В национальном прошлом, связанном с
легендарными временами, авторы предромантических исторических повестей
стремятся обрести то, что навсегда было утрачено современным миром. Писателей
волновало особое, героическое время, которое
воспринималось ими, с одной стороны, в качестве противоположного безгеройности,
заземленности, будничности сегодняшнего времени, с другой – как эпоха
«настоящих людей», воплощающих чувство эпической связи с миром: сопричастности
личности с человеческой общиной (Е. М. Мелетинский). Этот
своеобразный подход к историческому материалу наиболее полно воплотился в цикле
«Славенские вечера» В. Т. Нарежного (первая часть – 1809 г.).
Здесь же ярко проявился характерный
для этого времени поэтический тип
исторического повествования, отразивший свойственное началу века условное
(чувствительное, романтизированное) изображение прошлого, навеянное ароматом
старины и исполненное высокой поэзии («Предслава и Добрыня» К. Батюшкова,
«Марьина роща», «Вадим Новгородский» В. Жуковского, «Оскольд»
М. Муравьева, «Ермак, завоеватель Сибири» Ив. Буйницкого и др.).
Вместе с тем «Вечера» Нарежного не обойдены и дидактическим элементом, также
свойственным предромантической исторической повести и обусловившим присутствие
в ней прозаического типа
исторического повествования, маркированного ориентацией на фактологическую
точность, с опорой на летописные и исторические материалы и стремлением к
нравоучительному эффекту («Русские исторические и нравоучительные повести»,
«Образец любви и верности супружеской, или бедствия и добродетели Наталии
Борисовны Долгорукой» С. Глинки и др.).
Определяющими для стиля исторической
повести стали древнерусская (летописи, агиография и пр.), эпическая
(классический героический эпос) традиции и оссианизм.
Оссианическое начало присутствует и
в тексте «Вечеров». Однако Нарежный, создавая художественный образ героического
мира, по преимуществу опирается на эпическую традицию, преследуя в первую
очередь дидактические цели.
В цикле «Славенские вечера»
представлено время, когда человек ощущал себя членом родового коллектива, когда
правитель считал главной своей заботой – устройство для людей благополучного,
процветающего, полного земных благ и изобилия мира. Таковы первые славянские
князья-первопредки Кий и Славен, открывающие своим народам «таинства»
возделывания земли. И народы, «раздирая недра земными плугами, ввергали в оные
семена», а те «росли, зрели и… приносили в воздаяние трудолюбивого плод
сторичный». Князья едины со своим народом в битве и в пире. Рассказывая о пире
Славена, Нарежный делает акцент на том, что в гости к князю пришли не
подданные, а «возлюбленные дети его».
И не тщеславие движет Славеном,
когда на пиру он предлагает старейшему из своего окружения «поведать в песнях»
о княжеских подвигах. Рассказ о времени Славена должен стать уроком и примером
тому, кто примет на свои плечи бремя княжеской власти: «Да научится же Волхв,
сын и наследник мой, – что есть благо владетеля и слава народа».
Аналогичная трактовка представлена
А. М-ским («Рюрик», 1805) в образе новгородского правителя Гостомысла,
умирающего с твердым осознанием исполненного им княжеского долга: «Вы видели,
что счастие было единственным предметом всех моих намерений и деяний». Картина
всеобщей скорби и уныния сопровождает последние часы жизни Гостомысла: «Печаль
водворилась в домах, и тишина царствовала на стогнах Великого Новаграда».
Умирал великий князь, которого «народ более любил … как товарища, нежели боялся
как могущественного своего властелина».
Миропорядок, при котором правитель
выступает отцом большой семьи – «народа ему подвластного», разделял и
С. Н. Глинка. В его представлении государство восходит к понятиям
«дом», «семья». Повествуя о добродетелях предков в «Русских исторических и
нравоучительных повестях», он пытался внушить современникам, что идеальные
отношения в человеческом коллективе существовали на самом деле.
Другой обязательной и органичной
стороной эпического социума, воссозданного Нарежным в «Славенских вечерах»,
является мир героического воинства. С этой целью писатель обратился к былинной
традиции, представляющей богатырей и витязей защитниками всего созданного их
мудрым князем. Тема Киевской Руси с ее богатырями и государями становится одной
из ведущих в исторических повестях начала века («Предслава и Добрыня»
К. Батюшкова, «Марьина роща» В. Жуковского, «Громобой» из «Вечеров»
В. Нарежного), и именно ее осмысление, несмотря на всю условность
исторического материала, сопряжено с глубоким лиризмом и высокой патетикой.
Воинский мир в «Вечерах» живет
законом долга перед отечеством. «Единственно отечеству посвящена жизнь витязя
земли Русской, – для него только проливается кровь его». Но героические
деяния богатырей могут быть обращены и на защиту социальной справедливости:
«наказать власть жестокосердную и защитить невинность угнетенную». Как и в
былинах, богатыри Нарежного наделены непременным качеством настоящего воина –
великодушием. И если великодушное отношение к поверженному врагу Нарежный,
следуя традиции, расценивает как норму воинской этики, своего рода богатырское
вежество, то участие богатыря в судьбе младшего товарища представляется ему
глубоко индивидуальным качеством человеческой души. Это качество делает Добрыню
– сурового воина, борца за справедливость – необыкновенно обаятельным героем,
сохранившим в умудренной зрелости память о своей пылкой любвеобильной юности и
потому сумевшим понять и проникнуться сердечной тоской оруженосца Громобоя.
Богатыри Нарежного не стесняются
говорить о чувствах и оплакивать «тщетную» любовь, способны присягнуть на
верность возлюбленной и провести годы на ее могиле. Им свойственно переживать
внутренний разлад, выбирая между долгом и страстью. От богатырей Нарежного
удивительным образом веет духом рыцарства. И это не случайно, так как зачастую
в «Вечерах» воинский мир погружается в мир куртуазный. В случае с Громобоем
становится очевидным куртуазность поведения эпического князя. Владимир,
награждая молодого воина «златой гривной», знаком витязя, благословляет его на
необычное богатырское деяние – подвиг во имя защиты любви. В этом смысле
батюшковский Добрыня пойдет еще дальше – он умрет за любовь с именем Предславы
на устах.
Не скрывая своего восхищения
легендарным эпическим миром, соединившим в себе такие великие человеческие
качества, как преданность, нежность, мудрость, Нарежный также не оставляет без
внимания и то обстоятельство, что мир «настоящих людей» подвержен глубоким
кризисам: происходит нарушение долга княжеским окружением («Ирена»), правитель
отходит от своих эпических обязанностей («Любослав») и, наконец, наивысшая
кризисная точка – умирает князь («Игорь»).
По мысли автора, смерть великого
князя символизирует безвозвратный уход героического мира. Сознавая
невозможность его повторения, он, тем не менее, страстно желает этого: «Века
отдаленные! Времена давно протекшие! Когда возвратитесь вы на землю
Славенскую?» И сам же смертью Игоря однозначно отвечает на поставленный вопрос
– никогда они не возвратятся.
Картины прошлого, отделенные от
настоящего непреходящими границами и потому рождающие чувство горечи утраты и
тоски по невозвратному времени, обусловили присутствие оссианических мотивов в
«Вечерах». Оссианизм Нарежного преимущественно сопряжен с лейтмотивом поэмы
Макферсона – обращением певца Оссиана памятью к ушедшим годам, которые «текут…
со всеми своими деяниями» перед его внутренним взором. Последний из рода
Фингала, он скорбит по ушедшим, лежащим в земле, рукою осязая их могилы.
Так и мир величественных русских
витязей, прекрасных в битве и в пире, умеющих быть благородными и
великодушными, не оставляющих даже по смерти щита и меча, с почестями
похороненных на высоких холмах, оплаканных народом и воинством, навсегда отошел
в прошлое, уступил место безгеройному настоящему и заставил тосковать по
легендарной старине.
Благоговейное отношение к прошлому
как к предмету художественного изображения сохраняется и в исторической повести
1820-х годов. Однако теперь материалом литературы становятся не баснословные
времена, а исторические события в их конкретности и научной обоснованности. Не
случайно тексты повестей этого периода изобилуют предисловиями, примечаниями,
ссылками на источники, историческими отступлениями и пр. Другими словами, если
прежде авторы стремились выразить эмоциональную притягательность исторического
колорита, то теперь внимание сосредоточилось на тщательном его воспроизведении.
|