Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836)
11.05.2016, 16:00
Стихотворение написано в традиции горацианской оды и восходит к оде
Горация «К Мельпомене», откуда взят эпиграф – «Exegi monu-mentum» («Я
воздвиг памятник»). Тема поэтического бессмертия была подхвачена в
русской поэзии Ломоносовым («Я знак бессмертия себе воздвигнул…»),
Державиным («Памятник» – «Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный…»),
В.В. Капнистом («Памятник Горация» – «Я памятник себе воздвигнул
долговечной…» и «Се памятник воздвигнут мною…»), А.Х. Востоковым («К
Мельпомене» – «Крепче меди себе создал я памятник…») и С.А. Тучковым
(«Слава его стихов бессмертна» – «Я памятник себе поставил…»).
В первой строфе расставлены все основные константы:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
В отличие от других поэтов Пушкин сразу же сообщает о духовной, а не материальной природе памятника.
Памятнику, созданному рукотворно, противостоит «памятник
нерукотворный», воздвигнутый духом и душой. А так как, согласно
религиозным представлениям, дух и душа не умирают со смертью человека,
то «памятник нерукотворный», в отличие от памятника рукотворного, –
вечно живой, бессмертный. Слово нерукотворный употребляется в
религиозных текстах и означает созданный, сотворенный Богом, не
созданный и не могущий быть созданным руками людей. С ним вместе входят
понятия, освященные религией: «душа в заветной лире», «прах», «тленье».
Рядом с ними оживает античная, римская поэтическая традиция с ее темой
посмертной славы, поэтического бессмертия («славен», «подлунный мир»,
«пиит»). В этом религиозно-светском смысле следует понимать весь текст.
Здесь имеется в виду, что творческим даром наделен поэт – земной
человек, ставший избранником Бога. Следовательно, поэзия – творческий
феномен божественного и земного происхождения, причем главное начало в
ней – божественное, духовное, способное преобразовать земное и придать
ему новый статус. Поэт и поэзия – посредники между небом и землей, между
Богом и народом. Они несут божественную истину и божественную красоту в
земной мир и одухотворяют его. Поэтому памятник – это поэзия, «душа в
заветной лире». Он воздвигнут поэтом всей его духовной жизнью и всей его
судьбой избранника. Припадая к нему, народ через поэзию проникает к
«божественным» – явленным и духовным «красотам», причащаясь божественной
истине. Между Богом, поэтом и народом существует согласие, гармония.
Вторые две строки первой строфы противопоставляют мирской власти
божественную сущность и духовную природу памятника, поэзии и «народной
тропы». Памятник поэту и его поэзии выше материально памятника –
«Александрийского столпа», символа некогда могущественной, а теперь уже
умершей империи, стертой с лица земли, знака земной, мирской власти. Александрийский столп означает рукотворный памятник земной, мирской власти, которая сама себя обожествила.
Следующая, вторая, строфа посвящена бессмертию поэта:
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прав переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Здесь характерно для Пушкина представление о человеке,
совпадающее с религиозным, в котором при жизни примирены смертное тело,
«прах», тлен и бессмертная душа. Но в отличие от религиозного
представления душа бессмертна не в своей собственной, а в поэтической
ипостаси – «душа в заветной лире». Иначе говоря, только та часть
личности бессмертна, которая непосредственно связана с божественным
избранием. При этом она пребудет бессмертной не на небе только, как это
трактуется ортодоксальной религией, а на земле, «в подлунном мире».
Памятник поэзии и поэту охраняется Богом, потому что поэзия, творческий
дар – знак присутствия Его духа. «Душа в заветной лире» «тленья убежит» здесь, вопреки
тому, что на земле все преходяще и ничто не вечно. Оказывается, то, что
явлено миру как боговдохновенное творение, не умирает и остается жить
навечно. Вместо тела, смертной формы земного человека, душа обретает
новую, бессмертную форму – заветную лиру. Именно это превращение, замена
тела заветной лирой – одно из условий земной славы и рождения
повсеместного слуха. Другое непременное условие – жизнь хотя бы одного
«пиита». Это необходимо потому, что «пиит» – тоже божественный
избранник, через которого «подлунный мир» приобщается к истине, добру и
красоте. «Душа в заветной лире» не умирает, пока звучит другая заветная
лира, принадлежащая другой, но божественно-родственной, избранной душе.
Стало быть, духовная власть поэзии на земле долговечнее мирской власти,
которая лишена божественного происхождения, хотя она хочет внушить это
миру. Мирская власть – не божественно бессмертная власть. Раз так, то ей
нельзя покоряться. Это не прощаемый грех. Истинно божественная и
бессмертная власть – Богом данная естественно-природная.
От уверенности в том, что «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой»
(третья строфа), Пушкин обращается к внутреннему содержанию своей
поэзии:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
На первый план здесь поставлены «чувства добрые»,
«свобода» и «милость», т. е. все основные содержательные идеи
пушкинского творчества, исходящие из внутренних потребностей личности
поэта. Пробуждение чувств добрых сопряжено с прославлением личной
свободы (см. стихотворение «<Из Пиндемонти>») и с призывом к
милости, адресованным властям. Поэт выполняет миссию избранника и
христианина – просит проявить «милость к падшим», т. е. помиловать,
даровать прощение оступившимся, совершившим ошибку. Все другие выражения
– «любезен я народу», «чувства добрые», «восславил я свободу» тоже
несут в себе расширенное, светское и христианское содержание. Главное свойство «заветной лиры» – человечность, гуманность,
стремление побудить мирскую власть уважать личность в соответствии с
общечеловеческими и религиозными ценностями, поставить интересы человека
выше социальных и иных преходящих соображений. Очеловечить «жестокий
век» и приблизить те времена, когда в основу политики будет положен
принцип человечности или когда человечность станет политическим
принципом, – вот идеал Пушкина, вот цель его поэзии.
Этот идеал и эта цель не есть личное изобретение и достояние Пушкина.
Они изначально присущи «музе» и поэту, потому что предначертаны свыше:
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
Задача поэта состоит в том, чтобы не склониться на
ложный путь, а следовать по предустановленной Богом дороге. Поэтическое
послушание Богу здесь род религиозного послушания. Поэт – в какой-то
степени своеобразный послушник, совершающий свой подвиг служения Богу;
и мирские почести («венец» – слово, содержащее явный намек на царскую
власть, «хвала»), и мирские досады («обида», «клевета») не должны
задевать поэта-избранника именно потому, что он – избранник,
подчиняющийся истинной воле – воле Творца. Все, кто этого не понимают, –
«глупцы», непосвященные. Их не нужно порицать, обличать, карать или
смеяться над ними, – с ними не нужно спорить, а должно стоически
пребывать в своей правоте и хранить ее. Следовательно, непокорность
мирской власти, заявленная в начале стихотворения, означает послушание
Богу, а быть послушным «веленью Божию» с необходимостью требует
непокорности мирской власти. Именно монархическая власть вопреки учению
Христа пыталась обожествить себя. Стало быть, она и есть лжерелигия,
попирающая подлинную свободу. В этом смысле быть послушной «веленью
Божию» равносильно для музы быть непокорной и свободной. Отсюда ясно,
почему те же черты переданы и нерукотворному памятнику поэту и поэзии.
Но, исполняя «веленье Божие», поэт свободен от служения земной «пользе».
Так мирская власть лишается ореола святости, а поэзия обретает
достоинство причастности к Божественному священнодействию.
Пушкин в стихотворении метафорически сказал о том, что вечная память
народа состоит в усвоение сотворенного поэтического слова, в котором
живет «душа в заветной лире». Эти размышления о личном бессмертии
связаны с социальной, с общечеловеческой и с христианской этикой. Он
сказал в стихотворении о том, что не власть и сила дают бессмертие, а
дух и культура. Жанр оды, соединивший в античности и в русской поэзии
XVIII в. судьбу империи, судьбу мирской власти с поэзией, теперь
разрывает эти понятия и соединяет судьбу поэзии с личной свободой и с
идеей человечности. В последней строфе Пушкин употребил будущее время.
Речь у него идет не о далеком грядущем, а о ближайшем. Это означает, что
поэт не думал о близкой смерти и не считал, будто его творческий путь
завершен.
Помимо бессмертных лирических философско-религиозных произведений, в
начале 1830-х годов закончен роман «Евгений Онегин», и в течение
1830–1834 гг. были созданы баллады, сказки, поэмы, повести, романы.