Этот раздел сайта посвящен современной русской литературе, т. е. литературе 90-х годов XX века. «Грань веков» всегда ответственный период – вспомним, какое бурное развитие пережила литература на переломе XVIII–XIX веков и на рубеже XIX–XX веков. Эти периоды нередко метафорически называют «золотым» и «серебряным» веками русской культуры. Что будет представлять переход от XX века к XXI веку (одновременно это грань двух тысячелетий) и как назовут его впоследствии потомки – зависит от творчества современных писателей, их достижений и художественных открытий.

            Изучая литературу прошлого, литературовед объективно описывает ее поэтику, стиль, но редко дает свои личные оценки творчества тех или иных авторов. Оценки уже даны предшественниками и проверены временем, они устоялись. Общеизвестны имена тех, кто входит в ряд классиков. Ясно и кто к ним не принадлежит и по каким причинам. С современной литературой положение иное. В достаточной степени объективные данные сформировались только в отношении творчества давно работающих писателей старшего поколения. Но во многом еще предстоит разобраться, и начинать разбираться будем именно мы, современники. Время может впоследствии внести коррективы в наши оценки, однако дать их мы просто обязаны. Мы сами – люди этой «грани веков», она – наше настоящее, в котором мы живем. Невозможность посмотреть из будущего, с некоторой исторической дистанции на то, «что имеем» (по известному принципу «большое видится на расстоянии»), восполняется тем, что мы способны зато непосредственно, живо воспринимать литературу конца XX века, чувствовать ее. Именно на нашу догадливость рассчитаны все намеки, аллюзии, подтексты и «затексты», которые вводят современные писатели в свои произведения. Те особенности литературы, которые связаны с проблемами, встающими сегодня перед обществом, нам ясно видны, понятны и внутренне близки, ибо мы сами живем этими проблемами, – такой ясности время объективно лишит читателя будущего, взявшего в руки книгу нашего современника, а литературоведу будущего придется предварительно специально изучать нашу эпоху, «вживаться» в нее. Как следствие, филологический анализ произведений русской литературы конца XX века, который проводим мы, современники, нередко более сжат и лаконичен. Нередко нам изначально известно то, до чего литературоведам других эпох придется специально «докапываться». И объяснения он будет искать именно в наших книгах и статьях.

            Мы живем в огромной стране. В ней тысячи писателей. Персонально обо всех рассказать невозможно. Историки литературы XIX века (когда в стране были не тысячи, а лишь сотни писателей) решают проблему, обстоятельно рассказывая о классиках, а об остальных лишь бегло упоминая (и то далеко не обо всех). Исследователь современной литературы не может, однако, перенять этот подход – ему еще в ряде случаев предстоит в ходе анализа понять, «кто есть кто». Но перед ним живой литературный процесс, и если он при всем желании не может рассказать «обо всех», то может отметить основные тенденции, использовав для их конкретного освещения и определенные писательские имена, и произведения. Заведомо ясно, что дело ему придется иметь с дарованиями весьма разного масштаба. При этом обидно не заметить лишенный «пробивных способностей» крупный талант, но и стыдно побояться дать нелицеприятную оценку тем авторам, которые незаслуженно привлекают к себе сегодня шумное внимание, кто бы за ними ни стоял.

            Решив отвести творчеству определенных авторов место на своих страницах, исследователь современной литературы вообще не обязан ни перед кем из них «стоять навытяжку» и заниматься апологетикой. Ошибочно было бы трепетно и благоговейно взирать на все, сегодня издающееся, – такое уместно только в отношении классиков прежних эпох. «Неприкасаемых» в современной литературе быть не может. «Попал на страницы» – значит, подпал под анализ и оценку. Если о современном, ныне живущем писателе говорят критика или литературоведение, значит, он заметен. Это уже много. Но отсюда не следует автоматически, что он кандидат в Пушкины или Чеховы. Это означает только, что пора разобраться, действительно ли перед нами большой талант или же фигура, искусственно раздутая теми, кто ее «лоббирует».

            В настоящее время последнее не редкость. На протяжении 90-х годов такие явления все более широко распространялись, хотя они и довольно безнравственны по сути. Как по телевидению можно наблюдать разливающихся соловьем и «на коммерческой основе» рекламируемых комментаторами безголосых певцов с несомненными признаками «наступившего на ухо медведя», так и в литературной сфере теперь стало возможным расхвалить в статье (и даже сделать объектом имитационного рекламного «анализа» на научной конференции) автора с отчетливо выраженными чертами графомании, в спекулятивных целях выдаваемыми за новаторские экстравагантности (обычно – за признаки его якобы принадлежности к модернизму или «постмодернизму»). Особенно прискорбно, что к творчеству таких авторов для пущей солидности иногда пытаются прилагать термины и категории А. Белого, Ю. Н. Тынянова, М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана и других известных литературоведов, разработанные ими когда-то применительно к творчеству Пушкина, Гоголя, Достоевского, Рабле и других великих мировых художников. Это просто некорректно.

            Хотелось бы также избежать следующего широко распространенного приема. Ряд литературоведов советского времени в своих книгах, посвященных истории русской классической литературы, любили то и дело рассказывать о почти каждом крупном дореволюционном писателе, что на него на протяжении его жизни неотступно давило самодержавие (а на писателей XVIII – середины XIX века еще и крепостное право). Аналогичным образом в последние годы некоторые литературоведы и критики, пишущие теперь, в наши дни, уже о советской литературе, избрали другой непременный мотив – политические репрессии «тоталитаризма» или угрозу таковых, которые якобы были тоже лично пережиты или перечувствованы чуть ли не каждым советским писателем и серьезно «повлияли» на их творчество (все писатели в стране, согласно этой идеологеме, жили – вплоть до разрушения СССР в декабре 1991 года – в некоем постоянном страхе перед органами государственной безопасности и функционерами коммунистической партии). Тот и другой мотивы правомерны в отдельных сугубо конкретных случаях (Радищев, Чернышевский, Мандельштам, Солженицын и др.), когда можно объективно установить, что именно давление соответствующих политических обстоятельств привело к созданию произведений на ту или иную преломляющую эти обстоятельства тему (либо, как в случае с М. Булгаковым, явно мешало автору в публикации созданных им произведений). Но как постоянный, потенциально применимый ко всем и каждому повтор-рефрен они явно выглядят натянуто.

            Более того, когда в новейшем идеологическом раже политическими жертвами «тоталитарного режима» пытаются изображать даже В. Маяковского или М. Шолохова (т. е. убежденных сторонников социализма и его преобразований, несомненно искренне славивших его в своем художественном творчестве), получается не просто натянуто, а откровенно неправдиво. С научным познанием это не имеет ничего общего, а неосведомленных читателей просто дезориентирует и сбивает с толку (на что, впрочем, этот чисто пропагандистский прием обычно и бывает сознательно рассчитан).

            Вместе с тем в художественных произведениях крупнейших русских писателей 90-х годов XX века мы действительно нередко будем сталкиваться с гневным изображением присущих этому десятилетию социально-политических жестокостей и несообразностей, имеющим реально-фактическую событийную подоснову, – это, например, повлекший за собой невинные жертвы расстрел российского парламента в 1993 году, присвоение в стране общенародной собственности кучкой оборотистых людей в начале 90-х, хозяйственный развал и нищета в городе и деревне, неудачная военная кампания середины 90-х годов против чеченских бандформирований и др. Именно на такие темы, собственно, написаны В. Беловым, Ю. Бондаревым, А. Зиновьевым, П. Проскуриным, В. Распутиным и другими крупнейшими художниками лучшие произведения 90-х годов. Замалчивать этот факт невозможно. Он был прямо спровоцирован реальными обстоятельствами. Произведения названных и близких им писателей могут кому-то быть не по нраву, но «сделать вид», что этих произведений в литературе нет, никак нельзя – как раз без них нет литературы 90-х годов XX века, как нет литературы 90-х годов XIX века без творений Льва Толстого, А. Чехова, В. Короленко и М. Горького. И естественно, о чертах реальной жизни страны, непосредственно отразившихся в важнейших темах и сюжетах литературы изучаемого периода, говорить в этой книге неизбежно придется – притом, как выражался Маяковский, говорить «во весь голос». Это необходимая составляющая анализа, без которой он был бы неполон, недостоверен, да и просто неудачен.

            Многие из писателей, «героев» этой книги, автору знакомы как коллеги по совместной работе в российском писательском вузе – Литературном институте им. А. М. Горького, многие в прошлом – как его студенты, с некоторыми просто дружен.

            Литературная среда мне волей-неволей хорошо знакома. Я литературовед, с 1987 года доктор филологических наук, автор нескольких книг по теории литературы и ее истории. Но одновременно – самодостаточный поэт (начинал когда-то именно как поэт, и издал несколько стихотворных сборников, последний из которых вышел совсем недавно), член Союза писателей России (хотя в 90-е годы это членство в силу обстоятельств, о которых речь ниже, по степени целесообразности порой напоминало членство в советском ДОСААФе или в обществе охраны зеленых насаждений). В наблюдениях над литературой, ее закономерностями и путями развития мне по всему этому случается исходить не только из конкретного близкого знакомства с личной «лабораторией» других ныне живущих писателей, но также из творческого самонаблюдения. В прошлом мне как литературоведу, профессионально не чуждому, однако, не только теории художественного творчества, но, так сказать, и его практики, уже удавалось делать некоторые затем воплотившиеся в реальность прогнозы литературного развития.

            В пособии рассматриваются проза и поэзия – работа современных критиков в нем не затронута, поскольку в вузах читается специальный курс истории критики, драматургия затрагивается лишь частично, ибо это особое синтетическое творчество, действующее не только по законам литературы, но одновременно по законам и нормам другого искусства (театрального).

            Существующие историко-литературные курсы (в частности, пособия дня студентов и аспирантов) заканчиваются на 60-80-х годах XX века. 90-е его годы пока получают в трудах филологов лишь эпизодические характеристики. Данный систематический литературоведческий курс, напротив, посвящен именно новейшей литературе и восполняет образовавшийся пробел.

            Подачу материала в курсе новейшей литературы должна отличать своя специфика. Автор книги о литературе прошлых времен может исходить из справедливого убеждения, что изучаемые произведения классиков и крупных писателей, их тексты в основном известны читателю. Потому нередко и удается подолгу рассуждать о чем-то наподобие «образа Онегина» или «символики финала поэмы „Двенадцать"», не приводя или почти не приводя сам текст произведений. Он, как говорится, на слуху. Автор книги о новейшей литературе, напротив, должен исходить из того, что произведения, о которых он рассказывает, еще неизвестны или мало известны читателю (особенно верно это в отношении именно литературы 90-х годов XX века с ее микроскопическими, часто кустарными, тиражами – с подобной антикультурной ситуацией историки современной литературы в советское время просто не сталкивались). Поэтому читателя нужно по ходу дела основательно знакомить непосредственно с художественным текстом, приводя достаточно обширные его фрагменты и давая изложение сюжета, сопровождаемое необходимым аналитическим комментарием. Только через конкретное знакомство с текстами писателя можно приблизиться к пониманию его стиля, его личного литературного мастерства.