Стихотворение Пушкина «Я вас любил: любовь еще, быть может…» (1829)
11.05.2016, 16:46
Каждый раз, когда поэт говорит о любви, душа его просветляется. То же
самое происходит и в этой элегии. Но в отличие от стихотворения «На
холмах Грузии…» в восьмистишии нет умиротворенности. Здесь чувство
Пушкина тревожно, хотя светлая печаль также вызвана безответной любовью.
Недаром он вновь и вновь повторяет: «Я вас любил…». Поэт раскрывает
перед любимой, но не любящей его женщиной, как сильна и благородна его
любовь:
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим,
Я вас любил так искренно, так нежно…
Но любовь вынуждена подчиниться самоотвержению. Поэт
сознательно побеждает страсть, потому что покой любимой женщины ему
дороже своего неразделенного чувства: «Я не хочу печалить вас ничем». Он
желает любимой женщине полного счастья («Как дай вам Бог любимой быть
другим…») и одновременно возводит свою любовь в такую высокую степень,
которой не может достичь никакая другая любовь.
Совершенный отказ от каких-либо личных прав, преклонение перед
свободой чувства любимой женщины и вместе с тем сила любви поэта
превращают элегию в одно из самых пленительных созданий пушкинского
гения. Благородство чувств поэта, окрашенных светлой и тонкой грустью,
выражено просто, непосредственно, тепло и, как всегда у Пушкина, чарующе
музыкально.
Каждое новое стихотворение Пушкина содержало огромное философское
обобщение пережитого и перечувствованного им. Вследствие этого его
любовные элегии с мотивом неразделенной страсти стали школой истинной
гуманности.
Элегия перестала быть стихотворением одного настроения, одной
тональности. Сохраняя господствующую интонацию размышления, Пушкин
выражает свое чувство во множестве оттенков и модуляций авторского
«голоса», передающих сложные и часто противоречивые переживания, которые
в конце концов примиряются в равновесии, в гармонии. Словарь элегии
выражает эту внутреннюю примиренность чувства, снимая возникший разлад в
душе лирического героя. В основе элегий лежит типичная ситуация и
жесткая логическая схема: он любит (тезис), она нет (антитезис). Но
выход из ситуации отчетливо своеобразен, индивидуален: не обличение
кокетки, не мольбы, не просьбы, не угрозы, не мщение, а смирение,
которое ведет к гармонии, но не между героем и героиней, а в душе героя
(синтез). При этом раздумье героя обращено к себе: его собеседник, с
которым он мысленно разговаривает, – не кто иной, как сам герой.
Отсюда возникают простота, непринужденность и откровенность
лирической речи с повторами, недомолвками, возвращениями, пропусками
(эллипсами) и живыми, естественными интонациями. Такая речь скрывает
логическую схему и дает простор эмоциональности. В ней не ощущается
«искусства», «литературности», «сделанности» произведения. Пушкин может
употреблять слова разных стилей, сталкивать их. Он, когда ему нужно,
пользуется традиционными поэтическими разговорными формами. Принцип его
поэтической речи состоит не в том, чтобы нарочито избегать метафор,
сравнений, перифраз, эпитетов и писать без них, а в их уместности или
неуместности. При этом эмоциональность слова рождается на объективной
основе предметного, точного, словарного его значения.
Творческие силы Пушкина в 1826–1830 гг. достигли полного расцвета.
Его взгляды на жизнь приобрели емкую и подвижную, чуждую застойной
косности систему, готовую вместить новые идеи. Поэт доверяет бытию,
вечному потоку жизни.
В эти годы у Пушкина складывается трагическое отношение к миру, в
котором трагизм несет в себе и свое преодоление. Новое мироощущение
мощно выразилось в одном из самых совершенных философских стихотворений
«Брожу ли я вдоль улиц шумных…».