Ахмадулина Изабелла Ахатовна (род. в 1937 г.) – поэт, автор книг «Струна» (1962), «Уроки музыки» (1969), «Стихи» (1975), «Метель» (1977), «Свеча» (1977), «Сны о Грузии» (1977), «Тайна» (1983) и др. Живет в Москве.

            Ее обширная публикация в журнале «Знамя» (1999. – № 7) напомнила, что перед читателем одна из самых талантливых женщин-поэтов нынешнего времени (в середине 90-х Б. Ахмадулина издала также книгу избранного «Самые мои стихи»). Эта публикация объемом с книгу занимает изрядную часть журнального номера и состоит из новых стихов. Стихи тематически разнообразны, хотя многие написаны в одном месте – больнице. Им присуще подлинно ахмадулинское тонкое словесное письмо, порой изощренно-тонкое.

            Когда о Битове…

            (в строку вступает флейта)

            я помышляю… (контрабас) – когда…

            Здесь пауза: оставлена для Фета

            отверстого рояля нагота…

            Когда мне Битов, стало быть, все время…

            (возбредил Бриттен, чей возбранен ритм

            строке, взят до-диез неверно,

            но прав) – когда мне Битов говорит

            о Пушкине… (не надобно органа,

            он Битову обмолвиться не даст

            тем словом, чья опека и охрана

            надежней, чем Жуковский и Данзас) —

            Сам Пушкин… (полюбовная беседа

            двух скрипок) весел, в узкий круг вошед.

            Над первой скрипкой реет прядь Башмета,

            удел второй пусть предрешит Башмет.

            Когда со мной… (двоится ран избыток:

            вонзилась в слух и в пол виолончель) —

            когда со мной застолье делит Битов,

            весь Пушкин – наш, и более ничей.

            Нет, Битов, нет, достанет всем ревнивцам

            щедрот, добытых алчностью ума.

            Стенает альт. Неможется ресницам.

            Лик бледен, как (вновь пауза) луна.

            Младой и дерзкий опущу эпитет.

            Сверг вьюгу звуков

            гений «динь-динь-динь».

            Согласье слез и вымысла опишет

            (все стихло) Битов. Только он один.

            («Отступление о Битове»)

            Ахмадулина – поэт на редкость искренний, чуждый свойственного многим шестидесятникам иронического «наигрыша» и позы. Ее традиция – частью в серебряном веке, частью в поэзии 20-х годов, но одновременно и в русской классике, которую она любит и чувствует – не «по-постмодернистски», а с настоящей глубиной.

            Отсияли два новогодия,

            стали досталью причин для кручин.

            Март уж копит день многоводия

            Алексея, что разбил свой кувшин.

            Алексея звать с «ятью» надо бы,

            по старинке Новый год повстречав.

            То ль колдобины, то ли надолбы

            нагадал мне воск, да при трех свечах.

            Ляксей-с гор-вода, водяными ли

            застращаешь ты меня, свят-свят-свят?

            Мне сказали бы во Владимире:

            хватит врать и алешки распускать.

            Вот весна придет всемогущая,

            под Рождественской мне не жить звездой.

            Бледноликая, знай, Снегурочка:

            станешь ростопель, истечешь водой.

            Интересно, что Ахмадулнна одна из немногих сохранила особую культуру рифмы, которая отличала когда-то шестидесятников, но позже была большинством из них утрачена. Это, например, рифма «предударная»: рифмуются не только концы слов, как обычно, но нередко их начала или середины (всемоГУщая/снеГУрочка). Для Ахмадулиной также характерна приблизительная, «пунктирная» прорифмовка слов насквозь: новогодия/многоводия, кручин/кувшин, надо бы/надолбы и др.

            Когда-то имя Ахмадулиной могло звучать просто как еще одно имя в ряду шестидесятников. Поскольку печаталась она всегда нечасто, то и многим не казалась первой в этом ряду, начинавшемся, как следует напомнить, обычно именами Е. Евтушенко и А. Вознесенского… Белла Ахмадулина на исходе XX века уже, по существу, женщина-классик отечественной поэзии. Она не разменивала свой талант в конъюнктурных политических играх, как Евтушенко, не ослабляла свои произведения все более безнадежными попытками неуклонно следовать за молодежной литературной модой, как Вознесенский. В то же время никто из мужчин-шестидесятников не умел искренне, как она, «любить товарищей своих», а тем более – пытаться вставать за них горой в трудные минуты, как случалось делать этой хрупкой женщине.