Главным событием «Котлована», стержнем его сюжета и проблематики является строительство «общепролетарского дома». Концентрацией же драматизма повести стали, без сомнения, деревенские сцены. Происходящее в деревне, видимо, дало не только непосредственный толчок к написанию «Котлована», но и дополнительную мотивировку заглавному образу. Именно деревенская часть позволяет довольно точно датировать время действия повести. Восстановим хронологию реальных событий, которые легли в основу этой части сюжета. Главное из них — «ликвидация кулачества как класса», о которой многократно упоминается в «Котловане».

На предложение Насти убить двух мужиков Сафронов отвечает: «Не разрешается, дочка: две личности это не класс <…> Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс» (61–62). Активист объясняет интересующемуся построением плота середняку: «А это для ликвидации класса организуется плот», а затем пишет «рапорт о точном исполнении мероприятия по сплошной коллективизации и о ликвидации, посредством сплава на плоту, кулака как класса» (84). При этом возникает коллизия с запятой, которую активист не ставит после слова «кулака», потому что в соответствующей директиве ее не было — вот несколько упоминаний о политике «ликвидации кулачества как класса» в тексте повести. Ту же самую формулу, заметил М. Золотоносов, Платонов еще и пародирует: «Козлов ликвидировал как чувство свою любовь к одной средней даме» (63). Кроме того, Платонов неоднократно акцентирует ключевое слово данного лозунга: Вощев собирает в свой мешок «вещественные останки» «ликвидированных тружеников», а активист составляет из принесенного «перечень ликвидированного насмерть кулаком как классом пролетариата, согласно имущественно-выморочного остатка» (99); мужики в деревне «ликвидируют весь дышащий живой инвентарь» (86) и др.

Первое из этих упоминаний о политике «ликвидации кулачества» («мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс») было прокомментировано выше в связи с характеристикой Сафронова: его ссылка на пленум — это речевой штамп человека, плохо ориентирующегося в событиях политической жизни и равнодушного к ним. На самом деле политика «ликвидации кулачества как класса» провозглашена Сталиным в речи «К вопросам аграрной политики в СССР» на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г.: «От политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества как класса». По отношению к «кулачеству» власть, конечно, и раньше не была лояльной, а апрельский и ноябрьский пленумы принимали то или иное решение, декларирующее очередное наступление на «капиталистические элементы деревни» и «чрезвычайные меры против кулачества», но все дело было в ключевом слове политики, которая имела свое название для каждого временного отрезка: ограничение, вытеснение, наступление и, наконец, ликвидация (хотя сам Сталин в статье «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса», опубликованной 21 января 1930 г. в газете «Красная Звезда», уверяет запутавшееся в словах население, что это одна и та же политика). Хронология же событий после провозглашения Сталиным 27 декабря 1929 г. курса на ликвидацию кулачества такая.

6 января 1930 г. в «Правде» было опубликовано Постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», на следующий день воспроизведенное и другими газетами, где первым пунктом значилось: «перейти от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». 11 января «Правда» вышла с редакционной статьей «Ликвидация кулачества как класса ставится в порядок дня». 21 января «Красная Звезда» напечатала статью Сталина «К вопросу о ликвидации кулачества как класса». При этом самое первое печатное объявление о новой политике (публикация в «Правде» 29 декабря 1929 г. речи Сталина «К вопросам аграрной политики в СССР») в выражении «ликвидация кулачества, как класса» имело запятую, последующие же публикации на эту тему и, вероятно, директивы непосредственным исполнителям были уже без запятой, что и озадачило активиста (на реальную основу его пунктуационных колебаний указал М. Золотоносов). Кампания по «ликвидации кулачества» (конфискация имущества, выселение и переселение в северные и отдаленные районы), как видно из публикаций в прессе, сводок ОГПУ и докладов наркому земледелия Яковлеву Я. А., началась во второй половине января 1930 г., а в некоторых областях даже в феврале (например, в ЦЧО).

Но активист в «Котловане» не просто проводит «линию партии по ликвидации кулачества как класса». В «свежей директиве из области» его работа уже признана «сползанием по правому и левому откосу с отточенной остроты четкой линии»; сам же он за то, что «забежал в левацкое болото правого оппортунизма», назван «врагом партии» и даже понес наказание (суровое — поплатился жизнью), правда, всего лишь от руки Чиклина, нанесшего активисту «карающий удар», но действующего, по словам Жачева, в согласии с линией партии («Твоя рука работает как партия»). Данные события связаны со следующим этапом в ходе «сплошной коллективизации» и «ликвидации кулачества как класса», который тоже имеет свою строгую хронологию.

После того как до руководства страны стали доходить сообщения о перегибах в ходе раскулачивания (раскулачивали середняков и даже бедняков, выселяли часто по личным мотивам, отбирали все до детской пеленки) и коллективизации (записывали в колхозы под угрозой высылки на Соловки, под дулом пистолета, а порой и заочно), а также о массовых крестьянских волнениях, 2 марта 1930 г. Сталин выступил в «Правде» со знаменитой статьей «Головокружение от успехов». А 15 марта было опубликовано «Постановление ЦК ВКП(б) о борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении», в котором было предложено «всем партийным комитетам повести решительную борьбу с этими искривлениями и их носителями», виновных «привлечь к строжайшей ответственности», газете же «„Правда" — систематически разоблачать искривления партийной линии». Вскоре (3 апреля) появилась в «Правде» и статья Сталина «Ответ товарищам колхозникам» с обвинениями в адрес «опьяненных успехами товарищей», которые «стали незаметно сползать с пути наступления на кулака на путь борьбы с середняком».

Вот что говорят документы о случившемся после публикации постановления ЦК ВКП(б) и очередной статьи Сталина. В «Справке Информационного отдела ОГПУ о перегибах в ходе коллективизации в Московской области по материалам на 19 марта 1930 г.», составленной зам. председателя ОГПУ Ягодой, отмечается растерянность и замешательство среди проводивших коллективизацию «в связи с последними директивами партии о борьбе с административными перегибами и головотяпством». В несколько более поздней «Политсводке секретариата Совнаркома СССР по приему заявлений и жалоб по вопросам сельского хозяйства» от 3 апреля 1930 г. значится: «Имеются уже жалобы местных работников на привлечение их к ответственности за перегибы и искривления при коллективизации». А апрельские и майские сводки говорят о массовом привлечении к судебной и административной ответственности исполнителей партийных решений по коллективизации и раскулачиванию. В «Докладной записке прокурора ленинградской области Кондратьева в обком ВКП(б) С. М. Кирову о перегибах в деревне» от 24 апреля 1930 г. отмечается: «Возбуждено уголовных преследований за перегибы и искривления — 111 дел (по 4 округам)». В сводке НКВД РСФСР «О количестве привлеченных к ответственности за извращения и перегибы в колхозном строительстве», составленной в начале июня 1930 г. (не позднее 6 июня), дана информация уже и об осужденных, число которых по ЦЧО, например, достигло 1201, а по Ленинградской области — 154 человек. При этом в примечании к сводке отмечается, что сведения с мест получены неполные, а среди осужденных есть и приговоренные к расстрелу.

Действия активиста тоже были осуждены (в тех же выражениях, которые содержались в указанном постановлении ЦК и статье Сталина), а сам активист даже понес наказание — строго в соответствии с директивами партии и практикой их исполнения на местах.

На основании реального контекста событий повести можно сделать предположение и о том времени, когда Платонов приступил к работе над «Котлованом» — скорее всего, это произошло не раньше апреля 1930 г. Прочие события деревенской части повести также имеют под собой реальную основу.

Предзнаменованием трагического финала «Котлована» и зловещим прологом к деревенской части является история с гробами, которую Платонов перенес сюда из написанного незадолго киносценария «Машинист». Эти гробы крестьяне приготовили в преддверии коллективизации, спрятали в овраге как свое последнее и самое дорогое имущество, к которому приставили охрану — мужика с желтыми глазами. Гробы нашли строители дома и два из них взяли для Насти — живой цели и смысла своего труда. За гробами приходит на котлован другой мужик, Елисей, требуя их назад со словами: «У нас каждый и живет оттого, что гроб свой имеет: он нам теперь цельное хозяйство!» (61). Появление же гробов Елисей объясняет так: «Мы те гробы по самообложению заготовили» (60).

В этих словах есть ирония, которую не может почувствовать современный читатель. «Самообложение» — вид местного налога и фактически принудительное изымание денежных средств у сельского населения. Собранные «по самообложению» средства должны были идти на «удовлетворение имеющих общественное значение местных культурных и хозяйственных нужд». Считалось, что решение о сборе средств на строительство дорог, школ, больниц, колодцев, кладбищ и прочих объектов общественного значения принимается на общем собрании и по общему согласию жителей данного селения. Размер «самообложения» определялся в процентном отношении к сельхозналогу (который в свою очередь зависел от величины и крепости конкретного крестьянского хозяйства). Поэтому основной тяжестью «самообложение», как и прочие налоги, ложилось на зажиточных крестьян. К собранным «по самообложению» средствам местная власть часто относилась бесхозяйственно и безответственно, что констатируют и периодические издания. Поэтому крестьяне, измученные всякими налогами и поборами, сдавать деньги на «самообложение» не хотели, комментируя свое нежелание так: «Советской власти нужно строить, пусть сама и строит, а мы и так проживем». Однако советская власть процесс по сбору средств (а также по их расходованию) строго контролировала и «на самотек» не отпускала — принятием соответствующих законов, установлением «рекомендуемого» процента отчислений и пр. Таким образом, само слово «самообложение» должно было восприниматься с иронией. Но платоновские крестьяне, заготовившие гробы впрок, сделали это действительно «по самообложению», т. е. на свои кровные деньги и по взаимному согласию, а не на «средства самообложения» (им бы этого никто не позволил). Данный эпизод — один из примеров типичного для Платонова обыгрывания того или иного понятия политического жаргона.

Гробы и осуществляют переход от городской части сюжета к деревенской: вслед за основной партией гробов отправляется в деревню Вощев, за последними двумя уходит и Чиклин. Эти два гроба потребовались для убитых в деревне Сафронова и Козлова. Необходимость отправки туда рабочих Пашкин объясняет так: «Бедняцкий слой деревни печально заскучал по колхозу и нужно туда бросить что-нибудь особенное из рабочего класса, дабы начать классовую борьбу против деревенских пней капитализма» (64).

Сафронов и Козлов, таким образом, оказались в деревне во исполнение решения ноябрьского пленума 1929 г. «направить на укрепление колхозов не менее 25 000 раб. с достаточным организационным и политическим опытом». В начале 1930 г. газеты полны сообщений о подготовке, отправке и «движении рабочих колонн в деревню» в помощь начавшейся «сплошной коллективизации», о «рабочем шефстве над деревней» и т. д.

Пашкин называет крестьян, против которых посланные в деревню особо сознательные рабочие должны вести классовую борьбу, «пнями капитализма». Эти слова представляют собой платоновскую переделку устойчивого фразеологического оборота данного времени — «выкорчевывать корни капитализма»:

«Мы выкорчевываем последние корни капитализма в нашей стране».

«Развертывание коллективного движения в округах сплошной коллективизации является мощным выражением победоносного наступления социализма на капиталистические элементы. Выкорчевываются самые корни капитализма. <…> Бурный и все нарастающий темп колхозного строительства, охватывающий не только селения и районы, но и целые округа, демонстрируя переход по всей линии к выкорчевыванию корней капитализма».

Фразеологизм «выкорчевывать корни капитализма» принадлежал, видимо, самому Сталину и был преобразован из его же более нейтральных речений «вырвать корни капитализма» и «уничтожить корни капитализма». В речи на пленуме МК и МКК 19 октября 1928 г. он заявил:

«Мы свергли капитализм, установили диктатуру пролетариата и развиваем усиленным темпом нашу социалистическую промышленность, смыкая с ней крестьянское хозяйство. Но мы еще не вырвали корней капитализма».

В речи на апрельском (1929 г.) пленуме ЦК ВКП(б) «О правом уклоне в ВКП(б)» Сталин развил свою мысль:

Осенью 1929 г. Сталин говорит уже о «выкорчевывании корней капитализма»: ноябрьский пленум 1929 г. в соответствии с проводимой политикой притеснения крестьян провозглашает курс «на решительную борьбу с кулаком, на выкорчевывание корней капитализма в сельском хозяйстве». Выражение «выкорчевывать корни капитализма» в политическом языке этого времени приживается. Отныне официальные документы, а за ними и средства массовой информации постоянно говорят о необходимости «выкорчевывать корни капитализма», а сам Сталин даже предлагает «выкорчевывать с корнями», например «выкорчевать с корнями все и всякие буржуазные теории». А. Платонов, чуткий к слову и его внутреннему значению, а также с болью воспринимающий все, что происходило в стране, «исправляет» главного специалиста по русскому языку: уж если что-то выкорчевывать, то пни (выкорчевывать корни — очевидная тавтология). Кроме того, он пародирует и идею Сталина о капиталистической опасности со стороны крестьян: если с ними так серьезно борются, то пусть будут хотя бы «пнями», а не «корнями».

Собственно деревенская часть «Котлована» начинается с прихода в деревню Чиклина, который первым делом попадает на «обобществленный двор № 7 колхоза имени Генеральной линии», где живет «активист общественных работ по выполнению государственных постановлений и любых кампаний, проводимых на селе» (67). Этот активист — один из ярких персонажей повести. Он проводит разделение крестьян по классовому составу, «ликвидацию кулачества как класса посредством сплава на плоту», запись в колхоз и т. д. — все действия активиста известны. Активисту посвящено много интересных исследовательских страниц. Однако среди рассуждений об этом персонаже встречаются и неточности. Так, например, М. Геллер пишет: «Партию в колхозе представляет активист»; или даже «активист — обобщенный образ партийного руководителя в колхозе». Ошибочность такого представления раскрывается при знакомстве с документами времени: принимавшие самое активное участие в коллективизации «активисты» не были ни коммунистами, ни комсомольцами, а являли собой третью движущую силу (наряду с коммунистами/комсомольцами и ОГПУ — НКВД) «социалистического преобразования деревни» — «актив бедноты». Впрочем, Платонов говорит об этом открытым текстом: он называет активиста «подручным авангарда» (68) (авангард — это, как известно, партия, которая есть передовой отряд рабочего класса).

Понятие «активист» применительно к общественной жизни нашей страны сначала было достаточно новым и устоялось только к концу 20-х годов. «Политический словарь» 1928 г. под редакцией А. И. Стецкого дает еще такое определение: «Активист — сторонник решительных действий; в некоторых странах (например, в Финляндии) активист то же, что фашист». Но приблизительно с 1929 г. этот термин все прочнее входит и в жизнь нашего народа. С января 1929 г. начинает издаваться журнал «Советский активист», который в первом номере поясняет: «Сплоченная вокруг советов и партии армия работников и составляет наш актив». В конце 1929 — начале 1930 гг., т. е. в период проведения «сплошной коллективизации», понятие «активист» на некоторое время закрепляется за деревенской жизнью. «Активистами» называли именно «подручных авангарда», т. е. ту часть деревенской бедноты, которая активно помогала коммунистам в проведении всех партийных инициатив. В это время и средства массовой информации, и народ «активистов» и «коммунистов», как правило, различают и даже противопоставляют. Например, в одной из статей журнала «Деревенский коммунист» дается такое определение активиста: «не просто бедняк и середняк <…>, а действительно преданный делу социалистической перестройки деревни, непосредственный участник и активный проводник политики партии по построению крупного обобществленного хозяйства, в повседневной работе последовательно борющийся за полную социалистическую переделку крестьянина <…> — такой колхозник является действительным представителем нового типа деревенского актива, актива строителей социалистической деревни».

Пресса находит нужным периодически закреплять в сознании читателей как значение этого относительно нового понятия, так и значительность вклада «активистов» в дело коллективизации и раскулачивания: «Хлебозаготовки, посевную и другие кампании мы успешно провели потому, что на местах партийные организации смогли организовать под своим руководством бедняцко-середняцкие массы, которые принимали активное участие в выполнении директив партии и советской власти. В процессе этой работы на местах образовался актив по разным отраслям работы. <…> Были и такие активисты, которые в период проводимых кампаний не спали, не ели, не считались ни с чем, все время помогая местным партийным ячейкам».

Последнее упомянутое обстоятельство из жизни активистов («не спали, не ели, не считались ни с чем») роднит с ними и платоновского «активиста» («разве он ел или спал вдосталь или любил хоть одну бедняцкую девицу? Он чувствовал себя как в бреду, его сердце еле билось от нагрузки») (107).

То же самое об этой «движущей силе» коллективизации говорят и неофициальные свидетельства времени — письма:

«Коллективизация продолжалась. <…> Коммуниста ни одного в сельсовете не было, не было и комсомольцев, все делали активисты»; «Согласно указанию колхозной газеты, напечатанной от 25/11–30 г. за № 8(12), где прямо говорится, что раскулачивание производится таким образом: актив намечает хозяйства, подлежащие раскулачиванию и вносит свое постановление и передает свое постановление на утверждение пленума сельсовета <…> В действительности дело обстояло таким образом: уполномоченный РИКа совместно с местным активом, без всяких бы то ни было собраний бедняцко-середняцкой массы <…> приступал к раскулачиванию хозяйств <…> и намеченные активом хозяйства выгоняются из домов. <…> Актив раскулачивал пристрастно»; «Появились члены партии, комсомольцы и активисты из бедноты, группами в ночное время, к кулаку заходили во двор, открывали сараи, выводили лошадей»; «Активисты запрещали соседям обогревать выгнанных на улицу людей»; «Сплошная коллективизация. По дворам актив забирал сельхозинвентарь и семена»; «В штабах-комсодах у нас работали коммунисты, комсомольцы, активисты»; «Кто же были эти „активисты"? Голытьба, пьянь, лодыри» и т. д.

Платоновский «активист» водку не пил, но зато «запустел, опух от забот и оброс редкими волосами по толстому лицу, похожему на женскую наружность» (67) и был «до того поганый», что «даже самые незначительные на лицо бабы и девки» не хотели выходить за него замуж (110). Да и причина его активности заключалась не в одной преданности партии, но и в стремлении «хотя бы в перспективе заслужить районный пост» (107).

Остальные детали коллективизации и раскулачивания, равно как и поведения активиста в изображении Платонова, тоже имеют под собой реальную почву. Многие реплики активиста основаны на сталинских цитатах. Остановимся на тех действиях и высказываниях активиста, которые могут вызывать вопросы у современного читателя.

Активист пугает уже записанных в колхоз крестьян тем, что он их «расколхозит»: «А знаете ли вы, что такое расколхозивание? Имейте же в виду, что это вам будет не раскулачивание, когда каждый неимущий рад! Я и неимущего расколхожу!» (72).

И периодические издания конца 1929 г. — начала 1930 г., и отчеты в ЦК областных партийных руководителей, и письма самих крестьян наряду с информацией о коллективизации полны свидетельств об обратном процессе — «чистке колхозов» и изгнании из них некоторых членов. Официальная версия этого мероприятия такая: многие колхозы «засорены» кулаками и являются «лжеколхозами», поэтому и подлежат «чистке». Газеты бьют тревогу о «попытках кулачества пролезть в колхозы» и «взорвать их изнутри». В ответ на это ОГПУ рапортует о массовом исключении из колхозов: «Всего по округу вычищено 1168 хозяйств». Но уже и сами партийные лидеры признают, что многие «товарищи наделали глупостей, когда исключали середняков из колхозов». Крестьянские же свидетельства об этом — самые горькие: некоторых из них сначала загнали в колхоз со всем имуществом, а потом выгнали — уже без имущества:

«В 1930 году отец вступил в колхоз и все сдал: и скотину, и мельницу, и инвентарь. А зимой нас из колхоза вычистили».

Понятно, что таким «расколхозенным» крестьянам было гораздо хуже, чем раскулаченным.

А тех крестьян, которые еще не решились вступать в колхоз, активист агитирует такими словами: «Вы, что ж, опять капитализм сеять собираетесь, или опомнились?» (82). «Сеять капитализм» — это очередная платоновская переделка излюбленных оборотов Сталина, в данном случае — «насаждать колхозы» или даже «пересаживать» их:

«Советская власть правильно учла растущую нужду крестьянства в новом инвентаре, <…> вовремя оказала ему помощь в виде <…> насаждения колхозов»;

«Необходимо еще кроме всего прочего насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства в виде совхозов и колхозов»;

«Нельзя насаждать колхозы силой. <…> Нельзя механически пересаживать образцы колхозного строительства в развитых районах в районы неразвитые» и пр.

Платонов пародирует сельскохозяйственную образность в высказываниях вождя: «сеять капитализм» есть некое отрицательное поведение, противоположное положительному — «насаждать колхозы».

Разделение крестьян активист осуществляет на основании «поминальных листков» и им же составленной «классово-расслоечной ведомости», в которой он «метил знаки» своим разноцветным карандашом, применяя то синий, то красный цвет (83). В этой «расслоечной» ведомости активист помечает, кто из крестьян подлежит «на плот», а кто — в колхоз (87). О наличии подобных «списков» у реальных проводников коллективизации и о фактическом разделении деревни говорят документы:

«Главным коньком дубровинских головотяпов при проведении коллективизации было два списка <…> Громогласно заявлялось, что один список для тех, кто идет в колхозы, кто за советскую власть, а другой для тех, кто против колхозов, кто желает выселиться из пределов района на пески»;

«Разделили деревню на два лагеря и открыли полный террор» и др.

Разноцветный карандаш (красный — с одной стороны, синий — с другой) активист завел в подражание Сталину, использовавшему красный и синий цвета такого карандаша для разных по содержанию резолюций.

Ликвидировав кулачество как класс «посредством сплава на плоту» (84) и отрапортовав об этом в район, активист все же не доволен своей деятельностью и выражает свое недовольство в таком внутреннем монологе: «мог бы весь район стравить на коллективизацию, а ты в одном колхозе горюешь; пора уж целыми эшелонами население в социализм отправлять» (101). В последней фразе этого монолога М. Золотоносов и другие исследователи отмечают перекличку с высказыванием Сталина в статье «Год великого перелома»: «Новое и решающее в нынешнем колхозном движении состоит в том, что в колхозы идут крестьяне не отдельными группами, а целыми селами, волостями, районами, даже округами». Свою мысль о росте колхозного движения Сталин повторяет неоднократно: «Крестьяне пошли в колхозы, пошли целыми деревнями, волостями, районами».

Сталинская фразеология во многом формировала язык периодики и через нее — части населения страны. Оборот «не отдельными группами, а целыми селами, волостями, районами» или «целыми деревнями, волостями, районами» тоже стал штампом и породил серию подобных высказываний, например: «Целыми сменами, цехами, заводами вступали рабочие в ряды большевиков». Внешнюю форму этого оборота не оставил без внимания и Платонов: в его повести посетители приходили в пивную «целыми дружными свадьбами». Но фраза «пора уж целыми эшелонами население в социализм отправлять» совершенно другого порядка. Здесь перекличка Платонова с вождем, как часто бывает у него при цитации чужого материала, подчинена другой логике: Платонов не столько воспроизводит структуру и лексику первоисточника, сколько корректирует его реальностью. Построенная на сталинской цитате фраза «пора уж целыми эшелонами население в социализм отправлять» — это итог реального построения социализма на фоне былых идеалов. И слово «эшелон» здесь совершенно не случайное. Именно оно присутствует почти во всех как официальных, так и не официальных сообщениях о высылке раскулаченных крестьян в северные районы:

«Органы ОГПУ обязаны тщательно наблюдать за отбором высылаемых и за проведением раскулачивания. <…> Коменданты сборных пунктов непосредственно связаны с ячейками органов ТО ОГПУ, ведающих составлением эшелонов»; «Перевозка производится целыми эшелонами в составе 44 теплушек»;

«Спецсводка ПП ОГПУ по Северному краю о приеме и размещении ссыльно-кулацких семей, прибывших эшелонами № 401, 501, 302, 103, 104»; «На 26 марта принято из намеченных нам 130 эшелонов по краю 95 эшелонов кулацких семей в количестве 169 901 чел., мужчин 54 447, женщин 51 967 и детей 63 487 чел.»;

«В лагере уже поселены десятки тысяч людей всех возрастов и каждый день прибывают все новые и новые эшелоны»; «Кого вы раскулачиваете? Кого ссылаете? Тех, кто годами трудился своими мозолями в своем хозяйстве, <…> в эшелонах вы убиваете голодной смертью» и т. д.

Слово «эшелон» Платонов употребляет в «Котловане» еще два раза: он называет плот, посредством которого активист «ликвидирует кулачество», «кулацким речным эшелоном». Кроме того, вернувшиеся на котлован строители дают такую характеристику своему прежнему жилищу:

«Завтра надо опять к Пашкину сходить, — сказал Жачев, успокаиваясь в дальнем углу барака, — пускай печку ставит, а то в этом деревянном эшелоне до социализма не доедешь» (113).

Так писатель подводит печальный итог коллективизации и индустриализации как составных частей сталинской политики по построению социализма в СССР. И делает он это с помощью сталинской же цитаты, в которой заменяет слово на то, которое более соответствовало реальности.

Главный герой повести Вощев обращается и к активисту со своим сакраментальным вопросом: «А истина полагается пролетариату?» Ответ активиста с точки зрения реального контекста тоже весьма любопытен: «Пролетариату полагается движение, — произнес справку активист, — а все, что навстречу попадется, то все его: будь там истина, будь кулацкая награбленная кофта, все пойдет в организационный котел, ты ничего не узнаешь» (71).

Убеждение в том, что «пролетариату полагается движение», активист почерпнул из таких устойчивых оборотов времени, как «революционное движение», «рабочее движение», «освободительное движение», «ударное движение», «профдвижение», «физкультурное движение» и, наконец, близкое сердцу активиста «колхозное движение», а также из сталинской манеры сокращать эти обороты до ключевого слова, например:

«Теория преклонения перед стихийностью решительно против революционного характера рабочего движения, она против того, чтобы движение направлялось по линии борьбы против основ капитализма, — она за то, чтобы движение шло исключительно по линии „выполнимых", „приемлемых" для капитализма требований <…> Она за то, чтобы партия вела за собой движение, — она за то, чтобы сознательные элементы движения не мешали движению идти своим путем»;

«Иногда спрашивают, нельзя ли замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи».

Возможно, активист был знаком и с положением диалектического материализма о том, что «мир есть движущаяся материя или: мир есть материальное движение». Фразеологические штампы, построенные на идее движения (кроме вышеназванных, приведем, например, такой оборот: «Идеи Ленина двигают массами»), тесно связаны и с идеологемой «движение к социализму», которая питала и сталинскую программу темпов первой пятилетки. Мысль о неуклонном движении пролетариата к социализму Платонов корректирует печальной реальностью: «а все, что навстречу попадется, то все его: будь там истина, будь кулацкая награбленная кофта, все пойдет в организационный котел, ты ничего не узнаешь». Факты хищения кулацкого имущества во время раскулачивания (этой формы «колхозного движения» и разновидности «революционного движения») хорошо известны, поэтому мы не будем приводить их документального подтверждения.

Требует комментария и последняя директива, полученная активистом из области и ставшая ему приговором, приведенным в исполнение Жачевым. В этой директиве «отмечались маложелательные явления перегибщины, забеговщества, переусердщины и всякого сползания по правому и левому откосу с отточенной остроты четкой линии» (106). Как мы писали выше, подобные директивы появились после статьи Сталина «Головокружение от успехов» (2 марта 1930 г.); публикации в «Правде» «Постановления ЦК ВКП(б) о борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении» (15 марта 1930 г.), в котором было предложено «всем партийным комитетам повести решительную борьбу с этими искривлениями и их носителями», а виновных «привлечь к строжайшей ответственности»; и статьи Сталина «Ответ товарищам колхозникам» (3 апреля) с обвинениями в адрес «опьяненных успехами товарищей», которые «стали незаметно сползать с пути наступления на кулака на путь борьбы с середняком». Язык этих документов и обыгран в той директиве, которую получает активист, допустивший «сползание по правому и левому откосу с отточенной остроты четкой линии». Другие положения данной директивы тоже могут быть прокомментированы сталинскими выступлениями и реальным контекстом 1930 г. Так, например, директива предлагала «обнаружить выпуклую бдительность актива в сторону среднего мужика: раз он попер в колхозы, то не является ли этот генеральный факт таинственным умыслом, исполняемым по наущению подкулацких масс, — дескать, войдем в колхозы всей бушующей пучиной и размоем берега руководства» (106).

В речи на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г. «К вопросам аграрной политики в СССР» Сталин тоже предлагал обратить внимание на середняка:

«Характерная черта нынешнего колхозного движения состоит в том, что в колхозы вступают не только отдельные группы бедноты, как это было до сих пор, но в колхозы пошел в своей массе и середняк. Это значит, что колхозное движение превратилось из движения отдельных групп и прослоек трудящихся крестьян в движение миллионов и миллионов основных масс крестьянства».

Что означает разница в интерпретации сего факта — «в колхозы попер середняк» (Сталин: «колхозное движение превратилось <…> в движение миллионов и миллионов основных крестьянских масс»; Платонов: «таинственный умысел, исполняемый по наущению подкулацких масс, — дескать, войдем в колхозы всей бушующей пучиной и размоем берега руководства»)? В это время (конец 1929 г. — начало 1930 г.) в печати, как мы писали выше, появляется масса публикаций на тему «кулаки в колхозе», в которых разоблачались «попытки кулачества пролезть в колхозы» (продают свое имущество, чтобы сойти за бедняков) и «взорвать их изнутри». Это явление расценивается как проявление «классовой борьбы в колхозах». В рамках очередной идеологической установки проходит «чистка колхозов», в ходе которой «вычищаются» в основном середняки, так как «кулаков» просто не было. Как свидетельствуют письма «раскулаченных» крестьян, «кулаков» вообще было мало; большинство же «раскулаченных», равно как и «вычищенных» из колхозов, были середняками. Платонов и восстанавливает их в статусе, тоже прибегая к сталинской цитате.

Последняя в жизни активиста директива осуждала его за то, что он ищет чего-то «после колхоза и коммуны более высшего и более светлого, дабы немедленно двинуть туда местные бедняцко-середняцкие массы» и что «просит прислать ему примерный устав такой организации» (107).

В объяснение этого фрагмента следует сказать, что «примерных уставов» рекомендуемых крестьянам «организаций» было разработано два. Первый опубликован 6 февраля, в самый разгар коллективизации. Этот устав, на основании которого сначала и создавались колхозы, а также обобществлялось все имущество крестьян, включая постройки, мелкий скот и пр., давал установку на коммуну. Когда же до руководства страны стали доходить сведения о массовых выступлениях крестьян, доведенных до отчаяния прежде всего потерей своего имущества, власть принимает решение в срочном порядке выработать новый устав колхозов, теперь уже на основе сельхозартели. Этот новый «Примерный Устав сельхозартели» был опубликован 2 марта вместе со статьей Сталина «Головокружение от успехов». Все страсти вокруг устава возникают после этой публикации. «Активисты» возмущены и говорят о вредительстве, у крестьян же появляется надежда. Устав от 6 февраля называют «старым», а от 2 марта — «новым»:

«На основе старого устава в еросе обобществили: постройки, лошадей, коров, свиней, овец, кур, гусей и проч. <…> Я выступил с предложением: форсировать директиву ЦК и новый устав (имею в виду статью тов. Сталина). <…> Держаться за хвост коровы в то время, когда из-под ног будет ускользать коллективная почва, по меньшей мере непонимание целевой установки нового устава и директивы ЦК»; «Колхозы росли, как грибы, и местные и районные работники хватались за голову, которая у них кружилась от успеха. <…> И вот статья т. Сталина и устав, в котором ряд изменений и дополнений. Газету пытались спрятать (Шиш. Дубр. с/с)». Крестьянам, которые на собрании цитировали новый устав, грозили: «Кулацкие подпевалы, взять на карандаш»; «Мужики села Каменки просят, чтобы собрали собрание и зачитали новый устав».

Но платоновский активист верит в партию и в ее возможности найти что-то еще «более высшее и более светлое» после колхоза и коммуны, ждет от нее новых решений и устава такой организации.

Помощь в коллективизации активисту оказывает самый необычный герой платоновской повести — медведь-молотобоец, или Миша Медведев. Реальную основу этого сказочно-сюрреалистического образа отмечали исследователи платоновского творчества: в одной из кузниц Ямской слободы Воронежа работал молотобойцем медведь.

На политические аллюзии, которые содержатся в образе этого врага мужиков и в его кузнечном ремесле, указывает М. Золотоносов: кузнец в мифологии наделен функцией демиурга; Сталин, «металлическая» фамилия которого способствует отождествлению вождя с кузнецом, тоже претендовал на творчество нового мира. В связи с этим не исключено, что какой-то политический подтекст имеет и описание батрацкого прошлого медведя: «в старинные года» он «корчевал пни» на угодьях мужика, которому теперь отомстил; мужик же этот «давал ему пищу только вечером — что оставалось от свиней, а свиньи ложились в корыто и съедали медвежью порцию во сне» (92). Выше мы писали, как Платонов заменяет «корни» на «пни» в сталинском выражении «выкорчевывать корни» — былое занятие молотобойца тоже перекликается со сталинским выражением. Ужин же со свиньями, которые объедали будущего молотобойца, напоминает евангельскую историю блудного сына. Но возможно, что эти дополнительные детали, на которые мы указали, и не имеют большого значения; во всяком случае оно не очевидно.