы публикуют образцовые истории типа «Вечера
рваной галоши». О таком вечере, который состоялся в Саратове 31 января
1930 г., рассказывает журнал «Культурная революция» (№ 5). Право прохода
на вечер давали два килограмма утиля, и саратовцы, как сообщает журнал,
шли «с большими мешками», в которых лежали «стекло и тряпки, кости и
бумага, железо и рваные галоши». И мешок, и «вещественные останки» в нем
— все было, как у Вощева.
Средства массовой информации не обходят вниманием и
тему «значения утиля в нашем хозяйстве»: «Утильсырьем, или просто
утилем, называют все хозяйственные отбросы или отходы, которые
совершенно не нужны в хозяйстве, но находят себе применение на
специально приспособленных для их обработки фабриках и заводах». И еще более категорично: «Нет больше отбросов, есть утиль — ценное сырье для нашей промышленности и для вывоза за границу». По периодическим изданиям кочует формула: ТРЯПКА +
КОСТЬ = ТРАКТОР. Газеты и журналы буквально кричат заглавиями
публикаций: «Миллионы на помойках и свалках», «Тысячи тракторов из
отбросов» и пр. Собирание утиля для индустриализации, переработка
«хлама» и ненужных вещей в ценные товары на языке Платонова (в котором
неизбежны автореминисценции) получает название: «для социалистического отмщения» и «на вечную память социализму».
Вощев, таким образом, включается в общую кампанию
по сбору утиля, который должен стать сырьем для промышленности и создать
«валютные резервы». Но Платонов, конечно, не просто воспроизводит эту
реалию начала 1930 г., он переводит ее в философский план и наполняет
особым смыслом. Но об этом речь пойдет уже в следующей главе.
Во всех публикациях на темы утильсырья особо акцентированы два слова — отходы и отбросы:
«Утилем, или утильсырьем, называются все пригодные
на переработку отбросы и отходы крестьянских хозяйств, городского
населения, промышленности, транспорта и всех других учреждений и
организаций. К таким отбросам и отходам относятся: тряпье, пошивочные
обрезки, старая резина, изношенная обувь» и т. д.
Вощев присоединяет к ним и ставших «прахом»
мужиков-колхозников, которые тоже оказываются «отходами и отбросами
крестьянских хозяйств». Их-то он и приводит на котлован — «зачисляться в
пролетариат».
Андрей Платонов — писатель, особенно чуткий,
во-первых, к бедам и страданиям своего народа; а во-вторых, к слову и
его внутреннему значению.
Кроме сырья и валюты на проведение индустриализации
требовались еще и люди. Как мы писали выше, основным поставщиком
«рабочей массы» была деревня. Крестьяне, уходившие в город на заработки,
назывались «отходниками». В результате коллективизации и раскулачивания
это движение прибрело массовый характер и в официальной литературе
называлось «неорганизованным отходничеством». С упоминания об отходниках
и начинается действие повести: в одной из первых сцен появляется
«Пивная для отходников и низкооплачиваемых категорий». На многозначность
платоновского слова и почти обязательное обыгрывание его внутреннего
значения уже давно обратили внимание исследователи. В этом смысле не
стало исключением и слово «отходники», по поводу которого А. Харитонов
пишет: «Двузначно и существительное отходники — терминологически это
обозначение ремесленников, „добывающих средства для своего
существования" отхожим промыслом, но негативные ассоциации создают
вокруг этого слова особый ореол (в котором переплетены и „отходная
молитва", и „отходы", и еще что-то неуловимо отталкивающее, какое-то
„отхожее место"), в целом сообщающее характеристике „невыдержанных
людей" оттенок общего пренебрежения и отверженности».
Лексемы «отходы» и «отходники» имеют общий корень.
Платонов опирается на это родство и внутреннюю перекличку слов. Языковая
ассоциация подкреплялась эмоциональной. Один из крестьян в декабре
1929 г. горько признает: «С нами в настоящее время обращаются как с
тряпками». Это ощущение было, вероятно, более или менее всеобщим: Никита
Хрущев в своих воспоминаниях пишет, что Сталин относился к крестьянству
как к отбросам. Газетная формула «отходы и отбросы крестьянских
хозяйств и городского населения» неизбежно должна была ассоциироваться с
теми людьми, которых коллективизация деревни выбросила в город и
которых поглотила и «переработала» индустриализация. На этой внутренней
игре смыслов и построена финальная сцена «Котлована». Так переосмысляет
Платонов декларированные Сталиным задачи современной политики:
уничтожение противоположности между городом и деревней и смычку
пролетариата с крестьянством; актуальные для 1930 г. темы «отходов» и
«отходничества», людских и сырьевых ресурсов для промышленности.
Вощев приводит мужиков, к которым руководство
страны относилось как к тряпкам и отбросам, в город «для утиля», где те
«хотели спастись навеки в пропасти котлована» (115) и спастись, конечно,
от коллективизации. Любопытно, что подобные ассоциации строящегося
социализма с пропастью, которая засосет и плоды сталинской кампании по
сбору утильсырья, возникают не у одного Платонова. В письме 1930 г.,
написанном анонимным автором (по языку понятно — из простого народа) во
власть, есть и такие слова: «Сталин за сырье, кожи и конские хвосты
заграницей наменяет много тракторов. Они по этой трясучей пути загудят
прямо в пропасть». Что же касается финала платоновской повести, то он
вновь возвращает, но на более трагической ноте, к теме «отходничества», с
которой повесть и началась — композиция «Котлована» замкнулась в
кольцо.
|