Русская деревня образца середины
90-х годов, старик-крестьянин с местным ветеринаром судачат поутру о всякой
всячине. Разбалагурившись, ветеринар пускается уверять, что в Череповце-де
видел, как в магазинах уже в открытую продают народонаселению самогонные
аппараты. Старик мнется, не зная, верить ли, – он привык ждать от
начальства самых каверзных премудростей, но такое новшество до того дивно, что
пока не укладывается в его отсталом колхозном сознании… Появляются новые
слушатели, и ветеринар пускает еще одну лихую байку – о том, что «нонче велено»
сдавать государству за недостатком коровьего молока бабье: «Так и написано: все
бабы, которые не девки, обязаны доиться, иначе хлеб будет не триста рублей буханка,
а шестьсот» (разговор идет во времена, когда еще не была проведена деноминация
рубля). Видимо, с женскими удоями дело не пошло, ибо стоимость этой самой
буханки уже «достигла», как известно, пяти тысяч – если применить тогдашнюю
систему счета.
Инкогнито цитируемого автора сейчас
раскроем, а пока выскажемся вот о чем. От многих художественных произведений
90-х, в том числе и талантливых, исходит как бы нервный хохоток – смеяться
читателю предлагают и над страшным, и над мерзким. Но уместен ли тут смех?
Чтобы ответить правильно, надо помнить, что мы сегодня вовлечены в дикий
исторический зигзаг, в нелепые социальные потрясения, уже переломавшие
множество судеб и принесшие неисчислимые беды. С литературой в такой ситуации
могло бы произойти и самое худшее – то, о чем прозорливо писал когда-то
отличный прозаик и глубокий философ князь В. Ф. Одоевский: «Дух, потрясенный
внешними обстоятельствами, видит самого себя в искаженном виде и думает, что
это состояние есть нормальное». Слава Богу, подобного с нашей литературой пока
не случилось. Изображая дикость, она не принимает ее за норму. Она над ней
смеется. То есть на свой лад все-таки противоборствует злу и безобразию.
Упомянутые разговоры ветеринара с
крестьянином – из рассказа Василия
Белова «У котла».
Белов
Василий Иванович (род.
в 1932 г.) – прозаик, поэт, автор повести «Привычное дело»
(1966), романов «Кануны» (1974–1981), «Все впереди» (1987) и др. Живет в
Вологде.
Именно
потому, что Белов – один из сильнейших наших прозаиков, я и воспользовался
приведенным примером как одной из показательных иллюстраций к литературному
Сегодня. Вообще характерный юмор никогда не покидал В. Белова. Но сейчас его
герои, в основном деревенские старики и старухи, пожалуй, особенно много отпускают
«соленых» шуток, рассказывают и выслушивают анекдотов, связанных и с
современностью, и просто с житьем-бытьем. Впрочем, порой в рассказе без этого и
нельзя – иначе изображаемое самой сутью своей придало бы повествованию
надрывно-минорную тональность.
Молодой тракторист Валентин
катастрофически спивается. Проснувшись однажды в коровнике у котла парового
отопления, он начинает видеть галлюцинации. Утром в коровник, к котловому
теплу, собираются понемногу односельчане. Там и балагурит собутыльник Валентина
ветеринар Туляков. Тут же чеченская пара – некие «беженцы», которые взялись
по-фермерски «обряжать двадцать коров», не умея при этом их доить. Эта пара
дичится, от добродушных попыток вовлечь себя в беседу уклоняется. А разговоры
текут от темы к теме, начиная с персон всенародно избранных начальников и их
сравнительных достоинств и кончая лейкозом, невиданным прежде, а теперь
поражающим колхозных коров одну за другой. Тут и баба Марья с ее неотступной
докукой к ветеринару – чтоб отпилил корове рог, начинающий упираться своим
изгибом животному в голову. Тут и ее дочь Геля, доярка золотые руки, которая
одна за всех обихаживает ныне коровью ферму, попутно пытаясь и наезжую чеченку
все-таки учить доить корову. Под занавес появляется торжествующий Валентин, рыскавший
по деревне в поисках спиртного. Он явно решил клином выбивать клин белой
горячки. В руках у Валентина бутылка «ненашего» спирта «Рояль», которым он и
намерен немедленно «нароялиться» (так, оказывается, говорят теперь в деревне).
Как выразительный штрих, сразу
очерчивающий уклад и порядок, давно уже поселившиеся в изображаемой деревеньке
и не только в ней, писатель вводит такую деталь, связанную с местом действия:
«В
теплушке день и ночь горел электрический свет. Не выключали его, может, от
самой кукурузной поры, когда Валька бегал еще школьником. Уже тогда окошко было
заделано старой фанериной. С тех пор котел на ферме дважды меняли, а сколько
Хрущевых сменили за это время, не сосчитать!»
Другой
рассказ В. Белова в том же номере «Москвы» – «Лейкоз». Та же деревенька, те же
крестьяне немного позже. Тракториста Валентина на свете уже нет – его пьяным
убили и выкинули с поезда. Куча ребятишек осталась пускай без непутевого, но
все же отца и кормильца. Чеченская пара покинула стезю «газетного» фермерства и
подалась куда-то дальше по просторам гостеприимной, лишенной националистических
и религиозных предрассудков России… Проблема коровьего рога ветеринаром
Туляковым так и не решена. Его собеседник из предыдущего сюжета, старик Коч,
как раз отпиливает рог с помощью бабы Марьи слесарной ножовкой покойного
тракториста. По этому поводу компания примерно в том же составе собирается
затем в избе у Смирновых. Туляков явился с новостью, что ферму в деревне скоро
закроют. Формально – из-за повального коровьего лейкоза. Но и суть дела ему
ясна:
«Колхозный
период ваша деревня закончила. С сегодняшнего числа начинаем вторую,
капиталистическую фазу», с горьким ехидством паясничает ветеринар. Старики и
старухи по этому поводу разводят воспоминания о распроклятом тоталитарном
прошлом (уже и в рассказе «У котла» подымавшиеся), когда «на каждую корову и
лошадь паспорт» был. В таком коровьем паспорте «все было записано: и кличка, и
масть, и от кого рождена, и которая по счету лактация. Клички телятам давались
на ту букву, с которой начинается материнское имя. Теперь в конторе давно нет
никаких коровьих бумаг. Летом животных ни по вечерам не считают, ни по утрам.
Лежит ли корова в лесу или где-нибудь в кустах, отказали ли ей больные ноги –
оставайся на съедение волкам».
Туляков
и этот ностальгический сюжетец не оставляет без того, чтобы откомментировать «с
граненой стопкой» в руке: «Товарищ Сталин выписал паспорта всем коровам. У
каждой лошади, у каждой коровы был паспорт, на колхозников у него не хватило
бланков. Вздрогнули…»
Так течет неспешное крестьянское
веселье в деревне, где «осталось четыре дома. Всего две трубы дымили в небесную
синеву».
И как эпиграф ко всему тому, что
идет в наши дни тут и там в подобных, уже не в придуманных писателем, а в
реальных русских деревнях, звучит напев той частушки, которую еще у котла в
коровнике пела компания:
Начальнички
навозные,
Коровушки
лейкозные.
«Заря
новой жизни» уже который раз встает над видавшими виды полями и лесами…
Психологические характеристики в
рассказе четки и лаконичны; беловские характеры, как в лучших его
произведениях, зримо портретны. В подтверждение сошлемся прежде всего на того
же Тулякова. Этот добродушный пьяница, подобно Валентину, пропадающий на почве
своего пристрастия (но не трагически, как тот, а хорохорясь, с прибаутками и
присловьями), не случайно «назначен» автором в ветеринары. Именно человеку этой
профессии надлежит нести в обоих рассказах крестьянам весть о надвигающейся
общей трагедии – готовящемся закрытии фермы, вокруг которой эта умирающая
деревенька пока живет и кормится.
Правда, некоторые решения писателя
не бесспорны. Речь уже не про иронию, а, например, про слишком уж
«газетно-публицистические» фигуры чеченцев. В России изобилуют сейчас настоящие
беженцы – русские из Прибалтики, из «хлопковых» и «шашлычных» республик так
называемого бывшего СССР. Но автору нужно, чтоб – чеченцы… Что ж, писатель –
хозяин в своем тексте. А все-таки злободневные «актуальные» реплики трудно
приживаются в художественном произведении.
Деревенька и герои так полюбились В.
Белову, что он написал о них еще и повесть «Медовый месяц» (Наш
современник. – 1995. – № 3). Тут развертывается целый
самостоятельный сюжет о молодости нынешних старух. Они были посланы в начале
Великой Отечественной на рытье окопов и потом добирались до дома лесами,
попадая в опасные переделки и получая посильную помощь от добрых людей. А тем
временем призвали на войну мужа одной из них – перед самыми «окопами»
поженились и даже пожить вместе не успели! С фронта он не вернулся…
Возможно, в душе писателя понемногу
выстраивается крупномасштабное произведение и публикуемое – подготовительные к
нему материалы, ранние подступы… Но в любом случае новинки В. Белова были в
середине 90-х годов в высшей степени отрадным явлением. (Кроме разобранных укажем
и на рассказ «Душа бессмертна» – Наш современник. – 1996. –
№ 7.) А то ведь с литературой в целом тогда обстояло не намного лучше, чем
с той деревенькой…
«Во саду при долине» (Наш
современник. – 1999. – № 2) – «городской» рассказ В. Белова.
Начинается он с такой иронической притчи, прямо не связанной с последующим
сюжетом:
«Однажды
в Вологде для всех неожиданно явилось рогатое существо с бесцветной
мефистофельской бородищей. Большой лохматый козел на тоненьких ножках, не
обращая на людей никакого внимания, неторопливо прошествовал по улице Герцена.
Полный дьявольского достоинства, он ступил на мост через Золотуху и смело, на
красный свет, повернул вправо. Самосвал со скрежетом затормозил. Встречный
троллейбус поспешно застопорил. Серое вонючее чудище пересекало улицу по
каким-то своим козлиным правилам.
Взрослые
вологжане ничуть не удивились такому явлению. Мало ли нагляделись они чудес на
веку? (Вологжан вообще трудно чем-либо удивить, нам уже приходилось говорить об
этом.) Хождение козла по центральным улицам города не вызвало изумления.
Правда, некоторые старушки плевались, зато мини-юбочные девицы делали вид, что
не существует никакого козла. Мужское сословие соревновалось в юморе. Пожилые
прикидывали, откуда такое чудо:
– Наверно,
с мясокомбината дал деру, – задумчиво говорил чистоплотный старичок.
– Не
ври! Там таких нет, – не соглашался другой. – Это из цирка.
– Какой
тут цирк! – горячился третий. – Цыганский козел, он ходит из-за реки.
– Хватай
за рога и веди в милицию, – предложил кто-то из молодых. – Сразу
хозяин объявится.
– Веди
сам!
Начали
выяснять, можно ли сдать козла в милицию.
– Нужен
он милиции, такой патлатый, – примиряюще завершил чистоплотный пенсионер
молодому спорщику и пошел восвояси.
Прохожие
уступали марширующему козлу место на тротуаре. Некоторые восхищались могучими,
омерзительно воняющими рогами. Но интерес к животному быстро погас. Козел
величественно продефилировал к площади Революции. Какие-то школяры попробовали
погладить, но козлиная вонь быстро пресекла такую попытку. Лишь малые детки
детсадовского и ясельного возраста, рожденные уже во времена злополучных
реформ, донимали своих бабушек:
– Бабушка,
бабушка, гляди, какая собачка!
– Это
козел, а не собачка, – вразумляет несмышленыша бабка.
– Он
в лесу живет?
– В
лесу, в лесу, – отбояривается старуха. – Пойдем скорее, а то
забодает. Гляди, какие рожищи-ти у этого беса!
Впрочем,
и некоторым взрослым казалось, что козел вышел если не из леса, то из
какого-нибудь ближнего болота. Так он был грязен, вонюч и ленив! Какой-то
шутник враз окрестил его „президентом"».
После
второго появления в городе козел все-таки «бесследно исчез»:
«Обывателям
и до сего дня не ясно, куда он исчез. Может, его продали, может, как-то
выселили в сельскую местность. Может, вообще провалился он в преисподнюю. Во
всяком случае, среди людей он больше не объявлялся».
Само
действие развертывается несколько лет спустя, в разгар студеной северной зимы.
В городе мерзость и запустение. В городских квартирах отключено отопление. И
вот ночью пенсионер-ветеран Степан Кенсаринович «проснулся в тревоге»:
«Степан
Кенсаринович давно забыл про козла, поскольку прошло с тех пор несколько лет.
Теперь же стояла зима, а не лето, в придачу глухая морозная ночь. Даже небо над
Вологдой вызвездило.
Степан
Кенсаринович… пробудился не столько от холода, сколько от беспричинной тоски,
похожей на предчувствие скорой предстоящей потери. Ему приснился поганый, хотя
и не очень страшный сон. Тот самый козел, что маршировал по улице Герцена с
последующим выходом на улицу Урицкого (нынешнее название „Козленская"), стоял в
глазах так четко, так явственно. Рогатый паршивец показал Кенсаринычу даже
язык… Казалось, что Степан носом услышал козлиную вонь…
Ветеран
открыл глаза. Кровавый сумрак от включенного рефлектора не взбодрил и не
успокоил. Тоска в сердце не исчезала. Рефлектор горел всю ночь, таким способом
жена Аксинья Семеновна поднимала градусы в холодной квартире. Где вот она
сама-то, Семеновна? Куда подевалась Куксиновая посреди ночи? (Иногда Кенсариныч
называл свою Аксинью по-шуточному – Куксиновой.)
Диван
был пуст, комната без нее как чужая. В квартире впору волков морозить, а тут
еще этот сон… Образ козла, показывающего розовый мерзкий язык, еще витал в
знобкой тишине двухкомнатного жилища».
Жена
героя стала тайно от мужа, бывшего партийца, посещать церковь. Здесь она
находит прибежище и утешение от всего, что творится вокруг. В квартирах
северного русского города стоит стужа – «на градуснике двенадцать». На
электричестве приходится экономить, ибо «демократы» ввиду наступивших свобод
урезали пенсии до микроскопических размеров.
«Козел
как-то сам по себе соединился в размышлениях то ли с Гайдаром, то ли с самим
президентом. Кенсариныч мысленно обматерил того и другого:
– Козлы!
До чего дошло, вымораживают пенсионеров, как тараканов… Лекарство в аптеке и то
инвалидам не по карману. Одним банкирам, еще губернаторам по карманам».
Утром
герой отправляется жаловаться на холод в бывший горсовет, ныне мэрию, где
«замом мэрского зава» работает его не ушедший на пенсию приятель. Там что-то
записывают, что-то вроде обещают, охотно подтрунивают вместе с ним над
сегодняшними несуразностями… А воз и ныне там.
«Кенсариныч
вышел из мэрии и на улице у тяжелых дверей хотел плюнуть, но удержался в
культурном виде. Лишь вспомнились слова соседа Хмырева: „Все, друг ты мой, одна
везде лжа!"».
В
произведениях В. Распутина больше повествовательной стихии. Образ автора,
всеведущего и управляющего действием, воспроизводящего прямую речь героев,
обычно сохраняется в его повествовании. Белов же почти всегда торопится дать
героям слово, зажечь читателя их яркими прибаутками, ввести монолог, диалог,
коллективный разговор… Временами его проза на глазах читателя почти
превращается в драматургическое действие с мастерски написанными репликами то
подхватывающих, то перебивающих слова друг друга персонажей.
|