Среди таких стихотворений выделяются
«Ветка Палестины», «Когда волнуется желтеющая нива…», две «Молитвы». Во всех
этих стихотворениях, в противоположность «Валерику» или «Завещанию», Лермонтов
не проявляет никакого стремления превратить «поэзию» в «прозу». Он не «ломает»
стих, не заставляет фразы вступать в спор со стихом, избегает «прозаической»
речи и ограничивает проникновение разговорной лексики и интонации в текст.
Традиция, которая питает
стихотворение «Ветка Палестины», хорошо известна. Это стихотворение немецкого
поэта Уланда «Боярышник графа Эбергарда», переведенное Жуковским и ставшее
балладой «Старый рыцарь», и элегия Пушкина «Цветок». Жуковский в своем переводе
заменил ветку боярышника веткой оливы. Его рыцарь пронес ветку «от святой
оливы» через все сражения и битвы. Из ветки Палестины выросло дерево, и теперь
старый рыцарь, сидя под ним, вспоминает о былых походах. Пушкин в стихотворении
«Цветок» изменил сюжет и его детали: у него нет ни старого рыцаря, ни ветки
боярышника или оливы, а появляется цветок, забытый в книге. Вместо мотива
воспоминанья поэт развил мотив «мечты», воображенья.
В отличие от Пушкина, у Лермонтова
исчезает мотив влюбленности. Поэт сосредоточен на изображении ветки, как
свидетеля событий на святой земле, в святом граде («ветвь Ерусалима»),
хранителя святости («Святыни верный часовой») и ее святых символов веры («Кивот
и крест, символ святой…»). Судьба ветки Палестины не свободна от печалей и бед.
Пальмовая ветвь обречена на разлуку с родным древом, но судьба оказалась
милостива к ней и, скрасив тихое умирание, окружила природой, набожными людьми,
ценившими святую чистоту земли, воды, солнца, высоких песнопений – молитв и
преданий старины, которую она впитала.
Видимое присутствие святой земли и
погружение в атмосферу святости особенно остро чувствуется, если принять во
внимание скрытый, но подразумеваемый фон. В стихотворении отчетливо различимы
два разных мира: Палестина и «этот край», в котором ветка Палестины – случайный
гость, символизирующий святость, покой, гармонию в мире тревог и скорбей. В
«этом краю», в противоположность святым местам (икона, лампада, кивот, крест),
есть и разлука, и смерть, и печаль, и страдание. Примечательно, что не сама по
себе ветка Палестины, условно говоря, умиротворена, а вокруг нее и над ней «Всё
полно мира и отрады». Ветка, не получив «счастья», «вознаграждена» хотя бы тем,
что пребывает в гармоничном и прекрасном мире. Лирический герой лишен и этого:
его не только не покидают внутренняя тревога, сомнения и страдания, но и вне
его – ни на земле, ни на небе – нет «мира и отрады». И все-таки, вопрошая ветку
Палестины, он в конце концов склонен верить, что красота и гармония возможны, а
стало быть, возможны примирение, согласие с Богом и признание его величия.
|