Здесь тема Петра Великого, громко
прозвучавшая сразу после возвращения Пушкина из ссылки в Михайловское,
повернута новой гранью. Стихотворение начинается с описания праздника на
Неве и веселого пира в царском дома. Далее Пушкин перечисляет обычные
темы одических песнопений, героем которых был Петр I. Празднества
посвящались победам русской армии и флота над шведами или другими
грозными врагами, началу строительства флота, годовщине Полтавской
битвы, рождению царского сына, именинам (тезоименитствам) царя, царицы и
их детей. Однако Пушкин отвергает все эти достойные од «высокие»
события. Он выдвигает новый и, казалось бы, тихий, мирный и совсем
несвойственный одам повод: милость как знак человечности. Милосердие к
поверженным
становится равноправной с громкими военными победами и такой же высокой
одической темой. Здесь отчетливо видно, что Пушкин следует одической
традиции, что он не бунтует против жанра, а раздвигает его границы.
Вкладывая в жанр оды новое содержание, поэт, опираясь на внутренние
возможности, перестраивает его. С точки зрения поэта, чувство милости
требует от царя столь же большого человеческого мужества, нравственной
силы и мудрости, как доблесть, отвага и стратегический ум на войне.
Милость нужна не только врагам, виновным подданным, но и самому царю,
чтобы сердце его не зачерствело и не превратилось в камень. Только так
он может сохранить человечность и подлинное величие. Недаром в
стихотворении больше подчеркнута радость царя, чем радость прощенных им
(«Светел сердцем и лицом…», «И прощенье торжествует, Как победу над
врагом»). Часто встречаемая в одах метафора «Петр – земной бог»
своеобразно реализуется у Пушкина: царь уподоблен священнику,
отпускающему грехи («Виноватому вину Отпуская, веселится…»). Гром славы,
вызванный милостью Петра Первого, оглашает даль:
И Нева пальбой тяжелой
Далеко потрясена.
И в этом стихотворении, как и в «Герое», Пушкин вновь напоминал царю о необходимости простить декабристов.
В стихотворении снова давался урок императору: Петр Первый потому и был
чудотворцем-исполином, что умел встать выше мелкой мстительности. От
того, как поступит Николай I, – воспримет он урок или проигнорирует
его, – зависит представление о личности царя – человечески значительной
или ничтожной.
На следующий год после Болдинской осени (1830) Пушкин с тревогой
следил за политическими событиями в мире. К этому времени его
политические воззрения вполне сложились, хотя впоследствии подвергались
изменениям и уточнениям. С точки зрения Пушкина, человеческое общество –
результат непрерывного и закономерного эволюционного исторического
развития. Вследствие этого свобода несовместима с революцией. В 1826 г.
он писал Вяземскому: «Бунт и революция мне никогда не нравились». С
декабристами он демонстрирует дружескую, а не политическую солидарность.
В 1830-е гг. Пушкин – убежденный консерватор, монархист, сторонник
империи, великодержавный патриот, совмещающий эти идеи с просвещенным
европеизмом, с необходимостью европеизации России, распространения
просвещения среди всех, в том числе низших, слоев населения и
освобождения крестьян от крепостной зависимости. В области внешней
политики эти идеи сводились к принципу невмешательства в дела других
государств, так как историческое развитие народа есть внутренний
процесс, подчиненный внутренним законам. Это равно касается России и
западных стран. Когда в 1830 г. Николай I готов был послать войска в
Европу, чтобы подавить революцию во Франции и навести порядок в Бельгии и
Голландии, Пушкин резко осудил это намерение. Точно так же Пушкин с
негодованием возмутился попыткой Франции вмешаться в русско-польский
конфликт 1831 г. Он расценил французскую угрозу как желание взять реванш
за поражение в 1812 г. Этот круг идей и настроений выразился в цикле
политических стихотворений 1831 г.: «Перед гробницею святой…»,
«Клеветникам России», «Бородинская годовщина», «Ты просвещением свой
разум осветил…», «Он между нами жил…».
Николай I был доволен позицией Пушкина. Западные и русские либералы
держались иного мнения. Занятая Пушкиным позиция привела к разрыву его
отношений с А. Мицкевичем. Когда в 1834 г. вышел сборник стихотворений
польского поэта, и там было напечатано послание «Приятелям москалям»,
Пушкин откликнулся неоконченным стихотворением «Он между нами жил…», в
котором осудил стихи, пропитанные «ядом» и «злобой». Русское общество
также «одно время отвернулось», по свидетельству Герцена, от Пушкина.
Взгляды Пушкина осудили и его близкие друзья – Вяземский и А. Тургенев.
Возможно, именно Вяземскому адресовано незавершенное убийственно
ироническое послание «Ты просвещением свой разум осветил…», относимое к 1831 г.:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый свет увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Одобрение Николаем I стихотворения «Клеветникам России»
оживило в Пушкине кратковременную надежду на возможность повлиять на
правительство с помощью газеты и соединить мощь власти с неподкупностью
честной журналистики. Однако эти надежды не сбылись: правительство
сочло, что общественные недуги и противоречия опасно обсуждать публично и
гораздо спокойное либо не открывать новые органы печати, либо прикрыть
старые, если они допустят отступление от официальной точки зрения.
На протяжении 1830-х годов душевное состояние Пушкина не однажды
подвергалось суровым испытаниям. Один и тот же год был наполнен и
радостными, и спокойными, и тревожными минутами. Пушкин не чувствовал
себя в полной безопасности, и его положение не было устойчивым.
Так, предположительно, в одном и том же 1833 г. были написаны «Не дай
мне, Бог, сойти с ума…» и «Осень». В одном из них развита тема безумия,
а в другом поэт пишет о полноте творческих сил.