Стихотворение Баратынского «Все мысль да мысль! Художник бедный слова!» (1840)
09.05.2016, 08:28
В стихотворении Баратынский
обнажил противоречие, свойственное природе поэзии. Всякое искусство, в том
числе и поэзия, «чувственно». Именно через чувство люди постигают его
содержание. Все искусства, кроме поэзии, оперируют чувственным материалом.
Баратынский сказал об этом так:
Резец,
орган, кисть! счастлив, кто влеком К ним чувственным, за грань их не
ступая! Есть хмель ему на празднике мирском! Однако материалом поэзии, и литературы
вообще, в отличие от скульптуры, музыки, живописи, выступает слово. С точки
зрения Баратынского, слово – синоним мысли, или сама мысль. Но мысль не
тождественна чувству и даже противоположна ему. Мысль относится к
интеллектуальной сфере человека (ум, рассудок, разум), чувство – к
эмоциональной сфере («душа», «сердце», страсти). Следовательно, слово – особый
материал. А.А. Ахматова говорила: «Лирический поэт идет страшным путем. У поэта
такой трудный материал – слово. Помните, об этом еще Баратынский писал. Слово –
материал гораздо более трудный, чем краска... Трудность эта состоит в том, что,
называя предмет или явление, слово (мысль) обнажает и «умертвляет» живое
явление. Оно порывает с бессознательной, стихийной эмоциональностью других
искусств. Перед словом-мыслью тускнеют яркиекраски жизни и прерывается дыхание.
Умерщвляя реальность, поэт дарует жизнь своему творенью, наполняя его звучащим
духом. Но у художника слова нет другого инструмента, кроме слова-мысли, он
лишен чувственных средств и материалов. Оттого Баратынский называет его
«бедным». Для того чтобы поэзия стала искусством, нужно преобразовать слово и
придать ему чувственность, заставить его выразить эмоциональное переживание. В
этом и состоит задача поэта – преодолеть рациональность в слове, связывающую
его с мыслью, и вместе с тем наполнить мысль такой эмоциональной силой, которая
превращает ее в «острый луч» и перед которой», как воин «пред нагим мечом»,
«бледнеет жизнь земная», покрываясь в предчувствии близкой кончины смертной
истомой.
С раздумьями о сущности и месте поэзии в
современном мире связаны и другие стихотворения, вошедшие в сборник «Сумерки».
В «Сумерках» поэт нашел конкретно-историческую почву для
своих философических рассуждений. В них открывается величественное зрелище
человека одинокого в обществе, в мире, во Вселенной, но сохраняющего духовность
и причастного поэзии среди чужого ему практического и бездуховного царства.
Баратынский обозревает историю человеческого рода, обращаясь к легендам, мифам,
преданиям, возникшим на заре цивилизации. Антологическими темами, мотивами и
образами насыщены стихотворения «Последний поэт», «Алкивиад», «Мудрецу»,
«Ахилл», «Скульптор», «Филида с каждою зимою…», «Здравствуй, отрок
сладкогласный…», «Что за звуки? Мимоходом…», «Рифма». Они образуют исторический
фон трагического пути человечества, неумолимо идущего к духовной гибели. Из
мира уходит поэзия, и только одинокий поэт хранит ее огонь. Современный мир
изгоняет легкокрылую мечту, светлое сознание, бескорыстие непроизвольных
душевных движений. Разум – идол современных людей – стал, согласно
Баратынскому, корыстным, эгоистичным, себялюбивым, презирающим самоценность
природы, лишенным сердечности и добра. В ответ «сердце природы закрылось»
человеку, который духовно обеднил себя – ему стало нечем питать свою душу. Это
оскудение души, вынужденной жить «повтореньями», замкнутой одними и теми же
впечатлениями, неизбежно ведет к безумию. Тело же, потерявшее разум («На что
вы, дни! Юдольный мир явленья…»), тупо «глядит, как утро встанет…». Если
романтики скорбели о том, что тело смертно и потому вечная жизнь бессмертной
души продолжается в иной форме, то у Баратынского раньше умирает душа, и жизнь
тела, лишенного одухотворяющего сознания, становится бессмысленной.
Воскрешая в
«Сумерках» старые эпикурейские темы пиров и жизненных наслаждений («Бокал»,
«Осень»), Баратынский сообщает им высокий трагический смысл. Осень – пора
увяданья природы и сбора урожая, пора подведенья итогов деятельности человека и
человечества в истории. И для отдельного «оратая жизненного поля», и для всего
человечества «грядущей жатвы нет». Итог размышлений Баратынского печален:
гибнет дух, и плодами созданных им ценностей некому наслаждаться. Поэту не
нужна Вселенная без человека, не нужна бездуховная, «слепая», не осознающая
себя красота и культура. Но это бесстрашное и гуманное знание открывается
только одному духу, причастному высшим откровениям. «Свет высок» «обретает» в
пророке, в поэте, славящем рифму, которая своим «отзывом» примиряет спорящие в
нем порывы души. Не находящий отзвука и признания в мире («Но нашей мысли
торжищ нет, Но нашей мысли нет форума!»), Баратынский скорбит о счастливом
времени, когда поэт был голосом народа.
Однако рядом с безнадежно-трагической
«Осенью» и другими горькими лирическими пьесами помещено стихотворение «Благословен
святое возвестивший…», в котором жизнь философски оправдана. Внутренняя
сквозная тема сборника «Сумерки» – безмерная горечь утраты высших духовных
ценностей. Недаром книга открывается стихотворением «Последний поэт» и
завершается стихотворением «Рифма». На этом фоне особый смысл приобретает
послание-посвящение «Петру Андреевичу Вяземскому». В торжественно-трагедийном
тоне возвещал Баратынский о конце пушкинской эпохи, в немалой степени обязанной
ему своим расцветом. Ее животворящий свет озарял те сумрачные годы его
творчества, когда поэт ощущал себя «звездой разрозненной плеяды».
Личная тема в
этом посвящении сопрягается со всемирно-историческим и вселенским масштабом
трагических раздумий. Они объединены идеей искусства, развиваемой в широком
историческом плане. Если в элегии «Последний поэт» слышна неумолимая поступь
истории («Век шествует путем своим железным»), то в последнем стихотворении –
«Рифма» – Баратынский осознает себя поэтом поколения. Он объективирует личное
сознание, что не мешает ему, однако, усмотреть новое противоречие: созданные
индивидуальным духом ценности остаются «вещью в себе» и не находят
общественного признания, ибо общечеловеческая мера этих ценностей потеряна
вследствие разобщенности поэта и народа:
Меж нас
не ведает поэт, Высок его полет иль нет… Это противоречие Баратынский «снимает» философски
– «рифма» становится у него символом гармонии мира и человеческого духа: Одна с
божественным порывом Миришь его твоим отзывом… Однако преодоление трагедии совершается
в сфере личного сознания и не устраняет прежних сомнений. Изолированный от
народа и не встречающий отзыва, кроме ответа собственной рифмы, поэт оставляет
поэзию и мечтает найти отклик у природы, сажая деревья и надеясь на плодоносный
урожай. В лирике Баратынского нашло выражение скептическое сознание дворянского
интеллигента 1820—1830-х годов. Разрыв душевных связей человека с человеком,
поэта с народом Баратынский осмыслил философски. Он пришел к выводу о его
неизбежности в современных ему общественных условиях, но объяснил не
конкретно-исторически и социально, а извечными законами, управляющими миром.
Для себя он избрал позицию трезвого знания и беспощадного анализа, который
совершается в мужественном и гордом уединении от мирской суеты. Чем сильнее
напор внешнего мира, считал Баратынский, тем более упорным и стойким должно быть
сопротивление человека. В очень личном стихотворении «Мой дар убог, и голос мой
негромок…» речь идет не только об авторской скромности и надежде на память
читателей. Главное в другом: «Но я живу, и на земли мое Кому-нибудь любезно
бытие…». Найдя «друга в поколеньи», утверждает Баратынский, я нашел пищу моим
чувствам и делился ими с другими, близкими мне. Именно это общение душ, их
«обмен» гуманны и радостны. Они – залог будущего внимания читателей.
Так
трагический лирик, склонный занять единственно возможную и достойную для себя
позицию независимого уединения, обнажает свое тайное желание быть рядом с
людьми и писать для них. И в этом движении мысли Баратынского от «Последнего
поэта» к «Рифме», а затем к просветляющим стихам «Пироскафа», написанного уже после
«Сумерек» на закате жизни, состоит выстраданный итог его творчества.
Баратынский-поэт гордо встал на защиту возвышающей человека духовности и решал
«мятежные вопросы» вселенского масштаба и значения, внятные и нам, его далеким
потомкам. Вот почему бесконечно справедливы слова Белинского: «Читая стихи
Баратынского, забываешь о поэте и тем более видишь перед собою человека, с
которым можешь не соглашаться, но которому не можешь отказать в своей симпатии,
потому что этот человек сильно чувствуя, много думал… Мыслящий человек всегда
перечтет с удовольствием стихотворения Баратынского, потому что всегда найдет в
них человека – предмет вечно интересный для человека».